они становятся. Фактор редкости, так сказать. Придется оставить его у себя
до тех пор, пока я снова не попаду в такое место, где в них понимают толк.
- Гм-м, - длинные и блестящие глаза некоторое время пристально
всматривались Кевину в лицо. - Если у тебя есть еще один такой камень, то
я, пожалуй, дам тебе восемьсот за пару.
- Конечно, у меня есть еще один, и если ты действительно хочешь их
получить, то должен выложить тысячу золотых. Это их точная цена в качестве
торгового эквивалента деньгам. Мне следовало бы потребовать за пару
двенадцать сотен, учитывая то, что они здесь так редко встречаются, но я
сегодня что-то не в настроении или слишком устал, чтобы играть в эти игры.
Если тебя это не устроит, то мне придется обратиться к Честеру-младшему с
Бокс Корт. В прошлый раз он очень хорошо со мной обошелся.
Эссен хмыкнул:
- Честер имеет дело с булыжниками и треснувшими стекляшками, и...
- Тогда он сумеет оценить настоящий беланезийский меновый бриллиант,
- перебил Кевин, пожимая плечами. - Спасибо, добрый сэр, но я лучше...
- Девятьсот за пару.
Кевин улыбнулся и покачал головой.
- Вы совсем меня не слушаете, любезный торговец. С моей стороны - это
чистая глупость, отдавать здесь, на краю света два беланезийских сапфира
за какую-то жалкую тысячу золотых. Вы это знаете так же, как и я! Мы оба
знаем, какой доход это принесет нам. Вам бы следовало относиться к вашим
клиентам с таким же благоговением, с каким вы относитесь к своей торговле,
добрый Эссен.
- Не надо учить меня моему ремеслу, молодой человек!
- Не надо держать меня за дурака, торговец!
Лицо старого торговца не изменило своего выражения, однако в глазах
промелькнуло что-то похожее на гнев, либо на уважение. Возможно, это даже
был юмор.
- Дайте мне посмотреть его братца.
Кевин с готовностью вынул из внутреннего кармана плаща второй камень.
Старый торговец принялся разглядывать его на свет. Затем он долго
рассматривал его сквозь увеличительное стекло и взвешивал на своих весах.
- Так... а теперь первый, пожалуйста.
После такого же тщательного исследования он кивнул.
- Второй немного получше. Тысячу за пару я дам.
Кевин постарался скрыть улыбку. Оба сапфира были абсолютно
одинаковыми. В этом как раз и заключалось основное достоинство
беланезийских камней, которое и позволяло им стать законным и общепринятым
средством платежа наравне с деньгами.
- Сейчас мне не нужна тысяча, - сказал он, - и к тому же я не хотел
бы таскать с собой такую тяжесть. Выбери себе любой из этих камней за пять
сотен. С этой целью я и пришел, и с ней я уйду, или мне придется выйти
отсюда с обоими сапфирами в кармане, но в этом случае ты их больше не
увидишь.
- Я могу дать расписку на всю сумму, и вам не придется носить золото
с собой.
Теперь настал черед Кевину раздумчиво возводить глаза в потолок и
произносить многозначительное "Гм-м". Он знал, что расписки будет
достаточно; шериф дал этому торговцу самую лестную характеристику, как
самому надежному и заслуживающему доверия на много миль в округе и
славящемуся своей честностью на всем протяжении Торгового пути. Как
говорили, "расписки Эссена так же хороши, как и его золото". Местные
торговцы и купцы принимали их без возражений.
- Или вы слишком недавно приехали в Мидвейл, молодой человек, или не
слишком уверены в своих поступках, раз колеблетесь так долго, - поторопил
его старый торговец. - Мои расписки всегда можно превратить в звонкую
монету.
Кевин кивнул.
- Тысяча за пару - заметано. Я возьму расписку на восемьсот золотых и
две сотни паланскими платиновыми гинеями.
Паланские монеты имели рубчатый гурт по краям, что служило гарантией
того, что они не были соскоблены.
- Я не имею дела с неполноценными монетами, молодой человек, я их не
принимаю и не даю. Если хотите, я могу взвесить их, Кевин из Кингсенда.
- Если это вас не затруднит, торговец. Кстати, у меня есть
собственный эталон. - Кевин протянул Эссену сверкающий латонский золотой,
завернутый в кусок мягкой ткани. Старик тщательно взвесил золотой, положил
на другую чашку весов свой одноунцевый разновес, кивнул и снова вручил
золотой Кевину. Еле заметная улыбка тронула уголок его губ и прорезала на
лице новые морщинки.
- Я не думал, что ты тоже торговец, Кевин из Кингсенда.
- Если хочешь выжить среди торговцев, ты должен сам стать таким,
Элдер Эссен. - Кевин улыбнулся: - Каждый человек одновременно и стрела, и
мишень.
Услышав старинную пословицу, торговец улыбнулся Кевину. Взвесив
платину, он принялся писать расписку:
"Я, Эссен Элдер, торговец ювелирными изделиями, проживающий в
Ясеневом квартале города Мидвейла, что находится на Великом Западном
торговом пути, торжественно заявляю и клянусь выплатить подателю сего,
Кевину из Кингсенда, восемьсот золотых по его первому требованию.
Если упомянутый Кевин из Кингсенда пожелает, то он может переписать
данную расписку на другое лицо, которое в свою очередь может переписать ее
еще кому-либо, но не более трех раз".
- Заходите еще, Кевин из Кингсенда, когда ваш кошелек снова будет
нуждаться в том, чтобы его наполнили, - пригласил он, вручая Кевину
расписку. Кевин ухмыльнулся:
- В следующий раз, торговец, тебе не удастся заработать на мне так
легко.
Легкая, неуверенная улыбка снова появилась на лице Эссена:
- Я буду с нетерпением ждать этого момента.
Кевин шагал обратно в казармы, низко опустив голову и хмурясь, словно
булыжники мостовой вызывали его гнев. Радостное настроение, в котором он
пребывал после сделки с Эссеном, полностью улетучилось. Кевин был зол на
проклятого шерифа, зол на весь этот проклятый и шумный город, но больше
всего он злился на самого себя! Из простого мальчишества, как говорили в
академии, чтоб в заднице защекотало, он остановился перед старой, похожей
на ведьму гадалкой. Это произошло на обратном пути от Эссена, и теперь
Кевин мрачно раздумывал над тем, почему человек время от времени
совершенно сходит с ума и совершает подобные вещи. После обычных
ритуальных фраз о том, как счастлив он будет, несмотря на все тяготы,
лишения и тяжелый труд; о том, как несправедливо неуловимо то, что он
ищет; а также о том, как длинна и нелегка была дорога, по которой он
путешествовал, она вдруг замолчала, широко раскрыв глаза. Затем она
вздрогнула и, обхватив впалую грудь, заговорила высоким, угрожающим
голосом:
- Тебя окружает смерть! Ты носишь ее с собой! Смерть ждет тебя на
дороге! Смерть - твой верный попутчик!
Это звучало даже лучше той фразы, которая так рассердила шерифа.
"Опасность и Смерть - мои старые товарищи" - это звучало весомо.
- Это все? - спросил Кевин едко.
- Ты устремлен в ужасную тьму, как стрела уносится в ночь. Там ждет
страшное зло, - гадалка состроила такую рожу, чтобы сразу было видно, как
она потрясена открывшимся ей зрелищем. Закутавшись в свой темный плащ она
вся тряслась, светлые старческие водянистые глаза устремились в невидимые
простому смертному дали. Замогильным голосом она объявила: - А теперь
уходи. Я не смею продолжать.
Он заплатил ей ее цену - целую серебряную крону - и пошел дальше.
Болтливая старая карга!
Итак, это была его собственная вина. Никакая банда разбойников не
волокла его сюда силком.
Но он оказался здесь и был вовлечен шерифом в какую-то авантюру! И
это жгло его, словно стрекательные нити медузы. Это и еще - последние
слова шерифа, сказанные после ухода капитана Микела: "Ты, парень, словно
монета из далекой страны - новенькая и блестящая, но пока - неизвестного
достоинства. Ты пока еще остался неистраченным".
Что ему-то об этом известно? Властный, надутый, утомительный старый
ублюдок!
Кевин знал, что не должен был раздражаться. Мелкая раздражительность
скверно влияла на душевное равновесие и могла его нарушить. Я знаю,
Сэнтон, я знаю, знаю, знаю! Но, милостивые боги, как же он не любил, когда
ему приказывали что-то делать! Казалось, что весь мир состоит из одних
только самодовольных, надутых и претенциозных дураков, которые каким-то
образом получили возможность командовать остальными, указывая им, как надо
вести свои дела.
Кевин припомнил один случай. Это было в прошлом году, в
Северо-восточном королевстве. Кевин навьючивал мула, а какой-то человек,
которому больше нечем было заняться, сидел поблизости с мрачной гримасой
на лице и наблюдал за ним. В конце концов он промолвил с усмешкой:
- Ты, парень, неправильно увязываешь тюки.
Кевин даже не повернул головы.
- Ты невнимательно смотрел, старина. Мулов навьючивают именно так,
как я делаю.
Последовала негодующая пауза, затем человек сказал:
- Вы, молодые шакалы, всегда все знаете лучше, не так ли?
- Знаем достаточно, чтобы не лезть не в свое дело.
И тогда он возмущенно хрюкнул и ушел в гневе.
"Старый дурак! - подумал Кевин. - Чаще всего советы дают те, кто
меньше всех знает..."
Ассоциация была совершенно неожиданной, но Кевин внезапно вспомнил,
как Сэнтон однажды рассказал ему историю о человеке, у которого была
лошадь по кличке Гордость. Это была восхитительная лошадь, непревзойденная
в своей красоте. Все предупреждали владельца, чтобы он не пытался ездить
на ней верхом, но он не послушался их совета. Однако, оказавшись в седле,
этот человек обнаружил, что не может слезть, и тогда лошадь затоптала
сначала его семью, потом друзей, а потом унесла его далеко и навсегда, в
какое-то навеки проклятое место. Кевин слушал, а внутри его все бурлило от
того, что Сэнтон усадил его и заставил выслушивать какие-то детские
сказки. Он чувствовал себя очень смущенным тогда...
- Рейнджер!
Кевин поднял голову. Шериф махал ему рукой, приглашая зайти в свой
кабинет.
Кевин тяжело вздохнул. Что там еще?
Шериф был гораздо более официален, чем в последний раз, а его обычная
неприветливость не так бросалась в глаза.
- Это Балак Флинтхилл, мастер секиры, из клана Гранита племени гномов
Стальных гор, - сказал шериф. - Он пойдет с тобой.
На первый, невнимательный взгляд, человек, стоящий возле шерифа, в
сумерках мог показаться медведем, одетым по-человечески, - низкорослый,
коренастый, покрытый рыжеватой шерстью. Открытые участки кожи, в тех
местах, где не было бороды, были сожжены красноватым загаром, словно от
долгого пребывания на солнце. Борода была окладиста и курчава, такие
рыжевато-коричневые волосы свисали до самых бровей из-под плотной кожаной
шапочки. Гном был одет в свободную коричневую шерстяную рубашку, поверх
которой был надет кожаный камзол темного цвета. На ногах его были надеты
сверкающие короткие башмаки, толстые кожаные чулки, перетянутые
многочисленными ремешками, а также потертые кожаные штаны. Темный плащ с
прихотливым узором переплетающихся темно-синего и черного цветов был
небрежно наброшен на его квадратные мускулистые плечи. Светло-голубые
глаза, сверкающие из-под низких, кустистых бровей, производили
впечатление, что он не одобряет ничего из того, что видит перед собой. В
настоящее время эти глаза были устремлены на Кевина. Крупная голова,
казавшаяся несколько великоватой, была посажена прямо на плечи, без
всякого намека на шею. Гном стоял, упрямо расставив ноги, уперев руки в
бока и немного запрокинув назад голову, прямой, словно дубовая колода в
аршин высотой, слегка подтесанная посередине.
Позади него возле стены было свалено в кучу снаряжение: небольшой
