женщина после сношения. И сбросил я его за волосы на пол и хотел вонзить
ему меч в горло, но удержал меня начальник царского войска и сказал мне:
"О повелитель, удержи руку свою от убийства брата своего, ибо это брат
твой". И склонил я слух к словам его и отбросил меч в сторону. И велел я
прекратить резню во дворце, ибо и так уже достаточно было пролито крови. И
воцарился я в ту ночь в Египте. Когда же настало утро, велел я слугам
своим схватить смотрителя женских покоев, предавшего царицу свою, - и
связали его и бросили в реку, кишевшую крокодилами, и сказал я придворным,
которые при виде сего вострепетали за жизни свои и за жизни детей своих,
ибо некоторые из них оказали мне в ту ночь сопротивление, - и сказал я:
"Вот - первая и последняя казнь среди приближенных моих, ибо знаете вы,
что ослабела память моя - и не помню я зла". И сказал я так потому, что
разнеслась весть о злоключениях моих и я своими ушами слышал, как за
спиной называли меня "царевич непомнящий". И восхвалили меня подданные мои
и говорили: "Поистине - вот фараон, не помнящий зла!"
И по прошествии времени одарил я из своих рук бедного рыбака и
сыновей его, с которыми ловил рыбу в Красном море. И назвал я номарха,
приемного отца своего, истинным знакомцем своим <9>. И зажил я счастливо с
царицей сердца моего - несравненной Хатшепсут. [Колофон:] доведено же сие
до конца прекрасно и мирно, - для души скромнейшего из писцов - писца
Хори" <10>.
КОММЕНТАРИИ
1. Год в летоисчислении древних египтян состоял из трех сезонов по
четыре месяца каждый. Месяц же делился на три декады по десять дней. Для
того, чтобы совместить календарный и астрономический год, к последнему
месяцу прибавлялось еще пять дней, посвященных богу Тоту.
2. Пунт - страна на территории современного Сомали.
3. Иби, хекену, нуденб, хесант, ладан - благовония.
4. Части слов, заключенные в квадратные скобки, восстановлены
переводчиком. Выражения в квадратных скобках являются темными местами,
допускающими разночтения. Многоточия в квадратных скобках - лакуны.
5. Буквально: "чтобы поймать его".
6. Тот - бог мудрости, письменности и счета.
7. Строки из гимна Атону-Ра.
8. Должно быть, имеется в виду вода, по капле вытекающая из водяных
часов, которыми пользовались в Древнем Египте.
9. Истинный знакомец фараона - высокое придворное звание.
10. Мнение ученых об авторстве сказки разделилось: одни считают, что
она написана от имени выдуманного фараона писцом Хори; другие же полагают,
что "царевич, не помнящий зла", - это реальное историческое лицо, а "писец
Хори" - всего лишь его псевдоним, который он получил от своего приемного
отца и которым он подписывал свои первые литературные произведения в школе
писцов. Примечательно, что это имя упоминается в "Сказке о двух братьях",
относящейся примерно к тому же времени, что и "Царевич".
Константин СИТНИКОВ
ЭЛИКСИР ЖИЗНИ
Заключительные органные аккорды мощной волной прокатились под
высокими каменными сводами и смолкли. Еще несколько мгновений в воздухе, в
стенах и в самой глубине моего существа сохранялась остаточная вибрация,
но постепенно и она сошла на нет. Я открыл глаза и увидел, что между
рядами церковных скамеек ко мне пробирается сторож-горбун. Я был один в
полутемном притворе. Не дожидаясь, пока старик доковыляет до меня, я
повернулся и вышел на улицу.
Мне слегка нездоровилось, носовые пазухи были как будто ватой забиты.
Два раза чихнув с надрывом, я вытер губы клетчатым платком и сунул его в
рукав джинсовой курточки. Сказывались последствия многочасового воздушного
путешествия в пронизывающей насквозь воздушной струе.
Узкие улочки старого города были наполнены сумерками. Задрав голову,
я с трудом разглядел, что короткая фигурная стрелка настенных часов
показывает десять. Позеленевший от старости готический шпиль церкви
Святого Духа склонялся надо мной, готовый вот-вот упасть прямо на меня.
До полуночи оставалось еще два часа, и мне предстояло где-то провести
их. Я прошел мимо средневековой аптеки с жестяной вывеской, пересек
небольшую площадь, выложенную булыжником, и в задумчивости остановился
возле одного из каменных столбов Ратуши. В него было вбито тяжелое
железное кольцо, слишком узкое для человеческой шеи, однако
предназначенное именно для того, чтобы приковывать к позорному столбу
преступников. Наверное, это были очень тощие и голодные преступники с
худыми, жилистыми шеями.
Крошечное кафе в Ратуше было открыто. Возле него, на воздухе, стояло
несколько молодых людей: каждый с чашечкой кофе в одной руке и сигаретой в
другой. Внутри было темно, тусклый красный светильник в виде фарфорового
купидона плавал в слоистых облаках табачного дыма. Я с трудом протиснулся
к стойке и заказал кофе без сахара. Кофе был дорогой и горький до кислоты
во рту. Я выпил две чашки и, чувствуя головокружение, вышел на свежий
воздух. Странным образом в тесноте крошечного кафе я чувствовал себя более
одиноким, чем в пустой церкви, наполненной звуками органа.
Прошло всего полчаса. Подумав, я решил, что, пожалуй, уже не успею
сходить в церковь Александра Невского на Замковом холме. И еще я подумал,
что, вероятно, больше никогда не увижу его, несмотря на все уверения
Магистра. Но если я о чем-то и жалел, то только об этом. Все остальное
давным-давно потеряло для меня всякое значение. Я смотрел на редких в этот
час прохожих, и меня самого пугало то безразличие, какое я к ним
испытывал. Впрочем, что им было до моего безразличия?
В половине двенадцатого я вернулся на Ратушную площадь, уже полностью
опустевшую. В тесном переулке позади Ратуши было темно и холодно. От
глухой каменной стены тянуло сыростью. На противоположной стороне горбатой
улочки, в сплошном ряду средневековых домов, находился городской музей
пыток. Низкая дубовая дверь была заперта. Литая бронзовая ручка отдавала
холодком, вызвавшим у меня легкий озноб.
Короткая дрожь, похожая на судорогу, прошла по моему телу.
- Надеюсь, ты не забыл заклинание? - спросил Магистр.
Его резкий, скрипучий голос раздался, как всегда, неожиданно: разве
можно привыкнуть к голосу, звучащему у тебя прямо в голове? В нем
явственно слышалась насмешка.
- Я помню, - кротко сказал я.
Сейчас мне не хотелось препираться с Магистром.
- Тогда чего же ты ждешь? - спросил он раздраженно.
- Когда ты, ап-чхи! угомонишься.
Он сердито замолчал.
Я проговорил заклинание. Замок щелкнул и раскрылся. Дверь отворилась
тяжело, с протяжным скрипом, словно нехотя. Я вошел в темное помещение,
слишком тесное для выставочного зала, но, похоже, вполне пригодное для
зала пыток. Справа и слева в темноте угадывались еще более темные участки
арочных проемов, открывавшихся в смежные помещения.
- Налево, - распорядился Магистр.
Я повернул налево, но не успел сделать и двух шагов, как споткнулся о
вытянутый носок испанского сапога и едва не разбил голову об острый угол
массивной дыбы.
- Осторожней, - зашипел Магистр, - ты свернешь мне шею!
- Если я, ап-чхи! и сверну кому-то шею, то, ап-чхи! только себе, -
возразил я, чихая и потирая лоб, на котором уже вздулась здоровенная
шишка.
- Плевать бы мне на твою шею, если бы она не была у нас общей!
- Посмотрел бы я, ап-чхи! как бы ты стал плевать на мою шею, если,
ап-чхи! у тебя и языка-то собственного нету!
- Нету?
- Нету!
Тут я почувствовал, что мой язык начинает шевелиться у меня во рту
против моей воли: это Магистр пытался управлять им изнутри. Я схватил
кончик языка рукой и проговорил злорадно:
- У-хах? Хъе'? (Ну как? Съел?)
Язык был скользкий и верткий. Но все же я крепко держал его большим и
указательным пальцами правой руки. И вдруг моя левая рука схватила мою
правую руку и принялась отдирать ее от моего же языка. Некоторое время я
отчаянно боролся с самим собой, с переменным успехом. Наконец,
обессиленный, я предложил Магистру перемирие, и мы двинулись дальше.
- Ты уверен, что это здесь? - спросил я вслух, хотя достаточно было
проговорить свой вопрос мысленно.
Я тоже начинал чувствовать раздражение: какого черта! Он помыкал
мной, как мальчишкой, - на том лишь основании, что случайно оказался
заключен в моей черепной коробке.
Больше всего меня раздражало его твердое убеждение в том, что он-то и
является истинным хозяином моего тела и моего разума, а значит волен
делать и с тем и с другим все, что ему ни заблагорассудится.
- Почему ты выбрал именно меня? - спросил я его однажды.
Это было спустя несколько недель после того, как он заговорил в моей
голове впервые. Тогда я еще не переставал удивляться его присутствию в
моем сознании, хотя уже и не испытывал того потрясения, какое он вызывал
во мне своим внезапным появлением поначалу.
- Почему ты выбрал именно меня? - вот что спросил я..
- Выбрал тебя?! - возмущенно отозвался Магистр. - Это мое несчастье,
что я оказался в теле такого ничтожества, как ты!
- Ну так убирайся из меня к черту! - огрызнулся я в ответ.
- Как я могу убраться из тебя, если я - частица твоего сознания? -
возразил он. - Я существую лишь в твоем сознании, и твое сознание - это
единственное место, где я существую.
Так замысловато он мне это объяснил.
- Получается, ты - всего лишь мое воображение? - заключил я.
- Вовсе нет, вовсе нет!
- Но если меня не будет, - настаивал я, - то исчезнешь и ты, разве не
так?
Но его не удовлетворили мои доводы:
- Если в доме случится пожар, и в этом пожаре сгорит его жилец, ты
что, тоже скажешь, что жилец и дом - это одно и то же? Ты - это всего лишь
мой дом, не более того...
- Хорошо, - перебил я его, - пусть я - это всего лишь дом, но этот
дом был уже заселен, когда ты влез в него без разрешения. Не значит ли
это, что ты - просто вор, забравшийся на чужую территорию?
- Я отказываюсь обсуждать этот вопрос с тобой!
Этим все наши разговоры и кончались. Он надолго замолкал, а мне
только того и надо было. Я уже устал чувствовать себя шизофреником.
Сказать по правде, не очень-то я и нуждался в его ответах. Боюсь, я и
сам слишком хорошо знал, где и когда я подхватил Магистра, - да-да, именно
подхватил, как подхватывают простуду или дурную болезнь. Это произошло три
месяца назад, когда я неожиданно для самого себя увлекся средневековыми
латинскими рукописями и вычитал в одной из них (это было пожелтевшее от
времени долговое обязательство) о некоем Раймондусе Джулиусе (не путать с
Раймондусом Луллиусом и Джулиусом Родменом!), задолжавшем своему
заимодавцу триста монет. Это и был мой Магистр. Впоследствии я узнал, что
сия невзрачная бумажка является единственным документом, сохранившим для
истории имя моего нового знакомца. В ту же ночь он явился мне во сне и с
отвратительной усмешкой заявил, что отныне переселяется в мое сознание и
будет обитать в нем до тех пор, пока не подыщет себе местечко получше.
- Береги себя, - частенько говаривал он мне с той фальшивой
заботливостью, которая меняет заряд слов на противоположный. - Ты -
единственное, что у меня есть.
Однажды я решил подшутить над Магистром. Я хотел просто попугать его.
Раз уж он так трясся за мою шкуру, что ж, я пощекочу ему нервы. Помню, я
стоял посередине бетонного моста через железнодорожные пути, и ни с того
ни с сего у меня возникло непреодолимое желание спрыгнуть вниз. Оно было
