Чучкевич, - старался Лебедь поставить себя над новой властью? По-моему,
ответ может быть только одним - утвердительным. Старался?
- Не то чтоб старался, но вообще это в нем есть... Это отрицать
трудно, - ответил Трушницкий, сглотнув тяжелый комок, застрявший в горле.
- Я только теперь начинаю понимать, - добавил он, силясь улыбнуться, -
сразу-то разве все поймешь? Это вы совершенно правильно заметили: я живу
миром музыки, а она отделяет человека от земной суеты, она...
- Погодите, - осторожно прервал его Чучкевич. - Погодите, мой
дорогой. Если мы с вами сошлись на том, что вы знали о желании Лебедя
стать над новой властью, то должен родиться следующий вопрос: <Кому это
выгодно?> Это не может быть выгодно украинцам: они погибнут без новой,
немецкой, культурной власти, сгниют заживо, в помоях утонут. Кому же в
таком случае выгодно стать н а д властью?
- Кому? - Доверчиво, моля глазами о помощи, Трушницкий повторил
вопрос Чучкевича.
- Ну а вы как думаете? Кому?
- Что-то у меня голова идет кругом... И потом я не могу понять: меня
арестовали?
- Это зависит от того, что и как вы будете отвечать, Трушницкий, все
от вас зависит. Всегда все зависит от человека.
- Но сегодня же концерт должен быть...
Он подумал с ужасом, что никогда он не станет за пюпитр, никогда,
никогда, н и к о г д а не услышит оваций зала, и стало ему до того жаль
себя, что Трушницкий сказал:
- Господи, за что все это? В чем моя вина? В чем?
- Корыстной вины за вами нет, - уверенно сказал Чучкевич, - все можно
поправить, только надо быть честным, предельно честным. И не только перед
господином Дицем или мною, его помощником. Честным надо быть перед самим
собой, Трушницкий. Ответьте мне, пожалуйста: кому было выгодно желание
Лебедя стать над новой властью? Врагам новой германской власти, разве ж
нет?
- Вы думаете, врагам?
- А вы как думаете? Как вы сами об этом думаете?
- Кто бы мог представить себе...
- Вот это дело другого рода... Представить себе этого никто не мог,
ни у кого в голове подобное не могло уместиться - тут вы правы, спору нет.
Значит, вам кажется, что поступки Лебедя объективно служили врагам новой
власти. Так?
- Теперь мне, конечно, так кажется, но раньше я не мог об этом и
подумать.
Чучкевич посмотрел на Дица. Тот кивнул головой, Трушницкому дали
подписать протокол и увезли в камеру. Там он и потерял сознание, когда пан
Ладислав, обнимая детей своих, вошел к нему, подмигнул пустой, кровавой
глазницей - глаз был выбит, висел на длинной синей ж и л к е - и сказал:
- В Опера, в Опера, хочу в Опера, мой друг!
...К десяти утра Чучкевич <оформил> еще пятерых, которые в картотеке
Мельника проходили как <слабаки>. <Улики> против Лебедя и Стецко были,
таким образом, <неопровержимые>.
...Ознакомившись с показаниями арестованных, Лебедь закричал, срывая
голос:
- Да вы что, озверели?! Господин Диц, мы ж свои! На кого руку
поднимаете?! Это все штучки Мельника! Мы ж очистили Львов, мы все для
новой власти делали! Что ж это такое, господин Диц! Это ж навет Мельника,
как вы не понимаете?!
Чучкевич поднялся со своего табурета и лениво ударил Лебедя толстой
потной ладонью - словно кот.
Диц вскочил из-за стола, рявкнул:
- Чучкевич! Вон отсюда!
Тот какое-то время недоумевал, потом выпрямился, щелкнул каблуками и
вышел из камеры. Диц подошел к Лебедю, снял с него наручники, улыбнулся
заговорщически и шепнул:
- Неужели вы не понимаете, что так сейчас н а д о?
- Что н а д о? - так же тихо спросил его Лебедь. - Что?
- Нужно с т р а д а н и е, - сказал Диц. - Разве трудно понять?
Кто-кто, а уж вы-то должны были попять это, г о с п о д и н Лебедь. Вам
и вашим друзьям нужен терновый венец национального страдания. В серьезную,
с а м у ю серьезную борьбу вы включитесь чуть позже. Вы меня поняли,
господин Лебедь?
...Гестапо зафиксировало три самоубийства членов ОУН. Один из
самоубийц, учитель Гребенюк, написал в предсмертной записке: <Я был
самостийником, а сейчас я понял, что я обычный наймит. Я считал себя
патриотом вольной Украины - оказалось, что я обезьяна, таскавшая каштаны
из огня для гитлеров. Мне стыдно жить>.
...А девятнадцатилетнего легионера <Нахтигаля> Миколу Шаповала, сына
крестьянина Степана, повесили во дворе львовской тюрьмы. Было выстроено
каре немецких солдат. Поодаль стояли оуновцы из штаба Мельника.
- Предавший идеи рейха украинец Микола Шаповал за измену делу великой
Германии приговаривается к смертной казни через повешение. Так будет с
каждым украинцем, который мыслью, словом или делом изменит великой
Германии, - прочел приговор Диц, глядя на лица мельниковских штабистов.
Те стояли тихие: и в глазах у них был страх и затравленное, рабье
почтение...
...Полковник Лахузен, помощник адмирала Канариса, все-таки успел
встретить Оберлендера - все берлинские аэродромы контролировались армией,
поэтому о сроке прибытия <юнкерсов> из Львова в штабе ОКВ (и
соответственно в абвере) узнали незамедлительно.
Поскольку Оберлендер не был арестован, а лишь вызван в партийную
канцелярию для объяснений, Лахузен посадил его в свой <майбах> и сказал:
- Гиммлер выиграл. На этом этапе выиграл. Но Розенберг и Канарис
настояли, чтобы Бандера был помещен в особый <коттедж> Заксенхаузена: там
держат <национальные резервы>, с которыми предстоит работа. На
определенном этапе и при определенных обстоятельствах мы вернемся к
Бандере. Он будет в ореоле мученика национальной идеи - это впечатляет.
Вам следует опередить события: внесите предложение немедленно отвести
<Нахтигаль> в генерал-губернаторство. Предложите придать легиону
полицейские функции на польских или сербских землях. - Лахузен закурил и,
глубоко затянувшись, добавил: - Или на французских. Главное - сохраняйте
лицо. Канарис, мне кажется, уже договорился о вашем откомандировании в
Прагу по линии моего отдела с продолжением работы в университете. Потом мы
снова переведем вас в Россию, как только падет Москва: надо будет
налаживать сельское хозяйство в черноземных областях - это ваш конек.
- Обидно, - сказал Оберлендер, и его мягкое, округлое лицо
ожесточилось. - Обидно, когда проигрываем в мелочах.
- Всякий проигрыш чреват выигрышем, Относитесь к проигрышу как к
обещанию победы. Гитлер уйдет, но дух нации вечен. Он сделает то, что
должен был сделать, - доделывать предстоит нам, прагматикам
великогерманской идеи.
Оберлендер посмотрел на Лахузена изучающе, скосив глаза, словно конь.
- Не слишком ли рискованно говорите, полковник?
- Я веду машину, радио включено, вас вызвали для головомойки - какой
вам смысл доносить? Обсуждая личность Адольфа Гитлера, я думаю лишь о
величии Германии, ни о чем другом. И знаете ли, лучше получать тысячу
марок за то, что держишь язык за зубами, чем сто - за то, что держишь
кирку в руках.
- Разумно, - согласился Оберлендер. - Для себя - не для дела. Значит,
идея вассальных славян исчерпала себя?
- Пока еще трудно ответить определенно. Армия поддерживает
Розенберга. Возможно, нам удастся внести в один серьезный документ
несколько весьма важных абзацев. Мы думаем, что фюрер - на этой стадии -
подпишет наш документ: у него нет времени вчитываться в абзацы, поскольку
большевики отчаянно дерутся. Абзацы, необходимые на будущее, трудно
протаскивать в дни мира; война помогает тем, кто рискует...
...Розенберг отправил во Львов директивы, поручив партийному аппарату
гауляйтера ознакомить с ними всех сотрудников министерства восточных
территорий; копия была вручена им фюреру, чтобы <отвести всяческие
инсинуации по поводу моего так называемого либерализма по отношению к
славянам>.
Первый документ назывался <Памятка для молодых работников
рейхсминистерства> и гласил следующее:
<1. Не ошибается тот, кто не посвятил себя борьбе.
2. Краткие указания в форме приказа - никаких разъяснений:
украинцы хотят видеть в нас авторитетных руководителей.
3. Если у тебя и есть основания возмущаться немцем, твоим
коллегой, - не делай этого при украинце. Перед украинцем защити и
покрой любую ошибку немца.
4. Решающее: занятые нами территории на Украине принадлежат
немцам отныне и навечно. Поэтому следует применять крайне жестокие
меры по отношению к населению, если этого потребует государственная
необходимость.
5. Не терзайся последствиями твоих действий для украинца - думай
об интересах Германии.
6. Не вздумай привлекать украинцев к национал-социализму! Не
подпускай их к нашим задачам!
7. Бедствия и голод украинцы переносили столетиями. Не вздумай
предложить им немецкий стандарт!
8. Никакого сострадания к украинцу! Вы хозяева - отныне и
навсегда!>
Следующая директива носила чисто экономический характер, разъясняя,
каковы должны быть нормы выдачи продуктов на душу населения.
<Работающий украинец получает по отрывным талонам двести граммов
хлеба в день. Ребенок - сто граммов. Работающему - и только ему - в
месяц выдаются по карточкам следующие продукты: 60 граммов масла (из
расчета 2 грамма в день); 400 граммов муки, 300 граммов крупы, 1,5
килограмма мяса, 250 граммов сахара, 2 коробки спичек, 30 штук
папирос>.
По поводу промышленных товаров директива гласила следующее:
<Если украинец пожелает купить пальто, костюм или туфли, он
обязан написать мотивированное заявление управляющему домом, который
должен создать комиссию для обследования заявителя: в какой мере тот
нуждается в ботинках или пальто; две пары ботинок или два костюма
украинцу иметь запрещено. Заключение об истинном экономическом
положении заявителя и о состоянии его обуви и костюма должно быть
передано в районную управу, а оттуда - с заключением авторитетного
служащего (желательно завизированное немецким руководителем) -
пересылается в городскую управу, которая выносит окончательное
решение>.
Другие предписания исходили уже не от Розенберга, а из различных
управлений рейхсминистерства, но все они были завизированы руководителем
<украинского отдела> Смаль-Стоцким.
Предписания эти были сугубо конкретны:
<Все библиотеки сразу же закрыть. Университет не открывать. В
театр разрешить вход украинцам только по вторникам и пятницам. В
кинотеатры, кроме <Глории>, <Метро> и <Коперника>, украинцам вход
запрещен. Район бывших Красноармейских улиц, где размещены офицеры
вермахта и СС, для украинцев закрыт. За нарушение расстрел на месте.
Гетто для тех евреев, которые будут обнаружены после а к ц и й,
определено в районе Подзамче. За нарушение светомаскировки расстрел.
За появление на улицах после 22.00 и до 6.00 расстрел (пропуска и
разрешения на перемещения по району получать на улице Чернецкого, в
бывшем здании Воеводства). Всех душевнобольных в клиниках уничтожить
как дармоедов. За укрывание украинских, русских коммунистов и евреев
расстрел. Для вновь открываемых врачебных кабинетов, принадлежащих
собственникам, установить расценки, превышать которые не разрешено:
операция по удалению аппендикса не должна стоить больше 750 рублей;
удаление гланд - не более 600 рублей; удаление паховой грыжи - не
