брезгливы к уловкам и лжи. Поэтому их-то Германия и не
получила. Они осели в Америке, Австралии, где угодно, но не в
Германии. А здесь замелькали зубные врачи с поддельными
метриками и даже дипломами, карманные воры, не вылезавшие в
СССР из тюрем и лагерей, торговцы иконами, фальшивомонетчики и
даже мастера мокрых дел.
И их раскормленные, чрезмерно толстые жены, увешанные
бриллиантами, как рождественские елки блестками.
А какая-то жиденькая струйка нормальных людей с
профессиями и настоящими, а не липовыми дипломами бесследно
растворилась, затерялась в толпе.
Немецкими паспортами первыми завладели ловкачи без
совести и чести, не желающие работать и прочно севшие на шею
германскому государству. Они получают за счет этого
государства квартиры и даже мебель, пособия по безработице и
социальную помощь. И еще умудряются ежегодно бесплатно ездить
на курорты, чтобы развеяться после долгого безделья дома. Им
очень нравится в этой стране. Где можно жить припеваючи,
ничего не делая. Совершать преступления и не садиться в тюрьму
- немецкая полиция сквозь пальцы смотрит на проделки еврейских
воришек. А если какой-нибудь дотошный немецкий чиновник
проявит излишнее любопытство, то на него можно разинуть пасть
и напомнить нацистское прошлое его самого или кого-нибудь из
его родни, и он быстро заткнется и другому закажет связываться
с русскими евреями.
Я никогда не думал, что в нашем народе столько наглецов и
бездельников, воров и лжецов. Здесь, в Германии, я с этим
столкнулся. Получается неверная, искривленная картина. Потому
что здесь в концентрированном виде осела вся муть, вся
зловонная гуща из советского мусоропровода, направленного
выходным отверстием на Запад.
По этим людям, к великому сожалению, окружающие
составляют мнение о евреях вообще. Можешь себе представить,
какое это прелестное горючее для нового взрыва германского
антисемитизма, тихо и стыдливо тлевшего под обломками Третьего
рейха! Как, сталкиваясь с этими людьми, читая в газетах об их
скандальных делишках, уцелевшие убийцы евреев, бывшие
гестаповцы перестают испытывать угрызения совести за свое
прошлое.
Особенно нестерпимо режет глаз и слух своим бесстыдством
и цинизмом разгул дезертиров и разъевшихся на чужих хлебах
домочадцев на праздновании Дня независимости Израиля, который
торжественно, чуть ли не со слезой отмечают ежегодно крохотные
еврейские общины в немецких городах. И вот те, что бежали из
Израиля, не прослужив ни одного дня в его армии или вообще
туда не доехав из опасения, что их или их подрастающих сыновей
призовут на военную службу, собираются в украшенных
израильскими флагами залах, во всю глотку упоенно орут на
дурном иврите израильские песни, обжираются даровой кошерной
пищей, незаметно потягивая из горлышек бутылок, припрятанных в
карманах, русскую водку. А на сцене их упитанные детки на уже
недурно освоенном немецком языке декламируют стихи о
катастрофе европейского еврейства и о том, что больше эта
трагедия не повторится, потому что существует Израиль. В
заключение весь зал при мерцающем свете зажженных свечей на
меноре громко скандирует:
- В будущем году в Иерусалиме!
Дальше идти некуда. Я один раз присутствовал при таком
коллективном лицемерии и бежал из зала, не досидев до конца.
Хотя оснований стыдиться я имел меньше других. У меня,
по крайней мере, дочь служит в израильской армии, и это хоть
как-то смягчает чувство вины, которое я испытываю с того
самого дня, как покинул Израиль.
Поверь мне, я покинул Израиль не из трусости. Мне уж
давно не дорога моя жизнь, и перспектива умереть от арабской
пули не так уж и страшила меня. Скажу тебе больше, глубоко в
душе я был готов умереть за Израиль. Такая смерть куда
предпочтительней, чем долгое и нудное умирание на чужбине. Я
свое прожил. И достаточно перенес. Даже больше, чем положено
одному человеку. Конец не за горами. Мы уже едем не на
ярмарку, а с ярмарки, как писал Шолом-Алейхем. В этом я не за-
блуждаюсь.
Но, как сказал один мой знакомый, воевавший в войне
Ссудного дня, а потом укативший из Тель-Авива в Нью-Йорк:
- Я готов умереть за Израиль, но жить в нем не могу.
Почему? Ведь я еврей до мозга костей. И за свою
принадлежность к еврейству страдал не единожды и еле-еле
уцелел. Израиль - еврейское государство, единственное место на
земле, где принадлежность к еврейству считается не позором, а,
наоборот, предметом гордости и где, как ты остроумно писала
мне однажды, если уж меня назовут грязным евреем, то это будет
означать лишь то, что мне следует пойти и умыться.
Я не оправдываюсь. Я хочу объяснить, почему я не остался
в Израиле и ценой немалых унижений пытался зацепиться на чужой
и неласковой земле.
Потому что и в Израиле я не почувствовал себя дома.
Винить в этом Израиль легче всего. Возможно, я сам виноват и
не смог адаптироваться в новой среде.
Израиль мне показался одним большим гетто. Я оказался
неготовым к встрече лицом к лицу с таким скоплением евреев. Во
мне еще слишком свежа память о каунасском гетто, где мы были
скучены на крохотном пятачке и должны были в этой тесноте
дожидаться, когда нас прикончат.
И Израиль выглядит пятачком, крохотным островком во
враждебном арабском море, и его грозят уничтожить, как
уничтожили немцы каунасское гетто. Разница лишь в том. что
тогда мы были безоружны и покорно подставляли шеи под ножи, а
теперь умело отбиваем атаки наших палачей и будем с ними
драться до последнего вздоха.
Но это дела не меняет. На меня в Израиле до жути знакомо
пахнуло гетто. Я почувствовал себя так неуютно, что плохо спал
по ночам и просыпался от жутких сновидений. А днем меня
донимала непривычная жара и пыльное дыхание близких пустынь.
Поначалу я терпел, ожидая, что это пройдет. Я привыкну,
вживусь. Мои нервы натянулись до предела.
Я - европеец, как ни крути. Литва - это Европа, хоть и
Восточная. Не одно поколение моих предков выросло в этом
холодном и влажном, почти северном краю, и это наложило свой
отпечаток на наш характер и на весь наш организм. Я плохо
переношу жару и еще хуже - сухой зной. Я задыхаюсь. Мне трудно
дышать. Моя голова становится перегретым котлом, который
вот-вот лопнет. Я не совру, если скажу, что меня вытолкнул из
Израиля климат этой страны.
Но только ли климат?
Израиль - восточная страна. Это хоть и Ближний, но все же
Восток. С кривыми улочками, маленькими и грязными лавчонками,
шумными, крикливыми базарами и заунывным подвывом муэдзинов из
радиорупоров на минаретах мечетей. Изобилие автомобилей, бетон
автострад, небоскребы отелей и многоцветный неон ивритских
букв рекламы картины не меняют.
Для меня, европейца, а я, как ни крути, все же европеец,
и именно в Израиле особенно остро почувствовал себя им, это -
экзотическая, красочная страна, куда хорошо приехать туристом.
И только. Но никак не на всю жизнь.
И еще одно обстоятельство, возможно, самое серьезное,
побудившее меня бежать из этой страны. В Израиле строят
социализм. С маниакальным упрямством, в ущерб экономике и
здравому смыслу. Да еще и не на свои, а на чужие деньги. На
подачки еврейских капиталистов со всего мира.
Это в моей голове никак не смогло уложиться. После
стольких экспериментов с социализмом в разных странах, всегда
завершавшихся одним и тем же: кровью невинных людей, террором,
голодом и нищетой, нашему народу, считающемуся мудрым,
следовало бы извлечь для себя урок! Но нет! Даже преследование
евреев, погромы, чем почти повсеместно отмечено победное
шествие социализма, не охладили пыла израильских борцов за
счастье человечества.
Среди причин, побудивших меня покинуть свою прежнюю
родину, одной из важнейших я считаю полное неприятие ее
социалистических потуг насильственно осчастливить свой народ и
все человечество. В значительной мере по этой же причине я
ударился в бега и из Израиля. Мой жизненный опыт, как
безошибочный рефлекс, отвращает меня от любого вида
социализма, каким бы лицом он ни обращался ко мне,
человеческим или откровенно бесчеловечным. Я сыт социализмом
по горло. Вернее, именно благодаря ему я большую часть своей
жизни недоедал и жил почти как нищий. Мне захотелось провести
остаток своих дней при старом, руганом-переруганом
капитализме, который хоть и эксплуатирует человека, но кормит
досыта и одевает прилично и даже позволяет каждому драть
глотку на митингах и демонстрациях, выражая свое несогласие и
неприязнь к власть имущим. При социализме же - бьют и плакать
не дают.
Теперь я имею достаточно времени, чтобы хорошенько
обдумать свою жизнь, покопаться в ней, поискать истоки своих
несчастий. Выводы, к которым я прихожу, невеселые.
Один лихой еврей, вор и грабитель из Киева, так же, как и
я, по тому же делу отсиживающий в "Моабите" до суда, человек
эмоциональный и непосредственный, как-то воскликнул:
- И надо же было мне вылезать из маминой утробы евреем! А
почему не русским? Или украинцем? На худой конец, даже
китайцем! И не было б моих несчастий!
В его искреннем вопле не очень много логики. Будь он кем
угодно, он оставался бы вором и грабителем и сидел бы в тюрьме
в любом государстве, как исправно отбывал сроки в СССР и
теперь дожидается срока в Германии.
Но есть и жестокая правда в его словах. Мы от рождения
несем на себе крест еврейства, взваленный на наши плечи не
нами. И страдаем и платим дорогую цену за принадлежность к
народу, который мы не избирали, а получили в наследство от
своих предков, вместе с тысячелетней давности счетами, которые
человечество не устает предъявлять каждому поколению евреев.
Многие из нас несут на себе еврейство как горб, от которого не
избавит даже нож хирурга.
Ну какие же мы евреи?
В Бога не верим. Еврейских традиций не соблюдаем. Языка
своего не знаем.
Мы - евреи только лишь потому, что мир нас так называет,
и хоть регулярно, из века в век бьет и режет нас, все же
убивает не всех, по-хозяйски оставляет немножко на развод,
чтобы следующие поколения имели на ком душу отвести, когда
начнут чесаться руки и душа взалкает крови.
Мы - бездомный народ, рассеянный по всей планете, среди
чужих племен и рас, и те то и дело толкают нас, изгоняют, и мы
с котомкой пускаемся в путь искать пристанища там, куда,
сжалившись, пустят. На время. Какими бы сроками это время ни
исчислялось - десятилетиями или веками, всегда наступает час,
когда хозяева предлагают нам, засидевшимся гостям, убираться
подобру-поздорову. И если мы, не дай Бог, замешкаемся,
начинает обильно течь кровь. Наша, еврейская. И мы не уходим,
а убегаем. Оставив на ставшей нам снова чужой земле
незахороненными своих детей и родителей.
Мои злоключения привели меня к малоутешительному выводу:
Израиль, нравится он нам или не нравится, - наше единственное
убежище, где если жить не совсем уютно и радостно, то хоть
смерть свою можно принять с достоинством. Ты это определила с
самого начала и раз и навсегда, и я склоняюсь перед твоей
ранней мудростью и благородством. Эти качества - увы! - ты
унаследовала не от меня.
Скоро мы увидимся. Немцы недолго продержат нас в тюрьме.
Меня отсюда вышлют в Израиль.
Любопытно, кто нас будет конвоировать на историческую
родину? Неужели немецкие полицейские? Злодейка судьба
похохочет над нами вволю.
