Петлюре, в Румынию - к Булаховичу, в Чехословакию - к Савинкову, в
Хельсинки - к Маннергейму, в Ревель - к Чернову, чтобы в самый короткий
срок подготовить единый фронт выступлений против Москвы. Особо доверенный
представитель министерства выехал в Париж для секретных переговоров с
руководителями французского генерального штаба.
В тот же день в пять часов по Гринвичу премьер-министр Ллойд-Джордж
был проинформирован о предпринятых акциях.
Через час после визита руководителей военного ведомства
премьер-министр принял личного представителя Ленина Леонида Красина.
Премьер-министр заявил, что помощь голодающей России начнется сразу
же после того, как большевики передадут британским фирмам часть
железнодорожных магистралей юга и центра РСФСР. Только это, утверждал
Ллойд-Джордж, может оказаться той достаточной гарантией, которая устроит
британских предпринимателей, согласившихся в принципе финансировать помощь
Москве.
Представитель Ленина в категорической форме отверг эти предложения
премьер-министра Великобритании.
Проводив Красина, премьер попросил вызвать для беседы японского
посла.
5
В японском генеральном штабе работали круглые сутки. Лучшие
специалисты по России сидели за статистическими таблицами и подсчитывали
хлебный потенциал Советов.
О, как великолепно была задумана в Токио владивостокская операция!
Это был реванш за выигрыш Ленина, который сумел в апреле 1920-го создать
на громадной территории от Байкала до Владивостока суверенное государство,
ДВР - Дальневосточную республику, <красный буфер>. Этой акцией Ленин
парализовал действия китайцев и японцев в Сибири, ибо ДВР, построенная на
принципах незыблемости частной собственности и широкой многопартийности,
тут же наладила отношения с Америкой. А США зорко наблюдали за всеми
действиями японцев в России, и всякий их успех расценивался в Вашингтоне
как операция потенциального противника. Вашингтон устраивала слабая
дальневосточная окраина без японцев. Подготавливая заговор во
Владивостоке, Токио учло позицию Вашингтона. Началась сложнейшая
дипломатическая игра. Нужно было найти и привести в ДВР к власти таких
русских, которые сначала утвердились бы как антибольшевистская сила - это
бы американцы приветствовали, - а потом истинно русская белая сила должна
была обратиться за помощью к Японии, но никак не к Вашингтону. Однако то
была бы уже вторая стадия операции. Пока важно выиграть первую стадию. В
течение года в Токио тщательно готовились. Во Владивостоке была создана
подпольная контрреволюционная организация во главе с братьями Меркуловыми.
Старший, Спиридон Дионисьевич, был купец - фигура на Дальнем Востоке
известная. Младший, Николай Дионисьевич, - капитан, уже двадцать лет гонял
пароходы по Амуру. Братья были умны и богаты. На них делалась первая
ставка. За помощью они обратятся только к японцам и ни к кому больше. А
как же отказать суверенной новой русской власти, которая просит о помощи?!
Никак нельзя отказать? Следовательно, перед красными Токио соблюдает
реноме - все совершается в соответствии с законом. Да и Вашингтон не
сможет придраться: как не помочь антибольшевистскому режиму?! А Лондон и
Париж в этой акции первые союзники.
Второй ставкой был атаман Григорий Михайлович Семенов, который сидел
в японском генштабе. Но он был как бы запасным центром, приготовленным на
случай провала Меркуловых.
К братьям Меркуловым японцы подключили опытного контрразведчика
полковника Гиацинтова, что жил во Владивостоке нелегалом, собирал досье на
коммунистов, готовил склады оружия и непосредственно поддерживал связь с
японской миссией. Николай Меркулов два раза ездил в Харбин и здесь наладил
связь с наиболее влиятельными кругами эмиграции, с либеральной
профессурой, с королем газетчиков Николаем Ивановичем Ванюшиным. Это было
необходимо для того, чтобы сразу же после переворота заручиться поддержкой
эмигрантской прессы. Естественно, о том, что Япония поддерживала его,
Меркулов молчал. Речь шла только о том, чтобы создать на территории ДВР
законное русское белое правительство. После разгрома Колчака такого
противодействующего Ленину правительства - хотя бы чисто формального - на
территории России не было.
А появись оно - у Антанты сразу же развяжутся руки. Она сможет помочь
не только тем формированиям, которые располагаются вдоль границ РСФСР.
Нужно будет <выполнять союзнический долг>, то есть помогать <законному,
белому> русскому правительству, которое находится на территории России и,
следовательно, представляет русский народ.
Поэтому чрезвычайные посланники Японии в Париже, Лондоне и Вашингтоне
проинформировали глав правительств Антанты о ситуации на русском Дальнем
Востоке. И так как Ленин от уплаты царских долгов отказался, железные
дороги России под контроль иностранцам не передал, словом, не пошел даже
на частичную капитуляцию, операция японцев была признана своевременной.
Чтобы поддержать эту дальневосточную операцию, главы европейских
правительств поручили своим военным министрам продумать возможность
координированного выступления, которое призвано было отвлечь внимание
Москвы от подготовляемого дальневосточного путча. И по прошествии
некоторого времени, почти в один день, европейские границы РСФСР пересекли
войска Петлюры, Тютюнника, Булаховича, Савинкова; заиграли банды на
Тамбовщине.
Чуть позже других выступил барон Унгерн фон Штернберг. Его войска
двинулись через Монголию к границам России. Войска 5-й армии Уборевича,
подпиравшие на Байкале границы ДВР, повернули жерла пушек в другую
сторону, двинувшись навстречу Унгерну. Этого только и ждали в Токио.
И в ночь на 26 мая 1921 года во Владивостоке был совершен переворот.
Коммунистические организации частью ушли в подполье, частью отступили в
сопки. Премьер <нового русского правительства> Спиридон Меркулов три часа
отстоял на коленях в церкви, вышел оттуда весь просветленный и приступил
после этого к формированию кабинета. Брат получил портфель министра
иностранных дел и в тот же день вызвал для беседы двух консулов - Японии и
Франции.
6
Заметно сдал Пуанкаре за последний год, но глаза его - маленькие
всевидящие буравчики - по-прежнему глядели на мир умно и весело.
- Чтобы все люди земли были счастливы, - говорил он единственному
гостю, приглашенному к завтраку, русскому генералу, сподвижнику барона
Врангеля, - каждый обязан быть хоть немножечко виноградарем. Землепашество
- это иное, это необходимость. Виноградарство - искусство. А?
Генерал слушал его молча, тяжело смотрел себе под ноги и ощущал
огромную, нечеловеческую усталость.
<Что он знает? - думал русский. - Что они все видели? Верден? Ах,
боже ты мой, Верден! Им один денек России показать. Виноградарь чертов!
Водки бы стакан. Ишь вина выставил. Водки бы с луком>.
- Понимаете, мой генерал? - продолжал говорить Пуанкаре. - Теперь они
задохнутся, потому что потеряли изящество, обязанное сопутствовать
культуре возделывания земли. Этим они убили себя. Ленин - сильный политик,
но он мыслит прямолинейными категориями, а изящество, составляющее
сердцевину прогресса, не терпит прямолинейности. Ленин на грани падения.
Надо только помочь.
Генерал посмотрел на Пуанкаре исподлобья и тяжело усмехнулся. Старик
резко отодвинулся.
- А? Что? - спросил он.
<На ежа б тебя голым задом, - подумал генерал, - сука старая>.
Вслух он сказал:
- Ваше превосходительство, меня изумляет ваше умение анализировать
самую сущность события... Только я не совсем ясно представляю себе
возможность <помощи> Ленину.
Пуанкаре достал из кармана старые часы-луковицу, постучал пальцем по
циферблату и, прищурившись, произнес:
- Сегодня утром во Владивостоке к власти пришло законное
правительство во главе с господином Меркуловым, истинным патриотом России.
Генерал мучительно напряг память, но фамилия Меркулова ни о чем ему
не говорила.
- Я счастлив, - сказал он. - Господин Меркулов действительно великий
гражданин нации.
Пуанкаре чуть улыбнулся:
- Теперь весь вопрос заключается в том, чтобы перебросить туда войска
барона Врангеля на наших кораблях.
Генерал сразу же представил себе пьяных офицеров в
константинопольских и афинских кабаках, солдат, которые до сих пор живут
на пароходах, угнанных из Крыма, и по ночам поют тоскливые мужицкие песни,
моряков, что матерят весь мир людской и рвутся обратно, на родину; он
представил все это разом - всех измученных, изверившихся людей, которые
перестали быть армией, - и сказал:
- Наши люди готовы к бою за Учредительное собрание. Для организации
нужно только одно...
- Я понимаю... Оружие?
- Нет. Деньги.
На какую-то долю секунды генерал испугался, что покраснеет, потому
что Пуанкаре впился в него своими пронзительными буравчиками, будто в душу
влезал. Потом Пуанкаре подвинул генералу блюдо и сказал:
- Вот сыры. Они прекрасны.
ЛУБЯНКА, 2
_____________________________________________________________________
Дзержинский отошел к окну. Над городом занимался промозглый рассвет.
По-прежнему хлестал шалый весенний ливень. Где-то далеко звонили колокола.
- К заутрене, - тихо сказал Владимиров.
- Послушайте, Всеволод, - спросил Дзержинский, - а вы часто
проклинаете все и вся? За то, что у вас нет имени, нет семьи, нет дома?
- Часто.
- После Ревеля я обещал вам отдых.
- Его не будет?
Дзержинский покачал головой.
- Я понимаю. Куда?
- К Меркуловым. Во Владивосток.
Дзержинский включил настольную лампу. В комнате стало сине. Черный
провал окон был словно вдавлен в серое небо. Над Лубянкой летели белые
голуби. На Красной площади малиново перезванивали куранты. Дзержинский
положил руку на плечо Владимирову, долго смотрел ему в лицо, а потом тихо
и до боли грустно сказал:
- Когда возвратитесь, Всеволод, обязательно заведите двух сыновей. А
еще лучше - двух сыновей и дочь. Память отцов хранят дети. К обелискам я
отношусь отрицательно, да и потом Древний Рим доказал всю их
относительность. К тому же людям вашей профессии обелиски не ставят. Вы
относитесь к той категории людей, которые призваны быть маршалами без
имени, о которых никогда не узнают победители-солдаты. Молчаливый героизм.
Мужественный. И самый трудный. Так-то. Ну, давайте пить чай.
Дзержинский намазал маслом кусок хлеба, посыпал сахаром и, положив на
тарелку, разрезал на несколько ломтиков.
- Угощайтесь, - сказал он, - заварка отменно хороша.
Выпив чаю, Дзержинский стал ходить по кабинету. Говорил он быстро, но
каждая его мысль была сформулирована четко и ясно до предела:
- Владивосток в течение ближайших месяцев будет некоей лакмусовой
бумажкой, по которой мы сможем судить о <колебаниях цен> на международной
антисоветской бирже. Следовательно, прежде всего нас будет интересовать
политическая ситуация во Владивостоке, столице <черного буфера>. Я не
обязываю вас сделаться прозорливой Кассандрой, но мы здесь будем очень
ждать ваших прогнозов на будущее, которые должны быть основаны на тамошнем
видении ситуации, беспощадно частном и нелицеприятном для нас. Это
главное. Дальше: вам нужно будет постараться нащупать уязвимое звено в
японо-американских противоречиях, с одной стороны, и, с другой - выявить
такие же противоречия между Меркуловыми и атаманом Семеновым. По нашим
