громкий протяжный стон и затихла. С минуту мы лежали, не
двигаясь. Потом она спрыгнула с дивана и, лукаво улыбаясь,
спросила:
- Ты доволен?
- Да очень! - я тоже встал и застегнул штаны.
Она с укором посмотрела на меня. - Почему же ты не
раздеваешься? Тебе стыдно?
- Нет, не стыдно. Но теперь как-то несвоевременно это
делать.
- И совсем нет, раздевайся, - она подошла ко мне и стала
снимать с меня пиджак.
Я быстро разделся догола. Она повела меня к столу и,
усадив в кресло, пристроилась на коленях.
- Пока ты не набрался сил, поласкай меня руками, - она
сняла со своих волос широкий веер из страусовых перьев
и стала обмахиваться.
Я стал целовать соски ее грудей и нежно тереть
пальцами бутон страсти между ног. Она вздрогнула и,
глядя на меня восхиженным взглядом, теребила мои волосы.
Вот такую историю, в правдоподобности которой я не
сомневался, она мне тогда повещала: - "В Индии есть один
чудесный художник. Сила его воображения настолько велика,
что он рисует без натуры, создает неповторимые шедевры. И
вот ему один богатый англичанин дал заказ нарисовать 53
красивых женщины для карт. Он принялся за работу и вскоре
на его мольберте появилась первая красавица - я. Красота
моя была настолько естественна и неотразима, что он влюбился
в меня и стал просить бога, чтобы он оживил неодухотворенную
картину. Тот внял его мольбе. Я проснулась однажды в его
мастерской и долго не могла ничего понять. Я прошлась по
комнате, разглядывая чудесные картины и незаметно для себя
вышла из комнаты в какой-то темный узкий коридор. До меня
донеслись голоса и я пошла на звук. Я увидела светлую щель
и догадалась, что это дверь, толкнула ее и она открылась. Я
оказалась в комнате, бедно, но со вкусом обставленной. За
столом сидел художник и какая-то женщина. Они оба удивленно
и испуганно посмотрели на меня, не в силах понять, откуда я
взялась. Женщина первая пришла в себя и грубо спросила:-"кто
ты? Что тебе здесь надо? " Я сказала, кто я, и художник,
ошарашенно выпучив глаза, лишился чувств. Женщина вытолкала
меня за дверь и крикнула, чтобы я больше не появлялась. Я
вернулась в мастерскую и там, пристроившись на маленьком
грязном табурете, стала осматривать себя с ног до головы. Я
никак не могла сообразить, как снимается эта длинная юбка.
После долгих упорных поисков я нашла маленькую серебряную
пуговицу, она легко отстегнулась и юбка скользнула вниз. Я
увидела свои стройные ноги, обутые в черные лакированные
туфли на тонких высоких каблуках, чему я очень удивилась,
как я могла на таких ходить. Белая шелковая лента,
прикрывающая мою грудь, снималась очень просто, и я долго не
могла понять, зачем у меня в голове такой букет перьев и
почему рот прикрывает кисейная маска. Я осталась довольна
собой и когда первое любопытство прошло, почувствовала
какое-то смутное, непонятное желание", - она засмеялась и
стала болтать ножками.
- А теперь давай я тебя полижу, - сказала она мне, когда
я опустил ее на пол.
- А как?
- Ты ложись на диван, а остальное предоставь мне.
Я послушался. Она села у меня в ногах и, нагнувшись,
стала кончиком языка лизать соски моей груди. Едва
ощутимое чувство трепетной сладости разлилось по моему телу.
Чтобы не оставаться в долгу, я принялся мять ее груди,
пощипывать соски и гладит руки.
Медленно росло опьяняющее возбуждение, прорываясь все
более и более сильными взрывами душераздирающей сладости. Я
снова пришел в неистовове возбуждение и, схватив ее за
талию, потянул к себе. Она опустилась грудью на мою грудь
и, широко раздвинув в стороны ноги, направила своей рукой
мой член себе во влагалище и, когда он достиг предела, она
резко выпрямилась, согнув ноги в коленях. теперь она сидела
на мне, слегка выгнув стан, и я отлично видел, как мой член
торчит из ее тела. Она раздвинула пальцами губы своей щели
и сказала:
- Положи сюда свою руку,так будет и тебе и мне приятнее.
Я сделал так, как она сказала. Я мял лобок и
щекотал клитор, она тихонько подвывала, корчась на мне, как
от дикой боли. Это продолжалось долго, пока, наконец, я
кончил, ущипнув ее за живот. Она дико вскрикнула и тут же
забилась в судорогах, изливая на меня обильные потоки своего
нектара. Изможденный до предела, я лежал на диване, не в
силах пошевелиться, а она спрыгнула на пол, свежая и бодрая,
как ни в чем не бывало и, мельком взглянув на часы, с ужасом
прошептала:
- О, боже! Уже конец!
Напуганный ее восклицанием, я вскочил с дивана и
подошел к ней. Она молча указала мне на часы. Было 5 часов
58 минут.
- Что это значит?
- Еще две минуты и мы расстанемся навсегда, - ее голос
дрогнул и на глаза навернулись слезы.
- Ласкай меня, скорей ласкай! - воскликнула она и кину-
лась на диван .
Она села, поджав под себя ноги, раздвинув их в стороны,
и я принялся тереть ей клитор так неистово, что через нес-
колько секунд она задрожала от наслаждения. Плача, смеясь и
стоная, она шептала слова любви, слова прощания, которые
разрывали мне сердце. Я тоже почувствовал слезы на своих ще-
ках, мы душили друг друга поцелуями и истязали себя остерве-
нелыми ласками. И вдруг она исчезла. Я провалился грудью на
диван. Разбитый и уничтоженный, я сел. У меня еще горели ру-
ки от жара ее тела. В воздухе стоял аромат ее духов, смешан-
ный с запахом нашей плоти, но ее уже не было. Она исчезла. Я
свалился на подушку и уснул мертвым сном.
Он умолк, глядя куда-то в пространство мечтательным
взглядом. Потом опрокинул в рот стакан коньяку и
зажмурился.
- Я устал и хочу спать, - прошептал он, - приходите
вечером , я расскажу, что было дальше. Мы прости-
лись с ним и вышли. Дик заплатил за номер на неделю
вперед и сказал портье, чтобы человека, который остался там,
ничем не беспокоили. Потрясенные его рассказом, мы долго
шли молча. Потом Дик прищелкнул языком и сказал:
- Вот ведь везет человеку!
Я с сожалением посмотрел на него.
- Глупец, это его трагедия.
глава 4
К семи часам вечера мы с диком вернулись в гостиницу.
Рэм уже встал и старой надломленной бритвой заканчивал
скоблить бороду. Он не снял ее совсем, а только подровнял и
теперь выглядел моложе. Руки его стали чище и под ногтями
уже не чернели полоски грязи. Он радостно встретил нас и,
убрав со стола свои бритвенные принадлежности, поставил
бутылку коньяку.
Официантка принесла ужин, и он посмотрел на нее хоть и
не дружелюбно, но без злобы и даже помог расставить на столе
тарелки. Мы все сели к столу, выпили, и Рэм стал продолжать
свой рассказ.
- Я проснулся только в три часа дня. В первое
мгновение я вспомнил происшедшее ночью как сон, но увидев
белые пятна на ковре, на кресле и на диване, понял, что это
происходило наяву. Я оделся и вышел на палубу. Пароход
подходил к Марселю. Уже были видны портальные краны и
густой лес мачт стоящих в порту кораблей. На пароходе
царила суета сборов. Я вернулся к себе в каюту, быстро
уложил вещи в дорожный чемодан и сел к иллюминатору. На
душе было пусто и легко. Ничто не волновало меня. Я не
ощущал потери Салины и радости возвращения домой. Из
Марселя я вынужден был отправиться поездом, чтобы не
оказаться в неловком положении с очередной дамой, в
присутствии которой я не сомневался. Я взял отдельное купе.
В пять часов вечера поезд Марсель-Кельн отошел от перрона и
помчался на север. Я сидел один в купе и просматривал
свежие газеты, которые купил на вокзале. Но даже
происшествия, из-за которых я только и покупал газеты, меня
не интересовали. Мне было скучно. Я сходил в ресторан,
выпил немного вина и, захватив с собой бутылку рома,
вернулся в купе.
Медленно тянулось время. Стрелка часов едва двигалась.
Час превратился в томительную вечность. Я достал из
чемодана карты и стал их пересматривать. Tуз червей был для
меня не картинкой, а фотокарточкой любимой женщины. Я
попытался представить себе встречу с какой-нибудь другой из
милых красоток, но воображение не создало ничего
интересного. Закончив просмотр карт, я положил их на столик
у окна, и, страдая от безделья, задремал. Проснулся от
тишины. Поезд стоял на какой-то станции. Я выглянул.
Прямо передо мной на перроне светился циферблат часов - без
пяти двеннадцать.
- Надо приготовиться, скоро придет очередная женщина.
Я поставил на стол бутылку и приказал проводнику
достать какой-нибудь закуски. К двеннадцати все было
готово. Я посмотрел на часы, отстукивающие последние
минуты. И как только стрелки сошлись, одна из карт с нежным
звоном шлепнулась на пол и на этом месте из ничего выросла
женщина. Она была высока ростом, с золотистыми волосами,
повязанными шелковым зеленым платком. На ней была желтая
блузка, как кольчугой прикрытая шерстяной накидкой, и
малиновые атласные штаны, плотно облегавшие ее стройные ноги
до колен. Штанины оканчивались рваной бахромой, которая не
служила признаком ветхости ее наряда, он весь отдавал
магазинной новизной. Зеленый глянцеватый пояс с двумя
ремешками-застежками туго перехватывал ее узкую талию. В
левой руке она держала саблю, вставленную в красные ножны с
кисточками. Я с нескрываемым любопытством смотрел на нее,
ожидая, что она будет делать. Будто только что проснувшись
от глубокого сна, она сладостно потянулась, разведя в
стороны руки и, заметив свою саблю, выругалась:
- Вот, дьявол, надоумил его дать мне эту дубинку.
Она бросила саблю на пол и повернулась ко мне.
- Ах вот что! Здесь есть мужчина! А я думала меня
здесь ожидает одиночество. Привет, парнишка! Где это мы?
Уж не в поезде ли? Забавно!
Болтая без умолку, она прошлась по купе, потрогала
руками все, до чего могла достать, заглянула в уборную и,
удовлетворенная осмотром, вернулась к столу.
- Ну, что же, вполне приличная комната. О, я вижу
вино. Вы хотите со мной выпить?
Она бесцеремонно откупорила бутылку и разлила ром в два
бокала.
- Пейте! - не дожидаясь, пока я возьму свою рюмку, она
чокнулась и залпом выпила.
- Ого! Что это? Ах, ром! - она прямо с тарелки
руками хватала устриц и бросала себе в рот. Я был ошеломлен
ее бесцеремонностью и молча сидел на своем месте, не спуская
