Меркулов нагнулся к Ванюшину и негромко, одними губами, прошептал:
- Только что в порт прибыл атаман Семенов. И уже по всему городу
расклеены его приказы с подписью: <Верховный Главнокомандующий всеми
Вооруженными силами востока России>. Этот идиот не понимает новой
ситуации. А в порту уже началась стрельба. Пьяные семеновцы палят.
- Где Спиридон Дионисьевич? - медленно трезвея, спросил Ванюшин.
- Брат молится. Заперся в своем кабинете и ничего слышать не хочет.
Поехали туда? Примете ванну, а я заварю кофе и станем думать.
Ванюшин поднялся, в глазах у него потемнело. (Он думает, что это от
сердца. Но нет - люстры медленно гаснут, а в огромные окна вползает серый
рассвет. Амурский залив сейчас кажется густо-зеленым, как весеннее поле
ночью.)
- В чем дело? - ни к кому не обращаясь, спросил Гиацинтов.
К нему подтрусил метрдотель и шепнул на ухо:
- Стачка.
Гиацинтов медленно поднялся и, поклонившись всем, ушел из зала.
Следом за ним - Меркулов и Ванюшин.
Гаврилин глядел на их спины и говорил устало:
- Политика лакеев отличается растерянным либерализмом и часто
сменяется ненужной жестокостью; при этом - глупо непоследовательна и
наивно хитра. Спокойной ночи, Исаев. Заходите к нам, я буду рад вас
видеть. Долин, спокойной ночи. Едем. Сашенька, спать пора.
Когда Гаврилин с дочкой уехали, Долин предложил:
- Поехали к проституткам, Максим Максимыч?
- Я, пожалуй, попью кофе.
- Тогда прощайте, еду на растерзание.
- В добрый час...
Исаев остался за столом один и долго смотрел на рассветающий залив -
спокойный и безбрежный.
<ВЕРСАЛЬ>. НОМЕР ВАНЮШИНА. УТРО
_____________________________________________________________________
- Вы знаете, в чем заключается трагедия добрых людей? - спросил
Николай Иванович Исаева.
- По-видимому, в том, что у них напрочь отсутствует злость.
- Отчасти. А главное - добрых людей весьма мало на земле, вот в чем
дело. Добрые люди пожирают самих себя, переживая содеянное ими. И наконец,
они все меряют своей доброй меркой. А это самое страшное. Желание мерить
все на свою мерку в конце концов либо сделает доброго человека безвольной
тряпкой в глазах окружающих, особливо самых близких, либо превратит в
злодея - с отчаяния.
- Надеюсь, - спросил Исаев, - эта тирада ко мне не имеет никакого
отношения?
- Господь с вами. Кстати, не позволяйте никому называть вас Максом.
Особенно женщинам, которых любите.
- Я позволяю любить себя - только лишь. Сам же стараюсь не любить -
это утомительно.
- А как это у вас выходит? Дайте рецепт.
- Просто-напросто я отношусь к числу не очень добрых людей. Возможно,
вы слышали об опытах Карла Кречмера?
- Нет.
- Занятные опыты. Кречмер делит человечество на три категории: на
пикников, атлетиков и астеников. Пикники - полные, быстрые в движениях, с
короткой шеей, сильно развитой грудной клеткой, склонные к тучности и
одышке, кареглазые и крутолобые люди. Не смейтесь: Кречмер провел более
тридцати тысяч наблюдений в своей клинике. Я сейчас буду перечислять
характерные черточки пикников - и это все будет про вас.
- Валяйте.
- Пикники социабельны, все выдающиеся политические деятели мира,
начиная с времен Эллады, были пикники, для людей этого типа одиночество
страшнее всего, они созданы для общества, для активнейшей работы, самые
распространенные заболевания у них сердечные, они мнительны и легко
ранимы, их замыслы широки и неконкретны, они исповедуют синтез, а не
анализ, их память отнюдь не универсальна, а сохраняет лишь самое броское и
яркое, отсюда, кстати, обывательская уверенность, что пикники поверхностны
в знаниях; они воспринимают книгу, спектакль, науку в целом, сразу, или
принимая ее, или отвергая напрочь; полная бескомпромиссность у пикника
сменяется таким компромиссом, который и атлетику и астенику будет казаться
предательством. И наконец, в любви бесконечные увлечения, причем и любовь
и увлечения - отнюдь не самоцель, а некий вспомогательно-стимулирующий
инструмент для непрерывного обновления основной его, пикника,
деятельности.
- Да у вас просто готовый номер для концерта. Ваши сведения ошеломят
всех пикников в зале. Занятно. Ну а что такое атлетики?
- Внешне эталон атлетика - греческая скульптура. Спокойствие,
рационализм, точность. Астеник - худой, с покатыми плечами, абсолютно
невосприимчив к жировым накоплениям, склонен к легочным заболеваниям,
аналитичен, пессимист.
- Вы думаете, эта классификация серьезна?
- Пока рано делать заключения. Но опыты, по-моему, интересны.
- И у пикников в семье обязательно бордель, да?
- Не всегда, но в большей части.
- Точно! А кто виноват? - усмехнулся Ванюшин. - Футуристы, акмеисты,
имажинисты и вся прочая сволочь...
- Зачем же вы о них так грубо?
- А я их ненавижу. Все эти <измы> - способ, фокусничая, быть сытым и
устроенным в те времена, когда цензура свирепствует против реализма. Они
строят загадочные рожи и порхают по самой поверхности явлений и при этом
играют роль непонятных гениев, которых травит официальщина. Тьфу!
Исаев долго стоял у окна, дожидаясь, пока Ванюшин завяжет галстук и
причешется.
- Наверное, нет ничего грустней, - задумчиво сказал он вернувшемуся
из ванной Ванюшину, - как смотреть на женщину, которая долго сидит одна в
сквере...
- С одной стороны. А с другой - нет ничего грустнее, как смотреть
сегодня утром на нашего премьера, которому предстоят переговоры с
Семеновым. Едем в редакцию, надо писать в номер комментарий, я введу вас в
курс дела.
У СЕМЕНОВА
_____________________________________________________________________
В салоне, отделанном под мореный дуб, сидели трое: атаман Семенов,
претендующий ныне на всю полноту власти, напротив него - братья Меркуловы,
властью в настоящий момент обладающие.
Меркулов-старший, помешивая ложечкой зеленый чай в тонюсенькой
фарфоровой чашке, заканчивал:
- Таким образом, мы рады приветствовать вас здесь, на островке
свободной и демократической русской земли. Сразу же после того как вы
соблаговолите выставить свою кандидатуру на дополнительный тур выборов в
Народное собрание и ежели вы будете выбраны, наше правительство сочтет за
счастье предложить вам тот портфель, который наше демократическое собрание
сочтет возможным одобрить.
- Где это ты, Спиридон Дионисьевич, выучился таким жидовским
оборотам?!
- Только грубить зачем? - вступился Николай Дионисьевич. - Это в
казачьем войске проходит, а у нас - не надо, Григорий Михайлович. У нас
надо все трезво и всесторонне рассматривать.
Семенов поднялся из-за стола, грузно заходил по каюте. Солнечные
зайчики носились наперегонки по черному, мореного дуба, потолку. В большие
иллюминаторы видно, как два миноносца под андреевским флагом стоят
напротив семеновского теплохода. Орудия, все до единого расчехленные,
точно наведены на него. Семенов это замечает.
- Трезво? - уже спокойнее сказал Семенов. - Хороша трезвость, когда
вся Россия поругана красной сволочью, а вы не мычите, не телитесь.
Изничтожать надо красную гангрену.
- Каким образом?
- Виселицей и нагайкой.
- Вчерашним днем живешь, Григорий Михайлович.
- И потом, - раздумчиво заметил Меркулов-старший, - для того чтобы
выступление было эффективно, нужна толковая подготовка, господин атаман.
Погодить надо, пообвыкнуть.
- Чего годить? Годить, покеда вас в океан сошвырнут?! Нет, это не для
меня. Либо так, либо никак. Если боитесь - уступите место другим.
- Григорий Михайлович, - рассмеялся Николай Дионисьевич, - ты зачем
же множественное число употребляешь, когда одного себя имеешь в виду?
- И-и-и, - покачал головой Семенов, чтобы скрыть усмешку, - нужна мне
власть?! Я свое дело сделаю да и уйду. Мне в борьбе любая должность
почетна.
- Красное словцо ты любишь, Григорий Михайлович. Любая... Если любая
- я тебе предложу должность полкового командира. Пойдешь?
- Ты зачем же надо мной куражишься? Я сюда не должности делить
приехал, а сражаться за попранную честь государя императора!
- Вот видишь, как разнервничался? Значит, незачем было про любую
должность говорить. Ведь уговорились мы: пройдут выборы, и тогда с
открытой душой примем тебя в свои ряды. Неужели нельзя месяц-другой
обождать? Мы, когда тут готовили наш победоносный переворот, подоле ждали.
А ведь мы, Григорий Михайлович, не в Токио сидели, как ты, а под
чекистским пистолетом.
- Ты меня этим не упрекай! Пока ты тут золото в двадцатом году
наживал в торговле, я под Читой красных сдерживал и своих друзей хоронил!
Ишь, Пуришкевичи мне тут отыскались!
- Я попрошу вас вести себя в рамках приличия, - сказал премьер. - Мне
стыдно за вас, атаман!
- Ты за себя лучше стыдись! Лампасы им желтые не нравятся, от виселиц
их коробит! Меня тоже коробит, и я тоже человек, да только я фронт прошел,
а вы зад в тепле держали! А вот вас стукнет - и вы запрыгаете!
Меркуловы гневно вышли из каюты. На палубе их тесным кольцом окружили
журналисты, засыпали вопросами, трещат фотокамерами и киноаппаратами.
Первым к ним - Исаев. Уже около самого трапа Спиридон Дионисьевич
остановился и ответил на все вопросы одной трафаретной фразой:
- Господа, повторяю, переговоры продолжаются в атмосфере сердечности
и полного взаимопонимания. Григорий Михайлович Семенов - патриот родины,
который тонко и своеобразно понимает сердцевину переживаемого момента. Мы
убеждены, что в дальнейшем наши контакты возрастут еще больше.
- Думая о будущем, - добавил Николай Дионисьевич, - мы конечно же
трезво учитываем уроки прошлого.
У младшего братца выдержки поменьше: проговорился. Газетчику только
краешек покажи, он все вытащит. Шум, новые вопросы, крики. Братья не
отвечают. Они быстро спускаются по трапу, садятся в свой бронированный
катер и уплывают на берег.
Исаев бросился в пассажирское отделение и, по-кошачьи мягко ступая,
подошел к двери, которая вела в каюту Семенова.
ЯПОНСКАЯ МИССИЯ
_____________________________________________________________________
Пресс-атташе быстро диктовал шифровальщику:
- Следующее сообщение под шифром <Юг> передадите сразу в два адреса:
МИД и военная разведка генштаба. Итак, вы готовы?
- Я готов.
- Прекрасно. <Владивосток, семь тысяч восемьсот сорок пять, агент
семьдесят шесть с подтверждением через агента четыреста восемьдесят семь
передает: продолжающиеся второй день переговоры между Семеновым и
Меркуловыми явно зашли в тупик. Происходящее на руку розовым, которые
сейчас продолжают всеобщую стачку. Под розовыми мы имеем в виду рабочих,
близких по убеждениям к большевикам. Красных в городе стало меньше после
ареста руководящего звена подполья полковником Гиацинтовым. И хотя розовые
не организованы, тем не менее разногласия между двумя лидерами белой
России, между Семеновым и Меркуловым, не могут не быть прекрасным поводом
для антиправительственной и антияпонской пропаганды. Единственно
правильный выход из создавшейся ситуации есть примирение двух лидеров и
создание коалиционного правительства. Мы пока не можем делать ставку ни на
одного из двух, с тем чтобы не лопасть впросак в будущем: Семенов
перспективен как вооруженная сила отчаянной дерзости, а Меркуловы
олицетворяют мощь торгово-промышленных институтов. Выводы: приложить
максимум усилий, оказать давление как на Меркулова, так и на Семенова, с
