отвратительно неискренен. Я не переношу никаких неискренностей. Однако,
коли уж мы об этом заговорили... Скажи, ведьмак, что ты любишь во мне
больше всего?
- ЭТО.
- Ты из цинизма шарахаешься в тривиальность и банал. Попытайся еще
раз.
- Больше всего я люблю в тебе твой ум, твой интеллект и твою духовную
глубину. Твою независимость и свободу. Твою...
- Не понимаю, откуда в тебе столько сарказма.
- Это был не сарказм. Это была шутка.
- Терпеть не могу таких шуточек. Тем более не ко времени сказанных.
Всему, дорогой мой, свое время, и время всякой вещи под небом. Время
молчать и время говорить, время плакать и время смеяться, время насаждать
и время вырывать, пардон, собирать посаженное, время шутить и время
размышлять...
- Время обнимать и время уклоняться от объятий?
- Не принимай сказанного столь буквально. Давай примем лучше, что
сейчас пришло время комплиментов. Любовь без комплиментов отдает
физиологией, а физиология плоска. Говори мне комплименты!
- Ни у кого от Яруги до Буйны нет такой прелестной попки, как у тебя.
- Везет же! Теперь ради разнообразия ты поместил меня где-то между
варварскими северными речками. Опуская вообще сомнительное качество
метафоры, нельзя было разве сказать: "От Альбы до Вельды"? Или от "Альбы
до Сансретуры"?
- Мне ни разу в жизни не доводилось бывать на Альбе. Я стараюсь
избегать сравнений, если они не подкреплены личным знанием вопроса.
- И-ах! Так ты серьезно? Отсюда вывод: попок - а речь, как ни говори,
все еще о них - ты повидал и опробовал опытным путем достаточно много,
чтобы сделать соответствующие сравнительные выводы? А, белоголовый? Так
сколько же женщин было у тебя до меня? Э? Вопрос поставлен, ведьмак.
Нет-нет, лапы прочь, таким манером ты не отвертишься. Так сколько женщин у
тебя было до меня?
- Ни одной. Ты у меня первая!
- Ну то-то же!
Нимуэ уже достаточно долго разглядывала картину, изображающую в мягком
кьяроскуро десять сидящих за круглым столом женщин.
- Жаль, - бросила она наконец, - что мы не знаем, как они выглядели на
самом деле.
- Великие мэтрессы, - прыснула Кондвирамурса. - Но ведь их портретов -
завались! В одной только Аретузе...
- Я сказала: на самом деле, - обрезала Нимуэ. - Я имею в виду не
льстивые подобия, намалеванные на основании других, не менее льстивых
портретов. Не забывай, было время уничтожения портретов чародеек. Да и
самих чародеек заодно. А потом был период пропаганды, когда мэтрессы
должны были самою своею внешностью пробуждать уважение, изумление,
восхищение и священный ужас. Именно из тех времен идут все Собрания Ложи,
заговоры и договоры, полотна и графика, изображающие стол, а за ним десять
изумительных, обворожительно прекрасных женщин. А истинных, аутентичных
портретов нет. Не считая двух: чудом уцелевший портрет Маргариты
Ло-Антиль, что висит в Аретузе на острове Танедд, и портрет Шеалы де
Танкарвилль в Эссенаде в Лан Эксетере.
- А написанный эльфами портрет Францески Финдабаир, который выставлен
в венгербергской пинакотеке?
- Фальшивка. Когда открыли Двери и эльфы ушли, они забрали с собой или
же уничтожили все произведения искусства, не оставили ни одной картины. Мы
не знаем, была ли Маргаритка из Долин действительно так прекрасна, как
гласит предание. Вообще не знаем, как выглядела Ида Эмеан. А поскольку в
Нильфгаарде портреты чародеек уничтожали страстно и старательно, постольку
мы не имеем понятия об истинной внешности Ассирэ вар Анагыд и Фрингильи
Виго.
- Однако примем и условимся, - вздохнула Кондвирамурса, - что все они
были именно такими, как их изображали позже. Властными, добрыми и мудрыми,
предусмотрительными, справедливыми и благородными. И прекрасными,
убийственно прекрасными... Примем так. Тогда как-то жить становится легче.
Дневные дела в Inis Vitre обрели черты довольно утомительной рутины.
Анализ снов Кондвирамурсы, начинающийся за завтраком, обычно затягивался
до полудня. Время между полуднем и обедом адептка проводила на прогулках -
да и они вскоре сделались рутинными и скучными. И неудивительно - за один
час остров можно было обойти дважды, насмотревшись при этом на такие
"увлекательные" объекты, как гранит, карликовая сосна, щебень и галька,
беззубки, вода и чайки.
После обеда и долгой сиесты начинались дискуссии, просмотр книг,
манускриптов и свитков, разглядывание картин, графики и карт. И долгие,
затягивающиеся до ночи диспуты о том, как соотносятся между собой легенда
и истина.
А потом были ночи - и сны. Различные сны. Воздержание давало о себе
знать. Вместо загадок ведьмачьей легенды Кондвирамурсе снился Король-Рыбак
в самых разнообразных ситуациях, начиная от предельно неэротичных и кончая
эротически экстремальными. В предельно неэротическом сне Король-Рыбак
волок ее на леске за лодкой. Греб медленно и отупело, так что она
погружалась в воду, тонула, задыхалась, и к тому же ее раздирал на части
жуткий страх - она чувствовала, что от дна озера отрывается и взмывает к
поверхности нечто жуткое, что-то такое, что жаждет заглотить тянущуюся за
лодкой наживку, коей была она. Это "нечто" уже вот-вот должно было
схватить ее, но тут Король-Рыбак сильней налегал на весла, утягивая ее за
пределы досягаемости челюстей невидимого хищника. Она захлебывалась и
просыпалась.
Во сне недвусмысленно и экстремально эротическом она стояла на коленях
на дне раскачивающейся лодки, перегнувшись через борт, а Король-Рыбак
держал ее за шею и "прочищал" с великим запалом, бурча при этом, хрипя,
отхаркиваясь и сплевывая. Несмотря на физическое удовлетворение,
Кондвирамурса чувствовала перекручивающий внутренности ужас - что будет,
если Нимуэ их прихватит? Неожиданно в воде озера возникало расплывчатое и
искаженное яростью лицо маленькой чародейки, и адептка просыпалась вся в
поту.
Тогда она вставала, отворяла окна, захлебывалась ночным воздухом,
лунным светом, наплывающим от озера туманом.
Потом ложилась и продолжала снять дальше.
У башни Inis Vitre была терраса, опирающаяся на столбы и нависающая
над озером. Вначале Кондвирамурса не обращала на это обстоятельство
внимания, однако в конце концов стала задумываться. Странная терраса -
совершенно недоступная. Ни одно известное ей помещение не имело сюда
выхода.
Понимая, что жилища чародеек не могут обойтись без таких тайных
аномалий, Кондвирамурса не задавала вопросов. Даже когда, прогуливаясь по
берегу озера, замечала глядящую на нее с террасы Нимуэ. Террасы,
недоступной, видимо, только для непосвященных.
Возмущенная тем, что ее считают простофилей, она обиделась и повела
себя так, будто ничего не случилось. Однако вскоре "страшная тайна"
перестала быть таковой.
Это произошло после того, как на нее снизошла череда снов,
активированных акварелями Вильмы Вессэли. Увлеченная, по-видимому, одним
из фрагментов легенды, художница посвятила все свои произведения Цири и
Башне Ласточки.
- Странные у меня бывают после этих картинок сны, - посетовала
Кондвирамурса на следующее утро. - Я сню... картинки. Все время одни и те
же картинки. Не ситуации, картинки. Цири на зубцах башни... Неподвижная
картинка.
- И ничего больше? Никаких ощущений, кроме зрительных? Нимуэ, конечно,
знала, что такая способная сновидица, как Кондвирамурса, снит всеми
органами чувств - воспринимает сны не только зрительно, как большинство
людей, но также слухом, обонянием, осязанием и даже... вкусом.
- Ничего, - покачала головой Кондвирамурса. - Только....
- Ну-ну...
- Мысль. Упорная мысль. Что над тем озером, в той башне, я вовсе не
хозяйка, а узница.
- Пойдем со мной.
Как Кондвирамурса и полагала, выйти на террасу можно было только из
личных комнат чародейки, чистеньких, ухоженных, пахнущих сандалом, миррой,
лавандой и нафталином. Надо было воспользоваться маленькой потайной дверью
и винтовой лестницей, ведущей вниз. Лишь после этого можно было попасть
куда следовало.
В комнате в отличие от остальных помещений на стенах не было ни
панелей, ни обоев, простая побелка, а потому здесь было светло. Свет
вливался и сквозь огромное трехстворчатое окно, вернее, остекленные двери,
ведущие прямо на террасу, что нависла над озером.
Единственными предметами мебели в комнате были два кресла, огромное
зеркало в овальной раме красного дерева и что-то вроде стойки с поперечным
горизонтальным плечом, на котором, касаясь фестонами пола, висел гобелен
размером пять на семь футов.
Скальный обрыв над горным озером. Замок, утопленный в склон обрыва,
словно часть каменной стены. Замок, который Кондвирамурса хорошо знала по
многочисленным иллюстрациям.
- Цитадель Вильгефорца, место заключения Йеннифэр. Здесь завершилась
легенда.
- Верно, - с деланным равнодушием подтвердила Нимуэ. - Здесь
завершилась легенда, по крайней мере в ее известных версиях. Мы знаем
именно эти версии, поэтому нам кажется, будто мы знаем финал. Цири сбежала
из Башни Ласточки, где, как ты выснила, она была в заточении. Убежала,
когда сообразила, что с ней намерены сделать. Легенды приводят множество
вариантов ее бегства...
- Мне, - перебила Кондвирамурса, - особенно нравится та, в которой
говорится о бросании за спину предметов. Гребня, яблока и носового платка.
Но...
- Кондвирамурса!
- Прости.
- Версий бегства, как я уже говорила, множество. Но до сих пор не
совсем ясно, каким образом Цири из Башни Ласточки попала прямо в замок
Вильгефорца... А ты никак не можешь выснить Башню Ласточки? Попытайся
выснить замок. Внимательнее приглядись к гобелену... Ты меня слушаешь?
- Зеркало... Оно магическое, да?
- Нет. Я выдавливаю перед ним прыщи.
- Прости.
- Это зеркало Хартманна, - пояснила Нимуэ, видя сморщенный нос и
надутые губы адептки. - Если хочешь, загляни. Но, пожалуйста, будь
осторожна.
- А правда ли, - спросила дрожащим от возбуждения голосом
Кондвирамурса, - что через Хартманна можно перейти в другие...
- Миры? Конечно. Но не сразу, не без подготовки, медитации,
концентрации и множества других действий. Советуя тебе быть осторожной, я
имела в виду нечто другое.
- Что именно?
- Зеркало действует в обе стороны. Из Хартманна в любой момент может
что-нибудь выйти.
- Знаешь, Нимуэ... Когда я смотрю на гобелен...
- Ты снила?
- Снила. Но странно. С высоты птичьего полета. Я была птицей... Видела
замок снаружи. Но не могла в него проникнуть, Что-то не давало,
перекрывало доступ.
- Смотри на гобелен, - приказала Нимуэ. - Смотри на Цитадель. Смотри
внимательно, сосредоточься на каждой детали. Концентрируйся сильно,
глубоко, врежь это изображение в память. Я хочу, чтобы во сне ты туда
вошла. Попала внутрь. Очень важно, чтобы ты туда вошла.
Снаружи, за стенами замка, судя по всему, бушевала прямо-таки адская
метель, в камине огонь так и гудел, быстро пожирая поленья. Йеннифэр
блаженствовала в тепле. Ее теперешняя "келья" была, правда, в тысячи раз
теплее той мокрой дыры, в которой она провела, пожалуй, месяца два, но все
равно и тут у нее зуб на зуб не попадал. Там она полностью потеряла счет
времени, да и потом никто не торопился сообщить ей дату, но она была
уверена, что на улице зима, декабрь, может, даже январь.
- Ешь, Йеннифэр, - сказал Вильгефорц. - Ешь, не стесняйся.
Чародейка и не думала стесняться. А если ела медленно и с трудом
справлялась с курицей, то исключительно потому, что ее только-только
