не должен был его брать. Но я нарушил закон потому, что закон основан на
разуме, а от одного помидора разум не пострадает. Каждый закон должен
иметь разумный смысл, иначе он не нужен. Если смысла нет, то закон не
прав.
- Но нарушать закон нельзя.
- Послушай, - сказал Джошуа. - Помнишь сегодняшнее утро?
- Конечно.
- Посмотри на эти рельсы - рельсы, идущие по стене.
Джон посмотрел и увидел рельсы.
- Эта стена до сегодняшнего утра была полом.
- А как же стеллажи? Ведь они...
- Вот именно. Так я и подумал. Это первое, о чем я подумал, когда
меня выбросило из постели. Мои стеллажи! Мои чудные стеллажи,
висящие там, на стене, прикрепленные к полу! Ведь вода выльется из них, и
растения вывалятся, и все химикаты зря пропадут! Но так не случилось.
Он протянул руку и ткнул Джона пальцем в грудь.
- Так не случилось, и не из-за какого-нибудь определенного закона,
а по разумной причине. Посмотри под ноги, на пол.
Джон посмотрел на пол и увидел там рельсы - продолжение тех,
что шли по стене.
- Стеллажи прикреплены к этим рельсам, - продолжал Джошуа. - А
внутри у них - ролики. И, когда пол стал стеной, стеллажи скатились по
рельсам на стену, ставшую полом, и все было в порядке. Пролилось
немного воды, и пострадало несколько растений, но очень мало.
- Так было задумано, - сказал джон. - Корабль.
- Чтобы закон был справедлив, - продолжал Джошуа, он должен
иметь разумное основание. Здесь было основание и был закон. Но закон -
это только напоминание, что не нужно идти против разума. Если бы было
только основание, мы бы могли его забыть, или отрицать, или сказать, что
оно устарело. Но закон имеет власть, и мы подчиняемся закону там, где
могли бы не подчиниться разуму. Закон говорил, что рельсы на стене - то
есть на бывшей стене - нужно чистить и смазывать. Иногда я думал, зачем
это, и казалось, что этот закон не нужен. Но это был закон - и мы слепо ему
подчинялись. А когда раздался Грохот, рельсы были начищены и смазаны
и стеллажи скатились по ним. Им ничто не помешало, а могло бы
помешать, если бы мы не следовали закону, Потому что, следуя закону, мы
следовали разуму, а главное - разум, а не закон.
- Вы хотите мне этим что-то доказать, - сказал Джон.
- Я хочу тебе доказать, что мы должны слепо следовать закону, до
тех пор пока не узнаем его основание. А когда узнаем - если мы когда-
нибудь узнаем - его основание и цель, тогда мы должны решить, насколько
они справедливы. И если они окажутся плохими, мы так и должны смело
сказать. Потому что если плоха цель, то плох и закон: ведь закон - это
всего-навсего правило, помогающее достигнуть какой-то цели.
- Цели?
- Конечно, цели. Должна же быть какая-то цель. Такая хорошо
придуманная вещь, как Корабль, должна иметь цель.
- Сам Корабль? Вы думаете, Корабль имеет цель? Но говорят...
- Я знаю, что говорят. "Все, что ни случается, все к лучшему". - Он
покачал головой. - Цель должна быть даже у Корабля. Когда-то давно,
наверное, эта цель была простой и ясной. Но мы забыли ее. Должны быть
какие-то факты, знания...
- Знания были в книгах, - сказал Джон. - Но книги сожгли.
- Кое-что в них было неверно, - сказал старик. - Или казалось
неверным. Но мы не можем судить, что верно, а что неверно, если у нас нет
фактов, а я сомневаюсь, что эти факты были. Там были другие причины,
другие обстоятельства. Я одинокий человек. У меня есть работа, а заходят
сюда редко. Меня не отвлекают сплетни, которыми полон Корабль. И я
думаю. Я много передумал. Я думал о нас и о Корабле. И о законах, и о
цели всего этого. Я размышлял о том, почему растут растения и почему для
этого нужны вода и удобрения. Я думал, зачем мы должны включать свет
на столько-то часов, - разве в лампах есть что-то такое, что нужно
растениям? Но, если не включать их, растение погибает. Значит, растениям
необходимы не только вода и удобрения, но и лампы. Я думал, почему
помидоры всегда растут на одних кустах, а огурцы - на других. На огурце
никогда не вырастет помидор, и этому должна быть какая-то причина.
Даже для такого простого дела, как выращивание помидоров, нужно знать
массу фактов. А мы их не знаем. Мы лишены знания. Я думал: почему
загораются лампы, когда повернешь выключатель. И что происходит в
нашем теле с пищей? Как твое тело использует помидор, который ты только
что съел? Почему нужно есть, чтобы жить? Зачем нужно спать? Как мы
учимся говорить?
- Я никогда обо всем этом не думал, - сказал Джон.
- А ты вообще никогда не думал, - ответил Джошуа. - Во всяком
случае, почти никогда.
- Никто не думает, - сказал Джон.
- В том-то и беда, - сказал старик. - Никто никогда не думает. Все
просто убивают время. Они не ищут причин. Они даже ни о чем не
задумываются. Что бы ни случилось - все к лучшему, и этого с них хватает.
- Я только что начал думать, - сказал Джон.
- Ты что-то хотел у меня спросить, - сказал старик, - Зачем-то ты
все же ко мне пришел.
- Теперь это неважно, - сказал Джон. - Вы мне уже ответили.
Он пошел обратно между стеллажами, ощущая аромат тянущихся
вверх растений, слыша журчание воды в насосах. Он шел длинными
коридорами, где в окнах наблюдательных рубок светили неподвижные
звезды.
Основание, сказал Джошуа. Есть и основание, и цель, Так
говорилось в Письме - основание и цель, И кроме правды есть еще
неправда, и, чтобы их различить, нужно кое-что знать.
Он расправил плечи и зашагал вперед.
Когда он подошел к церкви, собрание давно уже было в разгаре; он
тихо скользнул в дверь, нашел Мэри и встал рядом с ней. Она взяла его за
руку и улыбнулась.
- Ты опоздал, - прошептала она.
- Виноват, - отвечал он шепотом. Они стояли рядом, взявшись за
руки, глядя, как мерцают две большие свечи по бокам огромной Священной
Картины.
Джон подумал, что раньше она никогда не была так хорошо видна;
он знал, что свечи зажигают только по случаю важных событий.
Он узнал людей, которые сидели под Картиной, - своего друга Джо
Грега и Фрэнка. И он был горд тем, что Джо, его друг, был одним из троих,
кто сидел под Картиной, потому что для этого нужно было быть набожным
и примерным.
Они только что прочли о Начале Начал, и Джо встал и повел
рассказ про Конец.
"Мы движемся к Концу. Мы увидим знаки, которые будут
предвещать Конец, но о самом Конце никто не может знать, ибо он
скрыт..."
Джон почувствовал, как Мэри пожала ему руку, и ответил тем же.
В этом пожатии он почувствовал утешение, которое дают жена, и Вера, и
ощущение Братства всех людей.
Когда он ел обед, оставленный для него Мэри, она сказала, что
Вера - большое утешение. И это была правда. Вера была утешением. Она
говорила, что все хорошо, что все к лучшему, Что даже Конец - тоже к
лучшему.
А им нужно утешение, подумал он. Больше всего на свете им
нужно утешение. Они так одиноки, особенно теперь, когда звезды
остановились и сквозь окна видна пустота, окружающая их. Они еще более
одиноки, потому что не знают цели, не знают ничего, хотя и утешаются
знанием того, что все к лучшему.
"...Раздастся Грохот, и звезды прекратят свое движение и будут
висеть, одинокие и яркие, в глубине тьмы, той вечной тьмы, которая
охватывает все, кроме людей в Корабле..."
Вот оно, подумал Джон. Вот оговорка, которая их утешает.
Сознание того, что только они одни укрыты и защищены от вечной ночи. А
впрочем, откуда взялось это сознание? Из какого источника? Из какого
откровения? И он выругал себя за эти мысли, которые не должны
появляться во время собрания в церкви.
Он как Джошуа, сказал он себе. Он сомневается во всем. Думает о
таких вещах, которые всю жизнь принимал на веру, которые принимали на
веру все поколения.
Он поднял голову и посмотрел на Священную Картину на Дерево,
и на Цветы, и на Реку, и на Дом вдалеке, и на Небо с Облаками; Ветра не
было видно, но он чувствовался.
Это было красиво. На Картине он видел такие цвета, каких нигде
не видел, кроме как на Священных Картинах. Где же такое место, подумал
он. А может, это только символ, только воплощение того лучшего, что
заключено в людях, только изображение мечты всех запертых в Корабле?
Запертых в Корабле! Он даже задохнулся от такой мысли.
Запертых! Они ведь не заперты, а защищены, укрыты от всяких бед, от
всего, что таится во тьме вечной ночи. Он склонил голову в молитве,
сокрушаясь и раскаиваясь. Как это ему только могло прийти в голову.
Он почувствовал руку Мэри в своей и подумал о ребенке, которого
они смогут иметь, когда Джошуа умрет. Он подумал о шахматах, в которые
он всегда играл с Джо. О долгих темных ночах, когда рядом с ним была
Мэри.
Он подумал о своем отце, и снова слова давно умершего застучали
у него в голове. И он вспомнил о Письме, в котором говорилось о знаниях,
о назначении, о цели.
Что же мне делать, спросил он себя. По какой дороге идти? Что
значит Конец?
Считая двери, он нашел нужную и вошел. В комнате лежал
толстый слой пыли, но лампочка еще горела. На противоположной стене
была дверь, о которой говорилось в Письме: дверь с циферблатом
посередине. "Сейф", - было сказано в Письме.
Он подошел к двери, оставляя следы в пыли, и встал перед ней на
колени. Стер рукавом пыль и увидел цифры. Он положил Письмо на пол и
взялся за стрелку. "Поверни стрелку сначала на 6, потом на 15, обратно на
8, потом на 22 и, наконец, на З". Он аккуратно все выполнил и, повернув
ручку в последний раз, услышал слабый щелчок открывающегося замка.
Он взялся за ручку и потянул. Дверь медленно открылась: она
оказалась очень тяжелой. Войдя внутрь, он включил свет. Все было так, как
говорило Письмо. Там стояла кровать, рядом с ней - машина, а в углу -
большой стальной ящик.
Воздух был спертый, но не пыльный: комната не соединялась с
системой кондиционирования воздуха, которая в течение веков разнесла
пыль по всем другим комнатам.
Стоя там в одиночестве, при ярком свете лампы, освещавшей
кровать, и машину, и стальной ящик, он почувствовал ужас, леденящий
ужас, от которого вздрогнул, хотя и старался стоять прямо и уверенно, -
остаток страха, унаследованного от многих поколений, закосневших в
невежестве и безразличии.
Знания боялись, потому что это было зло. Много лет назад так
решили те, кто решал за людей, и они придумали закон против Чтения и
сожгли книги.
А Письмо говорило, что знания необходимы.
И Джошуа, стоя у стеллажа с помидорами, среди других стеллажей
с тянущимися вверх растениями, сказал, что должно быть основание и что
знания раскроют его.
Но их было только двое, Письмо и Джошуа, против всех
остальных, против решения, принятого много поколений назад.
Нет, возразил он сам себе, не только двое, а еще мой отец, и его
отец, и отец его отца, и все отцы перед ним, которые передавали друг другу
Письмо, Книгу и искусство Чтения. И он знал, что он сам, если бы он имел
ребенка, передал бы ему Письмо и Книгу и научил бы его читать. Он
представил себе эту картину: они вдвоем, притаившись в каком-нибудь
углу, при тусклом свете лампы разбираются в том, как из букв
складываются слова, нарушая закон, продолжая еретическую цепь,
протянувшуюся через многие поколения.
И вот, наконец, результат: кровать, машина и большой стальной
ящик. Вот, наконец, то, к чему все это привело.
Он осторожно подошел к кровати, как будто там могла быть
ловушка. Он пощупал ее - это была обычная кровать.
Повернувшись к машине, он внимательно осмотрел ее, проверил
все контакты, как было сказано в Письме, отыскал шлем, нашел
выключатели. Обнаружив два отошедших контакта, он поджал их. Наконец
после некоторого колебания включил первый тумблер, как было сказано в
инструкции, и загорелась красная лампочка.
Итак, он готов.
Он сел на кровать, взял шлем и плотно надел его на голову. Потом
лег, протянул руку, включил второй тумблер - и услышал колыбельную.
Колыбельную песню, мелодию, зазвучавшую у него в голове, - и он
