здоровый.
-- Слеххдуйтехх захх мноххй, -- сказал он Торчку, проползая мимо него.
-- Яхх покхххажухх ваммм чтохх-тох интеххресссноех.
Торчок послушно поплелся следом. Ходьба требовала обильного снабжения
тела кислородом, ему снова приходилось дышать часто.
-- Скажите, у вас случайно нет где-нибудь воздуха? -- спросил он крота
шагов примерно через сто.
-- Чтоххх таххкоехх воссдухх?
Торчок вздрогнул, но заставил свой голос звучать спокойно.
-- Это... такой газ. Кислородная смесь. Люди ею дышат.
В наушниках Торчка раздался странный скрежет. Что это было -- смех?
-- Нухх конеххшшно. Воссдухх. В операхххционнойх егохх доссстаххточнох.
Воссдухх ваммм нушшенхх прямохх сейччасс?
-- Полчаса еще можно подождать.
В тоннеле было темно и Торчку приходилось ориентироваться по
бело-голубому сиянию, исходящему от тела крота. Внезапно впереди них за
поворотом тоннеля забрезжил розовый свет.
-- Нехх беспохххкойтессс. Это операционнаяхх. Сейчас вы всеххх
увидитехх самихх.
Крот остановился у окна, из которого в тоннель сочился розовый свет.
Торчок заглянул внутрь. Первым, кого он увидел, был Ральф Числер --
знаменитый боппер, вместе с дополнительной холодильной установкой на
тележке. За стеклом внутри операционной была установлена приемлемая для
людей температура. Ральф стоял склонившись над чем-то, похожим на просторную
ванную, в которой...
-- Этохх доххтор Аххндерсссоннхх, -- тихо пояснил крот.
Под потолком операционной висело сооружение, напоминающее
поблескивающую от влаги перевернутую солдатскую каску диаметром около двух
метров. Огромная стальная каска с шестью тонкими паучьими металлическими
руками с каждой стороны -- Хирург. Руки-лапы, находящиеся в неустанном
движении, были заняты чем-то ужасным... непередаваемым.
Операция над распростертым телом Кобба шла полных ходом. Точным
движением скальпеля, зажатого в одном из захватов Хирурга, его грудь была
рассечена от горла до паха. Две другие паучьи лапки опустились вниз и
раскрыли створки грудной клетки, еще две достали изнутри сердце, затем
легкие. Ральф Числер тоже был занят: срезав верхнюю часть черепа Кобба, он
снял костяную крышку и теперь доставал мозг. Отсоединив от мозговой ткани
датчики для снятия ЭЭГ, Ральф водрузил полушария на пьедестал устройства,
похожего на хлеборезку, совмещенную с рентгеновским аппаратом.
Машина-Хирург включила анализатор мозговой ткани и плавно скользнула по
потолку к дальней от окна стороне операционной.
-- Сейхчассс теххло буххдет помммешшенох фф емкоххсть, -- шепотом
прокомментировал происходящее крот.
В дальнем углу операционной наготове стоял просторный бак с мутной
жидкостью. Хирург подкатил бак к столу, и работа закипела, только скальпели
замелькали. Легкие сюда, почки туда... накроенная квадратами кожа, яблоки
глаз, кишечник... все части тела Кобба нашли в баке свое место. Все, кроме
сердца. Критически осмотрев купленное уже подержанным пересаженное сердце
Кобба, Хирург выбросил его в люк утилизатора.
-- А что будет с мозгом? -- шепотом спросил ошарашенный Торчок.
Увиденное не укладывалось в его сознании. Кобб боялся смерти больше всего на
свете, однако он сознательно пришел сюда. Он знал, что с ним здесь сделают,
но все равно пришел. Почему?
-- Струкххтурах мозссгоххвой ткаххни буххдет подвергххнута анаххлизссу.
Опеххрацсионнаяхх сиссстемах докххтора Аххндерсссона буххдет полноссстьюхх
ссскоххпированах и сохххраненах, нохх...
-- Но?..
-- Коехх-ктох изсс нассс сччитаетхх, чтохх этохх недохпусстимох. Вфф
особеххнносссти поххрочччными явффляххются вфф поссслехднее вффремя
учассстиффшиеся слуххчаи, когдахх доххнорамх нехх предоссставффлялись
новффые физссические оболочччких. Похх плаххну старшшших боххперофф, таххкая
учасссь долшшна ошшидахть всехх созссдания плххоти и младшшшших боххперфф
тошше. Старшшие боххперы ххотят добитьссся всеобшшшегохх слиянияхх. Мы
выссступаем проххтивф и боремсссся с нимихх. Убиффф ГЭКССС, выхх ошшшень
намхх помоххгли...
За розовым окошком операция уже подходила к концу. Машина-Хирург
скользнула по потолку к Ральфу, по телу которого пробегали грустные
желто-лиловые узоры. Хирург замер над Числером, словно втолковывая тому
что-то. Внезапно кинувшись как коршун с потолка вниз, движением настолько
быстрым, что глазу было трудно уследить, Хирург прилип к телу-шкафу Ральфа.
Манипуляторы по бокам красного боппера на мгновение дрогнули и
бессильно опали.
-- Видишшь! -- прошипел крот. -- Онихх скаххчали сиссстеххму и ухх
Ральфффа тошш! Покахх старшшшиех боххперры не завффладеютх сиссстеххмами
всеххх нассс, вффоойне не буххдет концахх...
В горле Торчка начал собираться комок. Что с ним? Его сейчас вырвет? Он
отвернулся от окна, шагнул вперед и упал на одно колено. Голубой огонек на
его запястье горел ровным ярким светом. Воздух кончился, он задыхается!..
-- Воздуха... -- прохрипел Торчок. Крот торопливо поднял его на свои
скребки и быстро пополз по тоннелю к следующей пустой операционной, где
сейчас не было ничего, кроме емкости с растущими человеческими органами.
Глава 16
Как это не странно, но в течение всей операции Кобб ни на секунду не
терял сознания. Вслед за Ральфом он вошел в одну из залитых розовым светом
комнат. Боппер помог ему освободиться от скафандра и улечься в лоток-ванную,
Хирург сделал ему укол, после чего все словно завертелось в карусели.
Внезапно появившееся странное чувство возможности двигаться сразу в
более чем десятке направлений испугало Кобба настолько, что он решил не
двигаться вообще. Он совершенно точно знал, что стоит ему только захотеть и
его ноги смогут уйти в любую сторону совершенно самостоятельно, оставив
голову и руки на произвол судьбы.
Но даже такое определение было не до конца верным. Поскольку сказать
точно, где в данный момент находились его руки и ноги, он не мог. Возможным
было так же и то, что они давным-давно уже разошлись в разные стороны и вот
только сейчас решили снова собраться вместе. Возможно, они не делали этого
никогда, потому что были заодно и просто дурачили его. Невероятным усилием
воли Коббу удалось обнаружить у себя признаки одной из рук. Но какой, правой
или левой? Это было похоже на попытки узнать не глядя, какой стороной вверх
обращена лежащая в кармане монета: орлом или решкой?
Вместе с тем, переживания, связанные с телом, были только частью
раздирающих Кобба проблем, так сказать, только вершиной айсберга, острием
клина, горбом верблюда, первым побегом весны, последней розой лета, муравьем
и кузнечиком, маленьким, но мощным моторчиком, третьим моряком в борделе,
мифами Ктулу, нейронной сетью, двумя шариками фисташкового мороженного,
разбитым прямоугольником оконного стекла, временными эссе Борхеса, годом
1982-м, штатом Флорида, иммитацией игры Тьюринга, чучелом утконоса, запахом
волос Энни Кашинг, старческим пятном в форме континента Австралия, влажной
прохладой мартовского вечера, неравенством Белла, вкусом фиалковых
карамелек, болью в груди, похожей на стальной цилиндр, определением Бога
Аквината, парой любовников в окне, треском пишущей машинки, белыми
полумесяцами ногтей, мирозданием в виде конструктора, гнилой наживкой на
деревянном причале, страхом всех страхов, одиночеством, может быть, да и
нет...
-- Кобб?
Если он ответил, значит не должен был. В тоже время, если промолчит,
значит так и надо было. Словом, он должен был. Сказать: Помоги мне, Ральф!
Сказать: Ооооооооооп! Сказать: Встать, суд идет! Сказать: Принципы
выборности должны иметь место на каждом структурном уровне иерархии
процессоров. Сказать: Пожалуйста, не надо. Сказать: Верена. Сказать:
Возможное есть Действительное! Сказать: ДззЗззЗЗЗзззЗЗззззЗзззЗЗЗзззЗЗЗЗззт.
Сказать, произвести и произнести шум и информацию вместе, вот так сразу;
Господи, вот так сразу...
-- Кобб?
Смешение шло теперь сплошным потоком, различия пропали. Он всегда
полагал, что процесс мышления складывается из длительной цепочки
последовательностей "да-нет"... но теперь эти цепочки исчезли, или же
замкнулись в круг, но он тем не менее продолжает мыслить... Потрясающе, как
он ухитряется без всего этого обходиться. Без прошлого и будущего, черного и
белого, без "право" и "лево", "толстый" и "тонкий", верх и низ, кнут и
пряник... все стало одинаковым... ты и я, пространство и время, бесконечно
малое и бесконечно большое, бытие и небытие... это твоя действительность...
Рождество и Пасха, желудь и дуб, Энни и Верена, флаги и туалетная бумага,
облака над головой и шум моря, ветчина и тунец, задницы и сиськи, отцы и
сыновья...
-- Кобб?
Глава 17
Это случилось тогда, когда он покупал себе мороженное, двойного
"Мистера Морозиса" с леденцовыми блестками. Мороженщик отсчитал ему сдачу,
вложил монетки в протянутую ладонь и вдруг... он снова был здесь. Но где он
был прежде, черт возьми?
Кобб вздрогнул и внимательно посмотрел на хозяина грузовичка, злобного
лысого беззубого мужчину. Странно -- не хватает ровно половины зубов.
Обезображенное лицо дернулось и снова сделалось бесстрастным: неужели урод
подмигнул ему? А может быть улыбнулся? Над головой Кобба из динамика
полилась слащавая трель, грузовик мягко заурчал мотором и укатил прочь.
Ноги сами отнесли Кобба к его коттеджу на взморье. В привязанном к
заднему крыльцу гамаке тихо качалась голая по пояс Энни Кашинг. Энни
умащивала детским кремом свой мягкий складчатый живот.
-- Дашь лизнуть, сладенький мой?
Кобб уставился на женщину, не понимая, что та от него хочет. С каких
пор она живет в его доме? Но... как бы там ни было, он отлично помнил
прошлую пятницу и их первую совместно проведенную ночь. Сегодня, кстати,
тоже была пятница. Следовательно, он прожил с Энни уже целую неделю. Он
помнил каждый день этой недели, хотя прошлое было похоже на раз увиденный
фильм, на прочитанную книгу...
-- Ну, Кобб, что же ты, дай куснуть, а то сейчас растает!..
Энни свесилась из гамака, ее коричневые груди скользнули на сторону. Он
протянул ей рожок с мороженным. Рожок с мороженным?
-- Я не люблю мороженное, -- проскрежетал Кобб. -- Можешь съесть все.
Округлив полные губки, Энни присосалась к холодной, но уже размякшей
верхушке. Игриво скосив в сторону Кобба глаза, она пыталась узнать, какое
впечатление на него производит ее нагота. По правде говоря, никакого.
-- Тогда зачем купил? -- спросила его она, с тенью легкой досады в
голосе. -- Как только эта музыка заиграла, ты бросился к дороге со всех ног,
словно сходил по мороженному с ума. Всю неделю ты ходил как вареный и вдруг
такая прыть.
Намек на накопившиеся за краткое время совместного проживания обиды,
укор.
-- Всю неделю... -- тихо эхом повторил Кобб и присел на ступеньку. Во
всем его теле появилась поразительная гибкость. Он мог наклониться и поднять
с земли камешек, теперь ему это ничего не стоило. Он поднес к глазам ладони,
с любопытством согнул и разогнул пальцы. В его руках была сила.
Конечно он был сильным, иначе как бы он смог проломить стену склада и
сбежать. Тогда никто не помогал ему, только Торчок... Что?
Он вспомнил все, от начала до конца, запахи и звуки, но что-то малое
пока ускользало... Что-то, что неожиданно снова вернулось к нему.
-- Я существую, -- пробормотал Кобб. -- Я это я.
Он снова мог мыслить самостоятельно, делать то, чем его тело не
