Евпатия острую секиру:
- Сделаю так.
- Мещеру отдаю под твою руку, брат, - сказал Евпатий и выпустил повод
нетерпеливо переступавшего коня.
Через минуту Кудаш был уже под горой и выезжал на чистый окский лед.
Стечение людей на Рязань становилось с каждым днем все заметнее.
Среди пришлого люда отыскались дотошные и всякие подельцы. Дотошные уж
начинали кое-где покрикивать и распоряжаться. Землекопы и плотники
принялись разбирать на пожарищах завалы и рыть землянки. Сердобольные
люди, видя несчетное множество замерзших тел павших русских воинов,
выкладывали их длинными рядами и звали попов для отпевания. Татарские
трупы складывали в ров и засыпали землей без кадила и поповского пения.
На пепелище в городе и в посаде появились дымы.
Чугунное било звучало каждое утро. Оно возвещало о том, что город
продолжал жить, что Русь стояла и будет стоять на этих берегах.
Восемь дней стекались в леса ратные люди. Вместе с Замятней, Нечаем и
ковалем Угрюмом Евпатий принимал людей, разбивал из на десятки, наделял
конями и оружием.
Следом за Евпатием, как за воеводой, ходил его телохранитель и
знаменосец Худяк - кожемяка из Исад.
Скоро вернулся из похода поп Бессон. Он привел с собой полторы сотни
воинов из низовых окских застав и с ними разбойных людей с Мокши,
пожелавших радеть за родную землю. Разбойники были, как на подбор,
коренасты, быстры в движениях и веселы.
Старший из разбойников сказал Евпатию:
- Не гляди на нас косо, воевода. Промышляли мы лихим делом не по
своей охоте. От хорошей жизни не выйдешь на большую дорогу... - Он
потупился и снова ясно глянул в глаза Евпатию: - За Русь умрем и глазом не
моргнем, воевода!
- Много на Руси сирых и обиженных, - ответил Евпатий. - Бог судья
вам, добрые люди. Печаль за родную землю сделала нас всех братьями.
Входите в наш круг, просим милости. А ты будь своим людям сотником.
На восьмой день Бессон, по поручению Евпатия, начал считать ратников,
и насчитал их поп шестьсот двадцать душ.
В ночь перед походом Евпатий долго стоял на овершии горы. Здесь
оставалось все, что было ему в жизни дорого. Здесь сохранил он сыновнюю
привязанность к родительнице, чистую любовь к верной жене и своему
сыну-первенцу.
С вечера потеплело, пошел ленивый, тяжелыми хлопьями снег. Снег
заносил черные, обгорелые бревна, скрадывал кривые тропки. Белый покров
зимы наглухо погребал горестные остатки города.
Евпатий понимал, что завтра поведет рать и уж не вернется в родной
город татарским данником.
"Лучше быть посеченным на бранном поле, чем скованным ходить по
опустошенной и поруганной родной земле", - вспомнились ему слова
слепца-калики.
В последний раз окинул он глазом холмы и кручи, на которых, подобно
дивному кораблю стояла некогда Рязань.
Он поднялся на развалины храма и начал руками разрывать снег. Под
тонким слоем снега пошел камень и песок, потом показалась плотная земля.
Евпатий набрал в ладонь несколько кусочков мерзлой земли, зажал их в
горсти и пошел к своему подворью.
Рано утром на следующий день зазвонили в било, и Евпатий тронул
своего коня.
Держал Евпатий путь на Переяславль-Рязанский, где, по слухам,
свирепствовала орда.
МЕРТВАЯ РЯЗАНЬ ВСТАЛА!
Разорив Рязань, Батый спешно пожег пронск и оттуда вновь вернулся к
берегам Оки: здесь пролегал главный тракт на Коломну и Москву, в вотчины
великого князя Владимиро-Суздальского.
Стояли жестокие январские холода. От мороза на реках лопался и лед, и
птица на лету замерзала, падая камнем на снег.
В татарском стане, не погасая, горели жаркие костры. Здесь, в
отдалении от окраин рязанского княжества, стояли богатые города и цветущие
деревни. Правобережье Оки на широком пространстве было заселено. Отсюда
вверх по Оке шло в татарские и новгородские земли зерно. Взамен в здешние
края привозили на судах заморские ткани, оружие, янтарь. Грабеж городов и
насилия над жителями задерживали движение орды. Тысячи пленников и пленниц
- голодных, обмороженных, в жалких лохмотьях - тянулись вслед за татарским
обозом.
Вслед за ордой летело черное воронье. Стаи волков и одичалые псы
поедали на дорогах тела убитых и конские трупы.
Этих страшных спутников татарского войска увидели воины Евпатия
Коловрата на четвертые сутки пути.
Причудливо петлит в этих местах широкая Ока, ластясь ко крутобережью,
словно ищет убежища от пронзительных ветров, дующих с низменной поемной
стороны, и также крутит дорога по которой идут всадники. Смыкаются за
воинством седые от обильного инея леса, все дальше отходит Рязань и гнев
за погибель родного города становится все нестерпимее. Кажется Евпатию,
что не достигнут они татар, уйдут те, торжествуя свою победу над Рязанью и
похваляясь силою своей перед пленниками.
Торопя коня, Евпатий то и дело клал руку на грудь, прикасался к
ладанке, в которую он сам, неумелыми пальцами, зашил кусочки родной
рязанской земли...
- Подтяни отставших! - коротко бросал он Бессону, что скакал на коне
рядом с ним.
Неистовый воин-поп, надевший сверх рясы кольчугу и стальные
наплечники, молча заворачивал коня и мчался в хвост растянувшейся по
дороге рати.
Бессон был очень нужен Евпатию. Он знал всех воинов по именам, умел
говорить им такие слова, что притомившиеся, обморозившие носы и щеки воины
подстегивали коней или, соскочив на землю, бежали, держась за седельную
луку, чтобы растолкать стынущую кровь.
В одном дне пути до Коломны воины Евпатия увидели дымы многих
пожаров. На дорогах появились трупы убитых и раздетых донага русских
пленников. Над павшими конями взлетывали вороны.
- Ну, вот и они! - сказал Евпатий и остановил коня.
Рядом с ним остановились Замятня и Нечай.
В эту минуту коваль Угрюм, выехавший на самую кручу берега, вдруг
взмахнул руковицей и закричал что-то, показывая на луговую сторону Оки.
Все посмотрели туда и увидели множество людей, вышедших из лесов и черными
цепочками рассыпавшихся по снежному полотну. Впереди пеших скакали
несколько всадников.
Евпатий подъехал к Угрюму и посмотрел из-под руки.
- То не Кудаш ли? - спросил он Бессона.
- Все может быть, - ответил тот.
- Это он! - уверенно сказал Нечай. - Ловчего пока не различаю, а коня
его признал. Этого коня в тысяче различу. Ого-го-го - закричал он,
приложив обе руки ко рту.
Остановившиеся было всадники, около которых мгновенно сомкнулись в
кольцо пешие люди, снова тронули коней. Теперь всадники стали отчетливо
видны, и Евпатий разглядел обвязанную голову Кудаша.
Радуясь приходу ловчего, Евпатий подивился скорости, с которой шли
пешие за всадниками. Люди взмахивали руками, отталкиваясь от снега
длинными палками, и скользили, не переставляя ног.
Не зная, чем это объяснить, Евпатий обернулся к своим ближним.
Бессон недоуменно пожал плечами. Замятня в затруднении развел
пальцами смерзшиеся усы. Даже скорый на ответ Нечай и тот смолчал. Выручил
всех Угрюм. Присмотревшись, коваль тихо свистнул и подъехал в плотную к
Евпатию.
- Мещерской полоз! - сказал он, кивнув в сторону бежавших снегом
людей. - Видишь! Мы того не умеем, а у мещеры и у мери от веку то ведется.
Видел я это диво за Волгой-рекой и теперь угадал сразу.
Когда Кудаш и несколько следовавших за ним мещерских всадников
подъехали к замерзшей реке, Евпатию и его ближним стало видно, что каждый
ратник-мещерин стоял на двух узких досках и скользил на них по снегу, не
оставляя следа.
- Дивно! - сказал Евпатий.
- Разумом и мещера богата! - сказал Бессон. - Смотри, как по льду
заюлили!
Первый, кого увидел Евпатий среди приближавшейся рати, был старик
мещерин. Встретившись глазами с Евпатием, старик обеими руками поправил
свой беличий треух и улыбнулся:
- Моя пришла, Евпатий! Мир тебе!
Это было так неожиданно и такая ласка была в голосе мещерина, что
Евпатий соскочил с коня и порывисто обнял старика:
- Спасибо, друг! Верность твою и дружбу не забуду вовек!
Растроганный старик снял свой треух и долго шептал что-то, опустив
глаза. Потом поднял лицо и сказал Евпатию твердо:
- Русь стоит, и мы стоим. Будем драться плечом к плечу, Евпатя.
Тут к Евпатию приблизился, ведя в поводу коня, Кудаш:
- Три сотни воина привел тебе, Евпатий. Больше пришло бы, да время
коротко, а дороги в лесах долги.
- И на том спасибо, брат мой. Устраивай своих воинов на отдых. Завтра
будем биться с врагами.
В сумерки, когда рязанское войско расположилось станом на ночлег,
мещеряки-лыжники пробежали вперед до дальнего села и там неожиданно
натолкнулись на татарскую заставу. Шесть татарских всадников бросились за
тремя мещеряками с саблями. Но мещеряки нырнули в лес и запетляли вокруг
кустов. Татарские кони начали спотыкаться и вязнуть в глубоком снегу и
скоро выбились из сил. Тогда мещеряки принялись метать из-за кустов
короткие копья и четырех татар побили насмерть. Один из всей заставы сумел
выбраться на дорогу и ускакать, а шестой поднял вверх руки. Мещеряки
привели его к Евпатию.
Никто из русских не знал татарского языка, потому допрос пленника
длился за полночь. По знакам и догадкам Евпатию удалось понять порядок
движения орды, установил он также, как далеко удаляются татарские войска в
сторону от главного тракта и где теперь сам Батый.
И утром, задолго до рассвета, когда еще ярко светил стоявший в
огромном круге месяц, десятники Евпатия подняли отдыхавших воинов. Скоро
весь отряд выстроился и, вытянувшись вдоль дороги, спешным ходом пошел в
сторону Коломны.
Синее утро только-только началось, когда рязанцы ворвались в гущу
повозок, войлочных кибиток и сбившихся в кучу татарских стад. То было
становище хвостового татарского полка. Здесь все спали тяжелым
предутренним сном.
Выпустив на волю татарских коней и верблюдов, рязанцы ринулись к
кибиткам и шатрам, из которых со странным гортанным воем по одному начали
выбегать татары, на ходу пристегивая сабли.
Началась сеча.
Рязанцы рубили татар молча, сжав челюсти, рубили наверняка, надвое.
Татары никак не могли сгрудиться, чтобы по излюбленной манере, ставши
стенами друг к другу, отражать нападение. Они падали, подкошенные, как
трава. Крики и стоны раненых сливались в сплошной гул.
Пока всадники рубили татарских воинов и озверелых женок, бросавшихся
на коней с короткими ножами, мещеряки проникали под полога кибиток и молча
резали спрятавшихся там татар.
Евпатий бился наряду с другими. Он видел, как искусно орудовал своим
длинным мечом Бессон, как ловко закрывался щитом и давил конем пеших
противников.
Рядом с Бессоном, покрякивая, рубил татар Замятня. Нечай, по обычаю
своему, действовал левой рукой, и около ног его коня уже лежало несколько
убитых татар.
Евпатий все рвался вперед. Ему не по душе было воевать в обозе. Он
искал с татарами поля, стремился пробиться к татарским полкам и вступить с
ними в открытый бой.
- Не оставляй сзади себя ни единого врага! - кричал ему Бессон,
отбиваясь от двух татарских воинов, ловко работавших своими кривыми
саблями. - Оставишь одного, - в эту минуту Бессон отхватил обе руки
татарина, - вместо одного встанут десятеро!
Последовал новый удар мечом - и второй татарин ткнулся разрубленной
надвое головой в ноги Бессонова коня.
Шум боя скоро привлек внимание другого татарского полка, что стоял в
