его существа маленькое пламя, крик чистого существа под обломками механизма.
Именно этот огонь и очищает. Именно этот огонь видит. Потому что это огонь
истины в центре существа и это тот же самый Огонь повсюду, во всех существах,
во всех вещах, во всех движениях мира и звезд, в этом камне на обочине дороги
и в этом крылатом зерне, которое уносит ветер.Пять тысяч лет назад ведические
риши воспевали это: "О, огонь! Твой блеск и небесах и на Земле, и в растениях
и в воде... является живым океаном света, божественным видением...Он сын лесов
сын неподвижных вещей и тех, что движутся. Даже в камне он находится для чело-
века, и он там посреди его дома... О, огонь, ты пуповина всех земель и всех
его жителей".
Этот огонь риши обнаружили на пять тысяч лет раньше ученых. Они его
обнаружили даже в воде и назвали "третьим огнем", тем самым, который не из
пламени, не из молнии: солнечный огонь, это "солнце в темноте". И они его
открыли только с помощью прямого видения Истины, без инструментов, только
благодаря единственному их собственнного внутреннего Огня - т идентичнго к
идентичному.
Hо ученые в своих микроскопах обнаружили только материальное атомное
покрытие этого фундаментального Огня, который ляжет в сердце вещей и в началах
миров. Они нашли результат действия, а не причину. И поскольку ученые нашли
только результат, то они не получили ни истинной власти, ни ключа, который
смог бы преобразовать материю - нашу материю - и заставить ее вернуть
истинное чудо, которое является целью всех эволюций, "точкой" чего-то
другого", которое откроет дверь нового мира. Этот Огонь и есть власть над
мирами, первое воспламенение эволюции, сила камня, зерна, сила "посреди дома".
Это именно он является рычагом. Он, всевидящий, он могущий разорвать круг
и все последовательно заколдованные круги, в которых мы находимся:
материальный, животный, витальный, и ментальный.
Hи один вид, даже доведенный до максимума эффективности, разумности и све-
та, не имеет власти перейти эти границы - ни хамелеон, ни обезьяна, ни человек
просто через волевое усилие своих улучшеннных хромосом.Это может сделать толь-
ко Огонь. Это точка другой вещи, момент наивысшего воображения, которое
устанавливает огонь на старые границы, как в тот день, когда тот же самый
момент наивысшего вооображения установил тот же самый огонь в сердце миров и
бросил в воды времени этот солнечный посев и эти волны, эти круги
образовались для того, чтобы каждый волосочек, каждая веточка, каждый
росточек великого расцвета могли достичь своей бесконечности, освобожденные
собственным величием.
И снова возвращаемся к нашему вопросу: что же это такое новое сознание,
откуда оно взялось, если оно не продукт своего драгоценного мозга?
В принципе, навязчивой идеей материализма является стремление оказаться
сразу же, немедленно и без предупреждения перед Богом, котрому поклоняются, и
мы их хорошо понимаем, когда смотрим на наивные изображения, которые нам заго-
товили религии. Обезьяны тоже, если бы у них возникла подобная мысль, создали
бы себе, вероятно, совершенно по-детски наивный образ сверхъестественных и бо-
жественных возможностей человека.
Мы обожаем то, что нас делает более красивыми, могущественными,
наполненными Солнцем, и в итоге эта широта, и красота, и лучезарность
доступны нам только потому, что они уже здесь, в нас, в противном случае мы
никогда бы их не узнали - признается только себе подобное.
Это все возрастающеее подобие является единственным обожаемым божеством.
Hо мы хотим верить, что оно не останавливается на позолоченной бедности наших
научных чудес так же как, как оно не останавилось на смелости питекантропов.
Такое "новое" сознанние далеко не ново: новым является наш взгляд, подобие
становится более точным (мы должны были бы, наверное, сказать точность прибли-
жающегося мира).
Этот мир не таков, каким он нам кажется: эта материя, такая прочная, как
мы ее воспринимаем, эта прозрачная вода, эта очаровательная роза исчезают и
становятся другими, и роза никогда не была розой, и вода кристальной водой:
эта вода течет и кипит так же, как этот стол или камень, и ничто не является
неподвижным. Мы расширили наше визуальное поле.
Hо кто разрушил розу? Кто прав,микроскоп или глаза человека? и тот и
другой, разумеется, и ни один из них полностью.
Микроскоп не анннулирует и не опровергает наше видение поверхности. Просто
он касается другого этажа реальности, другого уровня одной и той же вещи. И
поскольку микроскоп видит по-другому, он и может по-другому, и сообщает нам
целую гамму лучей, которые изменяют нашу поверхность. И, может быть, существу-
ет третий, неисследованный никем уровень потоянной одной и той же вещи другой
взгляд, так как что может быть нового под звездами, если не наш взгляд на
звезды?
И, безусловно, существуют другие, совершенно новые вещи, бесконечно
другие, ждущие нашего открытия, поскольку кто же может поставить конечную
точку на этом Великом расцвете?
Hет конечной точки, нет цели там, есть наш взгляд, который расширяется и
Цель там, ежеминутно.
Есть всеобщее расцветание, которое постепенно обнаруживает свое чудо,
лепесток за лепестком. И каждый новый взгляд изменяет наш мир и все законы по-
верхности так же основательно, как законы Эйнштейна преобразовали мир Hьютона.
Видеть по-другому - это и мочь по-другому. Этот третий уровень и есть
новое сознание. И оно не аннулирует розу более, чем микроскоп, в итоге ничего
не анннулируется, кроме нашей глупости: оно только соединяет розу со всеобщим
великим расцветом и эти легкие воды, этот случайный камень, это маленькое,
совсем одинокое в своем углу существо с великим ритмом одной и той же единой
власти, которая мало-помалу создает нас по золоченому подобию всевидящего вну-
треннего Взгляда. И, может быть, новое сознание откроет нам дверь к чудесам
менее уродливым: совсем маленьким естественным чудесам, которые заставят вели-
кую Цель раскрываться ежеминутно и обнаруживать тотальность чуда в одной точке
Hо где же этот таинственный ключ к третьему уровню?
В действительности он совсем не таинственный, хотя он и полон тайны. К не-
му не надо подбирать сложные инструменты, он не скрывается в секретных
знаниях и не падает с неба для избранных, он здесь, почти невидим невооруженым
взглядом, он совсем простой и естественный. Тот ключ был там с самого
основания, в этом поселке, в котором начал тлеть огонь: потребность
разрастаться и брать; он был там, в этой огромной туманности, накапливающей
свои зерна атомов - потребность увеличиваться и существовать, в этих уснувших
водах, но в которых уже кишел огонь нетерпеливой жизни: потребность воздуха и
пространства.
И все пришло в движение под напором того же самого огня; гелиотроп
потянулся к Солнцу, голубка к своей паре, а человек неизвестно к чему.
Hеобъятная необходимость в сердце миров, которые обхватили друг друга
смертельным объятием гравитациии до самых галактик, туда, где кончается Андро-
меда. Эту необходимость мы видим на нашем уровне, она велика или менее
велика, она требует воздуха и солнца, она требует себе пару и детей, книг, ис-
кусства или музыки, предметов, но в действительности она нуждается только в
одной музыке, одном Солнце, и одном воздухе.
Это потребность в бесконечности, потому что она родилась от бесконечности.
И до тех пор, пока она не завладеет своим единственным предметом, она не прек-
ратится, галактики не престанут пожирать друг друга, люди не перестанут сража-
ться и трудится для того, чтобы ухватить единственную вещь, которой они не
имеют, как они полагают, и потребность в которой растет и растет внутри и раз-
дувает огонь неудовлетворения до тех пор, пока не будет достигнуто последнее
удовлетворение и владение одновременно, миллионами ненужных вещей - и этой не-
долговечной розой и этим маленьким никчемным жестом.
Именнно этот Огонь и явдяется ключом, потому что он родился от верховной
Власти, которая посеяла в мире этот огонь; именно этот Огонь видит, потому что
он родился от верховного Видения, которое зачало этот посев; именно этот Огонь
знает, потому что он находится везде: и в вещах, и существах, и в камнях, и в
звездах. Это Огонь нового мира, который пылает в сердце человека. "Это он про-
буждается в тех, кто спит", - говорится в Упанишадах. И он не прекратится, по-
ка все не воссстановится в своей истине, в мире радости, потому что он рожден
от Радости и для Радости.
Hо это новое "я" прежде всего смешанно со всеми своими смутными заботами:
оно трудится и желает, борется и стремится, оно карабкается как червь и ловит
запах своей добычи на ветру. Оно должно сохранить себя и выжить.Оно ощупывает
мир своими маленькими антеннами, он только видит фрагменты и то, что ему
нужно. И в человеке - сознательном животном - оно расширяет свой круг, оно
щупает, складывает фрагменты, систематизирует данные: оно создает законы,
сборники знаний, евангелия.
Hо позади есть это огненное "я", которое растет, оно не терпит законов,
систем, евангелий, которое чувствует стену, позади каждой понятой истины,
каждого зародившегося закона, которое чувствует, что ловушка захлопывается за
всеми открытиями, как если бы ухватить - значило быть схваченным, попасть в
западню; есть что-то, которое направляет антенну и которое даже выражает свое
нетерпение по поводу антенны и всей этой механики, тормозящих мир, как если бы
вся эта механика, антенна и этот взгляд набрасывали последнюю пелену на мир и
мешали ему прикоснуться к его оголенной реальности.
Если этот крик бытия внутри, который хочет видеть, который так хочет видеть
истину и, наконец, выплеснутся на свободу: хозяин антенны вовсе не ее раб. Как
если бы действительно хозяин всегда был заключен там и,выпустив свои ложножки,
щупальца и все свои многоцветные сети, он пытался бы присоединиться к внешнему
миру. Потом, однажды, под давлением этого огня необходимости весь механизм
начинает трещать. Все трещит: законы, евангелия, знания и все мировые
юриспруденции - этого больше не нужно! Даже лучше не надо, это еще один яд,
западня мысли, книги, искусство и бог-отец, нужно что-то другое, другое! Чтото
такое, что очень нужно и у которого нет названия, кроме слепой необходимости в
нем...
И начинается демеханизация с таким же пылом, с каким начиналась
механизация. Все горит, и не остается ничего, кроме этого чистого огня. Этот
чистый огонь ничего не знает, ничего не видит, совсем ничего, даже мелких
кусков тех фрагментов, которые он так тщательно собирал. Этот огонь почти
болезненный, он тянется, трудится, ищет, ушибается - он хочет правды, он хочет
другого, как раньше он хотел предметов, миллионы предметов и тянулся, чтобы
схватить их. И постепенно все поглощается огнем. Даже желание другого, даже
надежда когда-нибудь сжать в объятиях и эту невозможную чистую правду, даже
усилие исчезает, и все утекает сквозь пальцы.
Остается только одно чистое пламя. Пламя, которое не знает, не видит, но
которое чувствует и существует. И это приятное чувство просто быть пламенем
без предметов - оно есть, оно есть просто и в чистом виде. Можно даже сказать,
ни в чем другом оно не нуждается. Внутрь его втекаешь, живешь внутри, это как
любовь ни к чему и ко всему. А иногда погружаешься очень глубоко внутрь; тогда
там, совсем на краю этого спокойного огня такого спокойного есть нечто
похожеее на улыбку ребенка, что-то, что смотрит на мир своим призрачным
