момент, главный заговорщик во всей этой истории - случай - также
пришел на помощь сионистам. Правительство в Лондоне, по-видимому почти
забывшее о западном фронте, пристало Робертсону с требованиями дать им
Иерусалим, "в виде рождественского подарка" (одна эта фраза заставляет
вспомнить замечание Вейцмана в 1914 г. о "легкомыслии", с которым Ллойд
Джордж смотрел на войну). Такой же нажим заставил генерала Алленби в
Палестине предпринять пробное наступление; к его удивлению, турки оказали
лишь слабое сопротивление, и он без особых трудностей занял Иерусалим.
В общем балансе военных действий этот успех не имел ни малейшего
значения, но после него удержать Ллойд Джорджа уже было невозможно.
Войска перебрасывались из Франции без всякого учета того, что там
ожидалось. 6 января 1918 г. генерал сэр Дуглас Хэйг жаловался, что накануне
решающих боев его армии во Франции были существенно ослаблены; в
пехоте ему недоставало 114 тысяч солдат. 10 января 1918 г. военное
министерство вынуждено было издать приказ о снижении числа батальонов в
каждой дивизии с 12 до девяти. Свободная печать могла бы в такое время
дать Робертсону необходимую ему поддержку общественного мнения. Он ее
не получил, поскольку к тому времени уже было создано положение,
предсказанное "Протоколами" в самом начале века: "Мы должны заставить
правительства... действовать в направлении, нужном для нашего широко
задуманного плана... с помощью того, что мы представим, как общественное
мнение, и что будет тайно подстроено нами при помощи новой т.н. великой
державы - печати, которая, за немногими исключениями, которые можно
игнорировать, уже полностью в наших руках". Видные авторы и журналисты
готовы были предупредить общественность о надвигавшейся опасности, но
им не дали возможности высказаться.
Наиболее известным военным обозревателем "Таймса" был в то время
полковник Репингтон, пользовавшийся наивысшим во всем союзном мире
авторитетом в этой области. В своем дневнике того времени он записал: "Все
это ужасно, и это будет означать снижение на одну четверть нашей пехоты во
Франции и к неизбежному смятению во всех наших войсках в момент
приближающегося кризиса. Еще никогда я не чувствовал себя столь
несчастным с самого начала войны... Мне удается сказать лишь немногое,
поскольку издатель "Таймса" часто переделывает мою критику, либо же ее
вообще не опубликовывает... если "Таймс" не вернется к своей независимой
линии и не станет на страже интересов общественности, мне придется умыть
руки и уйти".
Когда предупреждения Робертсона о близкой опасности начали сбываться, он
был уволен. Желая получить одобрение палестинской авантюры, Ллойд
Джордж представит свой план Высшему Военному Совету союзников в
Версале. В январе 1918 года союзные специалисты утвердили план, "при
условии, что Западный фронт будет полностью обеспечен". По требованию
Клемансо, сэр Вильям Робертсон повторил свое предупреждение ( том, что
этот план представляет для Западного фронта смертельную опасность. По
окончании совещания Ллойд Джордж сделал ему сердитый выговор и тут же
назначил на его место сэра Генри Вильсона. Прежде чем уйти со своего поста,
сэр Вильям сделал последнюю попытку предотвратить близящуюся
катастрофу. Он поехал (в том же январе) в Париж просить командующего
американскими войсками, генерала Першинга, пополнить ослабленный фронт
(к тому времени еще только четыре с половиной дивизии американских войск
высадились во Франции). Верный солдатскому долгу, генерал Першинг дал
ответ, какого ожидал сэр Вильям и как он и сам ответил бы на его месте: "Он
иронически заметил, что мою просьбу о помощи на западном фронте трудно
примирить с желанием мистера Джорджа действовать наступательно в
Палестине. К сожалению ответить на это было нечем, разве что тем, что если
бы дело зависло от меня лично, то ни один солдат и ни одно орудие в
Палестину посланы бы не были".
После этого от сэра Вильяма Робертсона не "зависело" уже больше ничего.
Его воспоминания отличаются от мемуаров Ллойд Джорджа и других
политиков тем, что в них нет никакой горечи; он думал только о долге. Об
обращении с ним самим он пишет только, что "в течение 1917 года моей
неприятной обязанностью часто было возражать против военных
предприятий, которые премьер-министр хотел поручить армии; несомненно,
что моя оппозиция повела к его решению испробовать другого начальника
Имперского Генерального Штаба... По поводу моего увольнения,
следовательно, говорить было не о чем и я ни о чем и не говорил". Так этот
замечательный человек уходит из нашей повести, уступая место многим,
гораздо менее достойным. Однако его труды не пропали, поскольку до самого
своего увольнения ему удалось сохранить разреженному английскому фронту
ровно столько солдат и орудий, что в дни величайшего напряжения, в марте
1918 г., он смог удержаться, как рвущийся канат иной раз держится на
последней нити.
После того, как "его ушли", два человека, стоявшие вне правительства и вне
армии, продолжали борьбу, и их усилия заслуживают быть отмеченными, как
последние попытки сохранить принципы свободного, независимого и
бдительного газетного репортажа. Полковник Репингтон был в прошлом
кавалерийский офицер, почитатель красивых женщин, остроумный
собеседник и бравый рубака. Его дневники рисуют незабываемую картину
пустой салонной жизни в то время, когда во Франции армии сражались одна
против другой, а в Лондоне плелись сети политических интриг. Он не
пренебрегал этой жизнью и, хотя видел ее неуместность, считал, что одним
унынием делу тоже не помочь. Он был столь же честен и такой же патриот,
как и Робертсон, и абсолютно неподкупен; многочисленные заманчивые
предложения (явно делавшиеся с намерением заставить его молчать) не
оказывали на него действия. Он писал: "Мы перебрасываем миллионы людей
на второстепенные театры войны, ослабляя наши армии во Франции в
момент, когда немчура готова бросить на нас все свои силы,
освободившиеся в России... мне не удается получить поддержку издателя
"Таймса", нужную чтобы пробудить страну, и я думаю, что мне скоро
придется с ним расстаться (автор обнаружил дневник полковника
Репингтона, работая над этой книгой, и увидел, что его собственный опыт
работы с тем же издателем "Таймса" 20 лет спустя был совершенно
аналогичен). Месяцем позже он записал: "Во время бурного разговора я
прямо сказал Джеффри Доусону, что его раболепство перед военным
кабинетом в текущем году было в значительной степени причиной опасного
положения нашей армии... я не желаю больше иметь ничего общего с
"Таймсом".
После этого в Англии остался только один человек который хотел и мог
писать правду. Редактор "Морнинг Пост" Г. А. Гвинн, не показывая цензору,
опубликовал статью полковника Репингтона, разоблачавшую ослабление
нашего фронта во Франции накануне немецкого наступления. И он, и
полковник Репингтон подверглись судебному преследованию и были
оштрафованы (судя по всему, общественное мнение было слишком на их
стороне, чтобы можно было подвергнуть их более суровому наказанию).
Робертсон писал полковнику Репингтону: "Как и Вы, я делал все, что было в
интересах страны, и результат был точно таким, какого я ожидал... Однако
самое главное - это держаться прямого пути и тогда можно быть уверенным,
что то, что сейчас представляется злом, в конце концов послужит делу добра".
В результате всего этого сэр Эдвард Карсон, в свое время по неведению
помогший Ллойд Джорджу стать премьер-министром вышел из состава
правительства, заявив издателю "Таймса", что его газета только рупор Ллойд
Джорджа, а единственной независимой газетой остается "Морнинг Пост".
Гвинн сообщил полковнику Репингтону, что правительство хочет уничтожить
"Морнинг Пост", т.к. "это одна из немногих оставшихся независимыми
газет". Перед началом Второй мировой войны газета действительно была
"уничтожена", как об этом уже упоминалось выше. После этого в Англии
остался всего один еженедельник "Truth", который в течение долгих лет
старался держаться принципа беспристрастного и независимого репортажа,
но в 1953 г. он перешел в другие руки и также был приструнен.
Два года войны, в течение которых в Англии главенствовал Ллойд Джордж,
были чреваты последствиями, продолжающими оказывать влияние и на наше
время; думается, что нам удалось показать, как он пришел к власти и какой
высшей цели он служил. За полтора года он преодолел всю оппозицию и,
переправив, громадную массу войск из Франции в Палестину, подготовил
наконец завершение своего рискованного предприятия. 7 марта 1918 г. он
приказал начать "решительное наступление" для завоевания всей Палестины,
и отправил генерала Сматса к генералу Алленби с соответствующими
инструкциями. 21 .марта 1918 г. началось давно ожидавшееся немецкое
наступление во Франции с участием всей пехоты, артиллерии и авиации,
освободившихся на русском фронте. "Решительное наступление в Палестине
пришлось остановить и каждого солдата, которого только можно было
выжать из Палестины, спешным порядком повезли обратно во Францию.
Вплоть до октября 1918 г. общее число войск в Палестине, по данным
генерала Робертсона, составляло 1.192.511 солдат и офицеров. 27 марта 1918
г. полковник Репингтон писал: "Это самое страшное поражение в истории
нашей армии". Немцы сообщили, что к 6 июня они захватили 175.000
пленных и свыше 2000 орудий. Подтвердилась правота последних слов в
письме сэра Вильяма Робертсона полковнику Репингтону, которые
продолжают быть обнадеживающим предсказанием для людей доброй воли и
в наши дни. Именно, держась прямого пути, Робертсон сумел сохранить
достаточно сил, чтобы ценой невероятных усилий удержать фронт до
прибытия американских подкреплений, после чего война фактически была
выиграна. Само собой разумеется, что если бы Россия была во время
поддержана, а вместо палестинской экскурсии все силы были
сконцентрированы во Франции, то война закончилась бы раньше и, вероятно,
без вмешательства Америки. Однако все это вовсе не послужило бы целям
грандиозного плана "управления человечеством".
Здесь автор пишет как непосредственный участник событий, и вполне
возможно, что это придает известную окраску тому, что говорится о
происшедшем, результаты которого, испытанные его поколением, трудно
назвать положительными. Я хорошо помню грозную атаку немцев 21 марта
1918 года; я видел ее на земле и с воздуха, участвуя весь первый месяц в боях,
пока меня не эвакуировали в тыл на носилках. Я помню приказ генерала
Хэйга, что каждый солдат должен сражаться до последнего там, где он стоит;
этот приказ висел в столовой моего авиаотряда. Я не сожалею о пережитом, и
не хотел бы вычеркнуть его из моей жизни, даже если бы я мог это сделать.
Но теперь, когда я вижу скрытые мотивы и средства, которыми все это было
вызвано, мне хотелось бы, чтобы будущие поколения упорнее
придерживались "прямых путей" сэра Вильяма Робертсона, зная немного
больше о том, что происходило тогда и продолжается сейчас, и способствуя
тому, чтобы в конечном итоге обратилось к добру то, что сейчас
представляется злом. Именное этой целью автор и пишет эту книгу.
Благодаря победе в Европе, желаема территория в Палестине была в конце
концов получена. Однако одно дело захватить территорию, а другое -
создать на ней что-либо. На этой земле сначала должна была быть
воздвигнута "родина" сионизма, а затем его "государство" (а, в конечном
итоге, вероятно еще и "империя"). Одна Англия не была, разумеется , в
состоянии достигнуть всего этого. Не было прецедента в истории чтобы
арабская территория, завоеванная европейцами, была подарена азиатскому
народу. В такую сделку нужно было втянуть несколько наций, много наций,
надо было основать "фирму", чтобы придать всему этому вид приличного
гешефта. Необходима была "лига наций" и, прежде всего, требовалось
американское "вмешательство". Эта вторая часть общего плана действий
также уже подготовлялась заранее; пока английские войска захватывали
