ножны с мечом за спину - чтобы он не мешал красться, - сунул нож Тиридата
за пояс и начал выбирать путь. Справа от холма ложбинка заросла колючим
кустарником. Там неизвестные едва ли станут ждать пришельцев. А ему сейчас
не страшны колючки.
Отталкиваясь локтями, он пополз вдоль края кустов. Ничто не
предвещало близости дозорных. Калхас даже начал сомневаться - есть ли
кто-либо там, около огня. Но сноровка неизвестных не уступала ловкости
прорицателя. Калхас почувствовал, что некто находится позади него, однако
не успел даже подняться на ноги, как два дротика уперлись ему в спину.
- Вставай! - голос был груб, но обращались к пастуху по-гречески.
- Встаю, встаю, - успокаивающе пробормотал Калхас. - Только будем
спокойны.
Он поднялся на ноги, чувствуя под лопатками по ледяному жалу.
- Ну-ка, повернись! - голос как будто стал менее грубым.
Калхас сообразил, что достать меч уже не успеет, а от ножа проку
мало. Он медленно, стараясь не делать резких, провоцирующих движений,
обернулся к неизвестным.
- Калхас! - с изумлением произнесли они.
Дотим сидел у медленно тлеющего валежника и хохотал.
- Теперь меня и правда можно звать Одноухим!
Ударом дубины с его головы сорвало шлем, а вместе со шлемом - остатки
левого уха.
- Зато не надо будет бинтовать его перед каждой схваткой!
Замечательно!
Но сейчас голова наемника была замотана холщовой тряпкой. На левой
щеке еще виднелись следы от крови, вытекшей из раны. Впрочем, Дотим не
унывал. Появление Калхаса он встретил шквалами восторгов.
- Я чувствовал, что ты жив! Что могло случиться с нашим амулетом?!
- Какой я амулет, - махнул рукой Калхас.
- Амуле-ет, - Дотим даже погладил его по плечу. - И ты жив, и я жив -
значит, амулет.
Теперь Калхас окончательно поверил в то, что наемник может
выкрутиться из любой ситуации. Пока он торопливо поедал черствые хлебцы (и
откуда только Дотим их достал!), тот рассказывал - сумбурно, но энергично:
- Лучше быть живым, чем мертвым. Даже мертвым Гифасисом. Ух, как он
падал! Как гора! Давил все и всех. Так было страшно, что даже не
отпрыгивали. Стояли разинув рты... Боги, боги, почему мы проиграли! Крови
не жалели, лезли прямо по спинам фригийцев, по мясу. Такое кругом
творилось, что был уверен - живым не выберусь. Но еще был уверен, что мы
одолеем. А когда Гифасис пал - оторопел. Застыл, как столб. Как идол.
Хорошо, какой-то фригиец огрел по голове. Боль такая, что озверел, не
помнил уже ни себя, ничего, выпускал из фригийцев внутренности. Не
заметил, что у меня шлем снесли - да вместе с ухом. А потом вижу - бегут,
негодяи. Мне кричат: "Беги, спасайся!" Пытался остановить - так свои же
чуть не затоптали. Эх, доберутся когда-нибудь до них мои руки! Не успел
опомниться - вокруг одни антигоновцы. Хорошо, сообразил: упал на землю,
закрыл голову щитом, притворился мертвым. Благо, крови на мне было море.
Лежал до-олго! Кругом стояла пыль - они и поверили, не тронули. Как
оказалось, не один я был таким умным. Эти двое тоже прикинулись трупами...
Аркадян, которые захватили Калхаса, звали Никокл и Феодор. Пастух
смутно помнил их по тем дням, которые провел в отряде Дотима. Тогда они
ничем не выделялись среди остальных. Невысокие, жилистые, взбалмошные; но
опасность развивает сообразительность.
- Когда зашевелился я, зашевелились и эти, - продолжал Дотим. -
Сползлись как черви, клянусь Зевсом! Фригийцы вроде бы рассеялись, но кто
мог тогда разобрать - не появятся ли они откуда-нибудь опять! Видели, как
конница атаковала аргираспидов - сам понимаешь, вмешиваться во все это не
стали. Дождались темноты, хотели пробраться к македонянам, но их уже не
нашли. Кругом шныряли разъезды Антигона, поэтому и направились сюда... Ну
ладно, хватит! - Дотим буквально вырвал очередной кусок изо рта пастуха. -
Что стратег? Рассказывай!
Калхас помрачнел. Радость от встречи с наемниками мгновенно потухла.
С каждым его словом мрачнел и Дотим. Когда пастух поведал о смерти армян и
пленении Эвмена, аркадянин грязно выругался.
- Чего-то подобного я и ожидал! - резюмировал Дотим. - Честно скажу,
Филиппа не жалко, он всегда был глуп. Вдвойне глуп, если дал себя убить. А
Тиридата жаль - это был настоящий муж. Таких людей осталось мало, мало...
На некоторое время наемник погрузился в себя.
- Что предлагаешь делать? - не выдержал Калхас.
Дотим встрепенулся и поднял голову - торжественно, гордо:
- Я считаю, что мы должны освободить стратега!
Пастух удивился тому, как спокойно воспринял слова наемника.
Тот обернулся к Никоклу и Феодору:
- Мне кажется, что дело это естественное.
Аркадяне сидели ошарашенные.
- Без стратега у нас даже нет возможности вернуться домой, -
убежденно продолжал их вождь. - Вы не знаете ни одного варварского языка:
только "дай", "мясо", да "девка". А их между нами и Элладой столько!
Варвары мгновенно отлупят вас, если не утопят в колодце.
- Так ведь все равно убьют, - робко сказал Феодор. - Не варвары, так
Фригиец. Что мы сделаем вчетвером против него? Целая армия не смогла...
- Там, где бессильна армия, нужно действовать хитростью. А для
хитроумного дела достаточно нескольких человек. - Дотим не терял
уверенности.
Калхас тяжко вздохнул, смиряясь с тем, что беспокойству о Гиртеаде
суждено еще долго глодать его. Но бросить Дотима, Эвмена, забыть о
превратившемся за год в часть характера долге перед никогда не виденным,
давно умершем Александром, было свыше сил. Естество говорило - место
Калхаса здесь. Как бы ни малы были шансы, имевшиеся у них, пастух желал
дойти до конца.
- Прежде всего нужны лошади, - сказал он, прерывая обескураженных
аркадян, опять пытавшихся спорить с Дотимом. - Лошади и деньги. Ну,
деньги-то у нас есть. Я покажу, где деньги.
Речь Дотима стала торопливой. И сам он изменился - словно постоянно
торопился куда-то. Торопился съесть кусок, вдохнуть воздух, посмеяться над
своей же шуткой. Его не покидала нервная веселость, удивлявшая и Калхаса и
аркадян.
- Ты так много смеешься, что... мне страшно, - сказал Дотиму пастух.
- Почему это страшно? - удивился тот. - Почему нельзя смеяться? Я рад
- подумай только, сколько зависит от нашей хитрости! Мы, можно сказать,
совершаем такое дело, что помнить о нем будут долго.
Насчет "совершаем дело" наемник несколько преувеличивал. Третьи сутки
они прятались среди холмов, присматриваясь и выжидая. Калхас проводил
аркадян до тайника; они распотрошили пару мешочков и каждый набил пояс
золотыми монетами. Пояса обернули поверх голого тела, скрыв их одеждами.
Внешне наличие золота у оборванных наемников заметно не было, но Калхас
долго не мог привыкнуть к тяжести, обвивавшей бедра.
Местом своего пребывания они избрали лощину, окруженную заросшими
колючками холмами. Расположена она была ближе к лагерю Эвмена, чем прошлое
укрытие Дотима: Фригиец перевел все свои силы на место бывшей стоянки
стратега. Теперь там происходило непрекращающееся празднество - по крайней
мере так мнилось аркадянам. Днем к небесам поднимался обильный, жирный чад
благодарственных жертвоприношений. А ночью не переставая горели костры;
фригийцы, видимо, порешили перевести весь хворост в округе.
Калхас понимал, отчего Антигон не отправляется вглубь Габиены.
Полуразбитое войско Фригийца благодаря прихоти судьбы взяло в плен отряды,
превосходящие его численно. Собственно, было непонятно: пленные ли это,
или новоприобретенные союзники? Во время осторожных разведок аркадяне
установили, что только гетайров Фригиец держит безоружными и отдельно от
остальных. Другие воины Эвмена чувствовали себя свободно, а аргираспиды
даже выставили у своих палаток серебряные щиты. Шло смирение, свыкание с
новым хозяином, щедро приправленное вином и искусственной радостью. Хотя
Дотим ругался последними словами, когда наблюдал за этим, даже он
признавал, что иного ожидать не следовало.
- В конце концов, им просто платили деньги. Что же, если Антигон не
брезгует такими вояками - тем хуже для него.
Признаков того, что Фригиец готовится покидать лагерь, все не
появлялось и Калхас с неясной надеждой думал, что свыкание идет, по всей
видимости, не гладко. Однако, когда он поделился своей мыслью с
остальными, мрачный Никокл поставил над ней жирный вопросительный знак:
- А куда теперь торопиться Антигону? - сказал он. - Антигон своего
добился - на кого теперь идти походом?
Поскольку Фригиец за эти три дня так и не отрядил конных погонь,
аркадяне пришли к выводу, что в его руках - вольно или невольно находятся
все сатрапы.
- Тем лучше, - успокаивал Дотим. - Он чувствует себя в совершенной
безопасности. С каждым днем внимание его будет слабнуть. Тогда-то мы и
попытаем счастья.
Вот только как? Аркадяне не имели даже лошадей. Дотим надеялся отбить
их у разъездов Фригийца. Но те дозоры, которые Антигон отправлял на север,
в холмы, насчитывали не меньше десятка всадников каждый. Аркадянам
приходилось быть чрезвычайно осторожными.
И потом, жив ли стратег? Дотим был уверен, что жив. Но лица Феодора с
Никоклом выдавали, что наемники сомневаются в этом, следуя за вождем с
тяжелым сердцем.
Однако главным оставалось отсутствие реального плана действий. Быть
может, они могли пробраться в лагерь, дабы смешаться с его обитателями. Но
Дотима и Калхаса мог бы узнать любой бывший воин Эвмена. Подкупить тех,
кто охраняет стратега? Но опять же, для этого нужно было оказаться внутри
лагеря. Да и как бежать из него без лошадей?
- Случай! - поднимал палец к небесам Дотим. - Смотрим и слушаем, как
те истуканы в Сузах, у которых огромные глаза и уши. Если будем
внимательны, обязательно учуем случай.
Они охотились за редкой живностью - пугливыми птицами,
неправдоподобно стремительными пустынными зайцами, а потом упрямо
пережевывали почти не прожаренное мясо. Тепло было самой недосягаемой
мечтой. Слабый огонек - единственное, что они себе позволяли, - скорее
обманывал, чем грел протянутые к нему ладони. Плащ, снятый с мертвого
фракийца во время ночной экспедиции на поле сражения, не столько давал
Калхасу тепло, сколько вонял волчьим потом. Ночью холод доводил до
отчаяния, до безысходной тоски. Те, кто не стоял на страже, прижимались
друг к другу спинами, закутывались всем, чем можно, но все равно почти не
спали, сопротивляясь пытке ледяным беспамятством.
Чтобы отвлечься, Дотим начинал говорить. Вспоминал о сухих критских
горах, где точно так же таился, ждал удобного момента для засады - только
врагом его тогда был Македонец. Вспоминал о полководцах, чьи имена Калхас
вообще слышал в первый раз.
- Как ты умудряешься держать столько событий в памяти? - удивлялся
пастух.
- А мне и надо держать в памяти, - сказал однажды Дотим. - Все это
было со мной, если бы о других рассказывал - другое дело. Кажется, что
люди, о которых говорю, стоят рядом, вот здесь. Как-то само собой
всплывают, словно и не прошло много лет.
Четвертая ночь была особенно холодной. Земля, немного прогретая за
день костром, остывала очень быстро. Феодор встал на стражу, а остальные
трое прижались друг к другу и старались сохранить иллюзию тепла. Как
обычно, Дотим начал говорить. Однако теперь он рассказывал о том, что
мучило его последние дни.
- Нельзя было полагаться на таких людей! Неужели Певкест - человек
достойный доверия? Нет, когда жив был Александр, все они держались
