Ни один из софизмов безумия -- безумия, которое запирают,--
не был мною забыт: я мог бы пересказать их все, я
придерживаюсь определенной системы.
Угроза нависла над моим здоровьем. Ужас мной овладел. Я
погружался в сон, который длился по нескольку дней, и когда
просыпался, то снова видел печальные сны. Я созрел для
кончины; по опасной дороге меня вела моя слабость к пределам
мира и Киммерии, родине мрака и вихрей.
Я должен был путешествовать, чтобы развеять чары, нависшие
над моими мозгами. Над морем, которое так я любил,-- словно
ему полагалось смыть с меня грязь -- я видел в небе
утешительный крест. Я проклят был радугой. Счастье было моим
угрызением совести, роком, червем: всегда моя жизнь будет
слишком безмерной, чтобы посвятить ее красоте и силе.
Счастье! Зуб его, сладкий для смерти, предупреждал меня под
пение петуха -- ad matutinum и Christus venit<$F"ранним
утром" и "пришел Христос" (лат.).> -- в самых мрачных глухих
городах.
О замки, о семена времен!
Недостатков кто не лишен?
Постигал я магию счастья,
В чем никто не избегнет участья.
Пусть же снова оно расцветет,
Когда галльский петух пропоет.
Больше нет у меня желаний:
Опекать мою жизнь оно станет.
Обрели эти чары плоть,
Все усилья смогли побороть.
О замки, о семена времен!
И когда оно скроется прочь,
Смерть придет и наступит ночь.
О замки, о семена времен!
@BLL=
Это прошло. Теперь я умею приветствовать красоту.
Невозможное
О, жизнь моего детства, большая дорога через все времена, и
я -- сверхъестественно трезвый, бескорыстный, как лучший из
нищих, гордый тем, что нет у меня ни страны, ни друзей...
какою глупостью было все это! Только сейчас понимаю.
-- Я был прав, презирая людишек, не упускавших возможности
приобщиться к ласке, паразитов здоровья и чистоплотности
наших женщин, которые сегодня так далеки от согласия с нами.
Я был прав во всех проявленьях моего презренья: потому что
бегу от всего!
Я бегу от всего!
Я хочу объясниться.
Еще вчера я вздыхал: "Небо! Сколько нас проклятых на этом
свете! Как много времени я среди них! Я знаю их всех. Мы
всегда узна"м друг друга и надоели друг другу. Милосердие
нам не известно. Но вежливы мы, и наши отношения с миром
очень корректны". Что удивительного? Мир! Простаки и
торговцы! -- Нас не запятнало бесчестье.-- Но избранники,
как они встретили б нас? Есть злобные и веселые люди, они
лжеизбранники, поскольку нужна нам смелость или
приниженность, чтобы к ним подступиться. Они -- единственные
избранники. Благословлять нас они не станут.
Обзаведись умом на два су -- это происходит быстро! -- я
вижу причину моих затруднений: слишком поздно я осознал, что
живем мы на Западе. О, болота этого Запада! Не то чтоб я
думал, будто свет искажен, исчерпана форма, движение сбилось
с пути... Да... Теперь мое сознание непременно желает
постичь всю суровость развития, которое претерпело сознание
после крушенья Востока. Так оно хочет, мое сознание!
....Но уже истрачены эти два су. Сознание -- авторитет,
который желает, чтобы я находился на Западе. Заставить бы
его замолчать, и тогда можно сделать свой выбор.
Я послал к дьяволу пальмовые ветви мучеников, радужные лучи
искусства, гордость изобретателей, рвение грабителей; я
вернулся к Востоку и к мудрости, самой первой и вечной.--
Возможно, это только мечта грубой лени?
Однако я вовсе не думал об удовольствии ускользнуть от
современных страданий. Я не имел в виду поддельную мудрость
Корана.-- Но нет ли реальных мучений в том, что, после
заявлений науки, христианство и человек играют с собой,
доказывают очевидное, раздуваются от удовольствия, повторяя
известные доводы, и только так и живут. Тонкая, но глупая
пытка; источник моих возвышенных бредней. Природа, быть
может, скучает. Месье Прюдом родился вместе с Христом.
Не потому ли так происходит, что мы культивируем сумрак
тумана? С водянистыми овощами мы едим лихорадку. А пьянство!
А табак! А невежество! А безграничная преданность! Разве не
далеко это все от мудрой мысли Востока, от первоначальной
родины нашей? При чем же тогда современный мир, если
выдуманы такие отравы?
Служители церкви скажут: "Это понятно. Но вы рассуждаете об
Эдеме. Нет для нас ничего в истории восточных народов".--
Верно! Именно об Эдеме я думал. Чистота древних рас, что для
моей мечты она значит?
Философы скажут: "Мир не имеет возраста. Просто человечество
перемещается с места на место. Вы -- на Западе, но свободно
можете жить на вашем Востоке, настолько древнем, насколько
вам это нужно, и при этом жить там вполне хорошо. Не
считайте себя побежденным".-- Философы, на вас наложил
отпечаток ваш Запад!
Мой разум, будь осторожен. Никаких необузданных, дерзких
решений, ведущих к спасенью! Тренируйся! -- Для нас никогда
наука не развивается достаточно быстро!
Но я замечаю, что спит мой разум.
Если бы, начиная с этой минуты, никогда б он не спал,--
отыскали б мы вскоре истину, которая, может быть, нас
окружает со всеми ангелами, льющими слезы...
Если бы, до наступления этой минуты, никогда б он не спал,--
я не покорился бы, в незапамятную эпоху, смертоносным
инстинктам...
Если бы никогда он не спал,-- я в глубины мудрости смог бы
теперь погрузиться.
О чистота, чистота!
В эту минуту моего пробужденья твое виденье предо мною
возникло.
Через разум и приходят к богу.
Отчаянное невезенье!
Вспышки зарницы
Человеческий труд! Это взрыв, который озаряет порой мою
бездну.
"Нет суеты сует! За науку! Вперед!" -- восклицает
сегодняшний Екклезиаст, то есть все восклицают. И однако
трупы праздных и злых громоздятся на сердце живых... О,
скорее, немного скорее! Туда, за пределы ночи! Разве мы
уклонимся от грядущей вечной награды?
Как мне быть? Я ведь знаю, что значит работа, как
медлительна поступь науки. Пусть молитва мчится галопом и
вспышки света грохочут... Я хорошо это вижу! Слишком просто,
и слишком жарко, и без меня обойдутся. У меня есть мой долг,
и я буду им горд, наподобие многих, отложив его в сторону.
Моя жизнь истощилась. Ну что ж! Притворяться и бездельничать
будем,-- о жалость! И будем жить, забавляясь, мечтая о
монстрах любви, о фантастических, странных вселенных, и
сетуя, и понося эти облики мира -- шарлатана, нищего,
комедианта, бандита: священнослужителя! На больничной койке
моей этот запах ладана, вдруг возвратясь, мне казался
особенно сильным... О страж ароматов священных, мученик,
духовник!
Узнаю в этом гнусность моего воспитания в детстве. Что
дальше? Идти еще двадцать лет, если делают так и другие.
Нет-нет! Теперь я восстаю против смерти! В глазах моей
гордости работа выглядит слишком уж легкой: моя измена миру
была бы слишком короткою пыткой. В последнюю минуту я буду
атаковать и справа и слева.
Тогда -- о бедная, о дорогая душа -- не будет ли для нас
потеряна вечность?
Утро
Юность моя не была ли однажды ласковой, героической,
сказочной,-- на золотых страницах о ней бы писать,-- о
избыток удачи! Каким преступленьем, какою ошибкой заслужил я
теперь эту слабость? Вы, утверждающие, что звери рыдают в
печали, что больные предаются отчаянью, что мертвые видят
недобрые сны,-- попробуйте рассказать о моем паденье,
рассказать о моих сновиденьях! А сам я теперь изъясняюсь не
лучше последнего нищего с его бесконечными Pater и Ave
Maria. Разучился я говорить!
Однако сегодня мне верится, что завершилась повесть об аде.
Это был настоящий ад, древний ад, тот, чьи двери отверз сын
человеческий.
Все в той же пустыне, все в той же ночи, всегда просыпается
взор мой усталый при свете серебристой звезды, появленье
которой совсем не волнует Властителей жизни, трех древних
волхвов,-- сердце, разум и душу. Когда же -- через горы и
через пески -- мы пойдем приветствовать рождение мудрости
новой, новый труд приветствовать, бегство тиранов и демонов
злых, и конец суеверья: когда же -- впервые! -- мы будем
праздновать Рождество на земле?
Шествие народов! Песня небес! Рабы, не будем проклинать
жизнь!
Прощанье
Осень уже! -- Но к чему сожаленья о вечном солнце, если ждет
нас открытие чудесного света,-- вдали от людей, умирающих в
смене времен.
Осень. Наша лодка, всплывая в неподвижном тумане,
направляется в порт нищеты, держит путь к огромному городу,
чье небо испещрено огнями и грязью. О, сгнившие лохмотья, и
хлеб, сырой от дождя, о опьяненье, о страсти, которые меня
распинали! Неужели никогда не насытится этот вампир,
повелитель несметного множества душ и безжизненных тел,
ожидающих трубного гласа? Я снова вижу себя покрытым чумою и
грязью, с червями на голове, и на теле, и в сердце; я вижу
себя распростертым среди незнакомцев, не имеющих возраста и
которым неведомы чувства... Я мог бы там умереть...
Чудовищные воспоминания! Ненавистна мне нищета!
И меня устрашает зима, потому что зима -- это время комфорта.
-- Иногда я вижу на небе бесконечный берег, покрытый
ликующими народами. Надо мною огромный корабль полощет в
утреннем ветре свои многоцветные флаги. Все празднества, и
триумфы, и драмы я создал. Пытался выдумать новую плоть, и
цветы, и новые звезды, и новый язык. Я хотел добиться
сверхъестественной власти. И что же? Воображенье свое и
воспоминанья свои я должен предать погребенью! Развеяна
слава художника и создателя сказок!
Я, который называл себя магом или ангелом, освобожденным от
всякой морали,-- я возвратился на землю, где надо искать
себе дело, соприкасаться с шершавой реальностью. Просто
кестьянин!
Может быть, я обманут? И милосердие -- сестра смерти?
В конце концов я буду просить прощенья за то, что питался
ложью. И в путь.
Но ни одной дружелюбной руки! Откуда помощи ждать?
@BLL=
Да! Новый час, во всяком случае, очень суров.
Я могу сказать, что добился победы; скрежет зубовный, свист
пламени, зачумленные вздохи -- все дальше, все тише. Меркнут
нечистые воспоминания. Уходят прочь мои последние
сожаления,-- зависть к нищим, к разбойникам, к приятелям
смерти, ко всем недоразвитым душам.-- Вы прокляты, если б я
отомстил...
Надо быть абсолютно во всем современным.
Никаких псалмов: завоеванного не отдавать. Ночь сурова! На
моем лице дымится засохшая кровь, позади меня -- ничего,
только этот чудовищный куст. Духовная битва так же свирепа,
как сражения армий; но созерцание справедливости --
удовольствие, доступное одному только богу.
Однако это канун. Пусть достанутся нам все импульсы силы и
настоящая нежность. А на заре, вооруженные пылким терпеньем,
мы войдем в города, сверкающие великолепьем.
К чему говорить о дружелюбной руке? Мое преимущество в том,
что я могу насмехаться над старой лживой любовью и покрыть
позором эти лгущие пары,-- ад женщин я видел! -- и мне будет
дозволено обладать истиной, сокрытой в душе и теле.
Апрель-август 1873
