зарубцевавшиеся пальцы все еще были неловкими и почти не гнулись. Удержать
нож и вилку ими было трудно. А есть руками она не хотела - предпочитала
демонстрировать свое превосходство Вильгефорцу и остальным пиршествующим
гостям чародея. Ни одного из них она не знала.
- Искренне сожалею, но вынужден сообщить тебе, - сказал Вильгефорц,
поглаживая пальцами ножку фужера, - что Цири, твоя подопечная,
распрощалась с этим миром. Винить за это ты можешь только себя, Йеннифэр.
И свое безрассудное, бессмысленное упрямство.
Один из гостей, невысокий темноволосый мужчина, мощно чихнул,
высморкался в батистовый платочек. Нос у него был опухший, красный и явно
наглухо забитый.
- Будь здоров, - сказала Йеннифэр, на которую зловещие слова
Вильгефорца не произвели никакого впечатления. - Откуда бы такая серьезная
простуда, милсдарь? Слишком долго стояли на сквозняке после ванны?
Второй гость, годами постарше, крупный, худой, с отвратительно
белесыми глазами, неожиданно захохотал. Простудившийся же после ванны
мужчина, хоть физиономию ему перекосило от злости, поблагодарил чародейку
кивком и короткой простуженной фразой. Однако недостаточно короткой, чтобы
она не уловила нильфгаардского акцента.
Вильгефорц повернулся к ней. Он больше не носил на голове золотой
"опалубки" для хрустального яблока в глазной впадине, однако выглядел еще
чудовищней, чем тогда, летом, когда она увидела его рану в первый раз.
Регенерированное левое глазное яблоко уже пришло в порядок, но было
заметно меньшего размера нежели правое. От такой картинки перехватывало
дыхание.
- Ты, Йеннифэр, - процедил он, - вероятно, полагаешь, что я лгу, ловлю
тебя в силки, пытаюсь застать врасплох? Зачем бы мне это? Известие о
гибели Цири потрясло меня не меньше, да что там, гораздо сильнее, чем
тебя. В конце концов, я связывал с девушкой вполне конкретные надежды,
строил планы, которым предстояло сыграть решающую роль в моей дальнейшей
жизни. Теперь девушка мертва, и мои планы рухнули.
- Прекрасно. - Йеннифэр, с трудом удерживая нож непослушными пальцами,
пыталась резать нашпигованную черносливом свиную котлету.
- Тебя же, - продолжал чародей, не обращая внимания на комментарий, -
связывала с Цири исключительно глупая сентиментальность, на которую в
различных пропорциях влияли сожаление о собственном бесплодии и чувство
вины. Да, да, Йеннифэр, чувство вины! Ведь ты активно участвовала в
скрещивании парочек и, я бы сказал, в откормке производителей, благодаря
чему и явилась на свет малютка Цири. И ты перенесла свои чувства на плод
генетического эксперимента - кстати сказать, неудачного. Ибо у
экспериментаторов не хватило знаний.
Йеннифэр молча пожелала ему успехов, подняв бокал и одновременно
искренне моля судьбу, чтобы та не дала бокалу вывалиться из руки. Она
постепенно приходила к выводу, что по меньшей мере два пальца из пяти не
будут сгибаться очень долго. Возможно, никогда.
Вильгефорц не обратил на ее жест никакого внимания.
- Теперь уже поздно. Это случилось, - прошипел он сквозь зубы. -
Однако знай, Йеннифэр, у меня-то знания были. А если б была и девушка, то
я своими знаниями наверняка бы воспользовался. Остается лишь сокрушаться.
А ведь я мог бы укрепить и подлечить твой эрзац материнского инстинкта.
Хоть ты суха и стерильна как камень, с моей помощью ты обрела бы не только
дочь, но и внучку. Или, на худой конец, заменитель внучки.
Йеннифэр пренебрежительно прыснула, хотя прямо-таки закипала от
ярости.
- С величайшим сожалением вынужден подпортить твое праздничное
настроение, дорогая, - холодно сказал чародей. - Думаю, тебе не очень
приятно будет узнать, что ведьмак Геральт из Ривии также почил в бозе.
Да-да, тот самый ведьмак Геральт, с которым тебя, да, кажется, и Цири,
связывал суррогат чувств - смешная сентиментальность, глупая и
преслащенная до тошноты. Знай, Йеннифэр, что наш обожаемый ведьмак
распрощался с земной юдолью буквально пламенно и весьма эффектно. Однако
тебе не следует ни в чем себя корить. В смерти ведьмака ты не повинна даже
в самой что ни на есть наименьшей степени. Всю чехарду устроил я. Отведай
маринованных грушек, они, поверь мне, отменны.
В фиалковых глазах Йеннифэр полыхнула холодная ненависть. Вильгефорц
рассмеялся.
- Вот такой ты мне нравишься, - сказал он. - Честное слово, если б не
двимеритовые браслеты, ты б меня наверняка испепелила. Но двимерит
действует, так что испепелять меня ты можешь исключительно взглядом.
Простуженный чихнул, высморкался и раскашлялся так, что слезы полились
из глаз. Высокий и худой рассматривал чародейку своими неприятными рыбьими
глазами.
- А куда же подевался милостивый государь Риенс, - спросила Йеннифэр,
растягивая слова. - Тот милостивый государь Риенс, который столько всего
мне наплел и наобещал бог весть что со мной сотворить? И где сейчас
господин Ширру, никогда не упускавший оказии ударить меня и пнуть? Почему
стражники, еще недавно хамливые и грубые, теперь ведут себя с робким
уважением? Нет, Вильгефорц, ты вовсе не обязан отвечать. Я знаю: то, о чем
ты говорил, - одна большая липа. Цири от тебя ускользнула, и Геральт от
тебя ускользнул, попутно вроде бы устроив твоим бандитам кровавую баню. И
что теперь? Планы рухнули, пошли прахом, ты сам это признал, сны о
могуществе развеялись как дым. А чародеи и Дийкстра уже нащупывают вас.
Да-да, нащупывают. Неспроста и не из жалости ты перестал меня пытать и
принуждать к сканированию. А император Эмгыр затягивает сеть, и он скорее
всего очень, ну очень зол. Ess a tearth, me tiarn? A'pleine a cales,
ellea?
- Я знаю всеобщий, - сказал простуженный, выдерживая взгляд. - А зовут
меня Стефан Скеллен. И у меня отнюдь, да-да отнюдь не полны штаны. Хо, мне
до сих пор кажется, что я нахожусь в гораздо более выгодном положении, чем
вы, госпожа Йеннифэр.
Долгая речь утомила его, он раскашлялся снова и высморкался в уже
вконец промокший батистовый платочек. Вильгефорц стукнул кулаком по столу.
- Кончаем игру, - проговорил он, жутко вращая маленьким глазком. -
Учти, Йеннифэр, мне ты больше не нужна. В принципе надо было бы засунуть
тебя в мешок и утопить в озере, но я с величайшей неохотой прибегаю к
таким методам. До поры до времени, пока обстоятельства позволят либо
заставят принять другое решение, ты будешь находиться в изоляции. Однако
предупреждаю - я не позволю тебе доставлять мне неприятности. Ежели ты
снова решишься на голодовку, знай, я не стану, как это было в октябре,
терять время на кормление через трубку. Я просто позволю тебе изголодаться
до смерти. А если попробуешь бежать, приказы стражникам будут
однозначными. А теперь позволь откланяться. Если, разумеется, ты уже
удовлетворила свой голод.
- Нет. - Йеннифэр встала, швырнула салфетку на стол. - Может, я и еще
что-нибудь отведала бы, но собравшееся за столом общество отбивает у меня
аппетит. Позвольте откланяться.
Стефан Скеллен чихнул и закашлялся. Белесоглазый косил на нее злым
глазом и препаскуднейше ухмылялся. Вильгефорц глядел в сторону.
Как обычно, когда ее вели в узилище или из узилища, Йеннифэр пыталась
понять, где находится, добыть хотя бы обрывок информации, который мог бы
оказаться полезным в задуманном бегстве. И всякий раз ничего не
получалось. У огромного замка не было окон, сквозь которые можно было бы
увидеть окружающий пейзаж или хотя бы солнце и попытаться определить
стороны света. Телепатия невозможна, два тяжелых браслета и ошейник из
двимерита эффективно сводят на нет любые попытки воспользоваться магией.
Комната, где ее держали, была холодной и спартански суровой, как келья
затворника. Однако Йеннифэр вспомнила тот радостный день, когда ее
вытащили из ямы. Из подвала, на дне которого вечно стояла зловонная лужа,
а на стенах наросли селитра и соль.
Из подвала, где ее кормили объедками, и крысы без всяких трудов
вырывали эти жалкие объедки из ее искалеченных пальцев. Когда спустя два
месяца ее расковали и, вытащив оттуда, позволили переодеться и искупаться,
Йеннифэр не знала, куда деваться от счастья. Новая комната показалась ей
королевской опочивальней, а жидкий супец, который ей приносили, -
живительным бульоном из ласточкиных гнезд, достойным императорского стола.
Ясное дело, очень скоро бульон оказался обычными помоями, удобное ложе -
жесткой лежанкой, а королевская опочивальня - тюрьмой. Холодной, тесной
камерой, в которой, сделав четыре шага, упираешься в стену.
Йеннифэр выругалась, вздохнула, присела на карло - единственный, кроме
лежанки, предмет мебели.
Мужчина вошел так тихо, что она едва услышала.
- Меня зовут Бонарт, - сказал он. - Постарайся запомнить это имя,
ведьма. Да вколоти его как следует себе в башку.
- В гробу я тебя видела вместе с твоим затраханным именем!
- Я, - скрежетнул он зубами, - охотник за людьми. Да-да, слушай как
следует, чародейка. В сентябре, три месяца назад, я в Эббинге поймал
твоего ублюдка. Ту самую Цирю, о которой тут столько трепа.
Йеннифэр стала слушать внимательнее. Сентябрь, Эббинг. Поймать-то
поймал. Да где же она? Может, врет, падла?
- Сероволосая ведьмачка, вышколенная в Каэр Морхене. Я заставил ее
драться на арене: убивать людей под визг публики. Понемногу, мало-помалу
превратил ее в зверюгу. Учил арапником, кулаком и каблуками. Долго учил.
Но она сбежала, зеленоглазое змийство.
Йеннифэр неслышно вздохнула.
- Сбежала от меня в мир иной. Но когда-нито мы еще встретимся. Уверен,
уж когда-нибудь - да встретимся. Да, чародейка. И ежели я о чем-то
сожалею, так только о том, что твоего ведьмачьего любовничка, Геральта,
испекли на живом огне. Я охотно дал бы ему попробовать моего клинка,
выродку треклятому.
Йеннифэр фыркнула.
- Послушай-ка, Бонарт, или как тебя там. Не смеши. Ты ведьмаку и в
подметки не годишься. И сравниться с ним не можешь. Ни в чем. Ты, как
только что сам выразился, живодер и палач. А герой разве что против
щенков.
- Глянь-ка сюда, ведьма.
Он резко распахнул куртку и рубаху, вытянул, путая их, три цепочки с
тремя серебряными медальонами. Один изображал кошачью голову, второй -
голову то ли орла, то ли грифа, третьего она как следует не рассмотрела.
Скорее всего это была волчья голова.
- Таких штучек, - фыркнула она, снова изображая безразличие, -
полным-полно на ярмарках.
- Эти не с ярмарки.
- Да неужто?!
- Было время, - прошипел Бонарт, - когда порядочные люди боялись
ведьмаков пуще чудовищ. Чудовища, известное дело, сидели по лесам и
камышникам, а ведьмаки нагло разгуливали по улицам, заходили в кабаки,
вертелись около храмов, всяческих заведений, школ и игровых площадок.
Порядочные люди справедливо сочли это непорядком. Поэтому решили поискать
кого-нибудь, кто мог бы призвать нахальных ведьмаков к порядку. И нашли.
Нелегко, небыстро, неблизко, но нашли. Как видишь, у меня на счету -
тройка. Ни один выродок больше не появлялся в округе и не пугал почтенных
граждан своей внешностью. А если б появился, то я разделал бы его точно
так же, как предыдущих.
- Во сне? - скривилась Йеннифэр. - Из самострела? Из-за угла? Или,
может, подлив яду?
Бонарт спрятал медальоны под рубаху, сделал два шага в ее сторону.
- Дразнишься, ведьма?
- Было такое намерение.
- Так, значит? Ну, сейчас я покажу тебе, сучье вымя, кто кому в
подметки годится. С кем я могу соперничать во всем. Да что там, я даже,
