Пирамид было привлечено. То, что произошло потом, заставило работать
радиосвязь между Паломаром и Пернамбуко, Гринвичем и Мысом Доброй Надежды;
радиосвязь ужасную и тревожащую: астрономы всей Земли сообщили, а потом
несколько раз подтвердили потрясающий факт: наша планета отдаляется от
Солнца. "Возрадуйтесь Мессии" появилась, чтобы увести Землю.
Земля, населенная десятью миллиардами людей, многие из них гениальны,
многие отважны, построила и атаковала захватчика гигантскими боевыми
ракетами. Безрезультатно.
Два корабля Межпланетных Экспедиционных войск были посланы в космос,
и люди высадились на новой планете для нанесения ответного удара.
Безрезультатно.
Земля по спирали уходила со своей орбиты.
Если невозможно победить, тогда, может быть, переселение? Срочно были
построены новые корабли. Но они ржавели без пользы, по мере того как
Солнце становилось все меньше, а ледяной покров все толще. Да и куда было
переселяться? Не на Марс же и не на Луну, которая уносилась вместе с
Землей, не на Венеру, с ее непригодной для дыхания атмосферой, или давящий
своим притяжением Юпитер. Переселение было так же бессмысленно, как и
война, поскольку не существовало места, куда можно было бы эмигрировать.
Одна, только одна Пирамида прибыла на Землю. Она сделала площадку на
вершине самой высокой горы и самовольно поселилась на ней. Наблюдатель?
Страж? Но не имело значения, кем она была. Она была.
Солнце стало слишком далеко и не давало тепла и света, и тогда из
бывшей Луны чужестранцы-Пирамиды создали в небе новое маленькое Солнце -
Солнце, которое светило пять лет, которое сгорало и снова зажигалось, и
снова, и снова, и так бесконечно.
Десять миллиардов вели неистовую и неравную борьбу, и, когда ее
безнадежность стала, наконец, очевидной, многие умерли от холода и голода,
а в оставшихся в живых, почти во всех, что-то внутри вымерзло, умерло. И
те, кто существовал на Земле спустя два с небольшим столетия, более или
менее напоминали Гражданина Бойна, и лишь немногие, очень немногие - Глена
Тропайла.
Гала Тропайл внимательно смотрела на мужа полными муки глазами.
- Я хочу выбраться отсюда, - говорил он настойчиво. - Они хотят убить
меня. Послушай, позволив им убить меня, ты сделаешь себя несчастной,
будешь страдать, ты не можешь этого допустить, Гала.
Она рыдала:
- Я не могу ничего сделать!
Тропайл взглянул через плечо. Гражданин Бойн водил пальцем по узору
на корпусе золотых часов, которые когда-то принадлежали его отцу, а вскоре
перейдут его сыну. Глаза Бойна были закрыты, он не слушал.
Тропайл немного наклонился, он умышленно положил свою руку на руку
жены. Она вздрогнула и покраснела. Он чувствовал, как она дрожит.
- Можешь, - ответил он. - И более того - сделаешь. Ты можешь помочь
мне выйти отсюда. Я настаиваю на этом, Гала, потому что я должен уберечь
тебя от этих страданий. - Он убрал руку и строго сказал: - Дорогая,
думаешь, я не знаю, как много мы всегда значили друг для друга?
Гала с отчаянием посмотрела на него. В раздражении она теребила рукав
своей тонкой летней блузки, швы не были ослаблены, на это не было времени.
Она как раз переодевалась в костюм, который подобает носить под паркой в
День Возрождения Солнца, когда пришли с новостью о ее муже.
Она старалась отвести взгляд:
- Если ты действительно Волк...
Надпочечники Тропайла заработали и наполнили его уверенностью.
- Ты лучше знаешь, кто я. Лучше, чем кто-либо.
Это был тонкий намек на их тайные отношения и, так же, как и
прикосновение его руки, он подействовал.
- В конце концов, почему мы ссоримся, как прошлой ночью, например? -
Он поторопился. Нужно не бередить раны, а заставить ее действовать. -
Потому что мы нужны друг другу, важно, чтобы мы были вместе. Я знаю, что
если бы ты попала в беду, ты бы рассчитывала на меня... И я знаю, Гала,
что ты была бы обижена, очень обижена, если бы я не рассчитывал на тебя.
Шмыгая носом, она завязала яркий шнурок босоножки. Потом она
посмотрела ему в глаза. Несомненно, последствия ссоры начинали
сказываться. Глен Тропайл знал, что он полностью может рассчитывать на тот
положительный эффект, который приносят размолвки. Она начала сдаваться.
Украдкой взглянув на Гражданина Бойна, она понизила голос:
- Что я должна сделать? - спросила она шепотом.
Через пять минут Гала ушла, оставалось более чем достаточно времени;
в запасе у Тропайла было по крайней мере тридцать минут. Сначала они
возьмут Бойна, он об этом позаботится. А когда с Бойном покончат...
Тропайл вырвал одну из трех ножек табурета и сел, с трудом балансируя
на двух оставшихся. Он с грохотом бросил сломанную ножку в угол.
Шаркая ногами, прибежал Охранник Дома Пяти Правил и заглянул в
камеру.
- Волк, что с твоим табуретом?
Тропайл сделал левой рукой жест, означающий "ничего особенного".
- Ничего страшного. Плохо только то, что трудно погружаться в
размышления, когда пытаешься удержать равновесие и напрягаешь все мускулы.
Охранник сделал протестующий жест "разреши-помочь-тебе".
- Идут последние полчаса твоей жизни, Волк, - напомнил он Тропайлу. -
Я починю тебе табурет.
Он вошел в камеру, приколотил ножку и вышел, сохраняя на лице
выражение вежливого участия. Даже Сын Волка имел право на то, чтобы в
последние полчаса перед Жертвоприношением насладиться Медитацией.
Через пять минут он вернулся, лицо было торжественно и в то же время
радостно, как у того, кто принес серьезное, но долгожданное известие.
- Пришло время первого Жертвоприношения, - объявил он. - Кто из
вас...
- Он, - быстро ответил Тропайл, указывая на Бойна.
Бойн спокойно открыл глаза и наклонил голову. Он встал, кивнул
Тропайлу на прощанье и пошел за Охранником на Жертвоприношение, на смерть.
Когда они выходили, Тропайл кашлянул, что означает просьбу о небольшом
одолжении. Охранник остановился.
- В чем дело, Волк?
Тропайл показал ему пустой кувшин для воды - абсолютно пустой; он сам
вылил воду из него за окно.
- Приношу свои извинения, - покраснел Охранник и быстро вывел Бойна.
Он почти сразу же вернулся и налил воды в кувшин. Он даже не подождал,
чтобы посмотреть церемонию Жертвоприношения.
Тропайл наблюдал за ним. Адреналин бурлил в его надпочечниках, как
бурлит Хорошо Вызревшая Вода.
Охранник оплошал. Он небрежно отнесся к своим обязанностям: сломанный
стул; пустой кувшин. А Гражданин, с детства приученный быть внимательным и
тактичным, неизбежно в таких случаях чувствует себя униженным и старается
исправиться.
Тропайл продолжал закреплять свое превосходство.
- Подожди, - любезно попросил он Охранника. - Мне бы хотелось
поговорить с тобой.
Раздираемый сомнениями, Охранник колебался. "Жертвоприношение..."
- К черту Жертвоприношение, - спокойно промолвил Тропайл. - В конце
концов, они просто вонзают трубку в позвоночник человека и выкачивают из
него все жизненные соки, не так ли? Это убийство, и все.
Удар! Удар! Еще удар! И Охранник буквально побледнел. Тропайл
богохульствовал и не останавливался.
- Я хочу рассказать тебе о своей жене, - продолжал Тропайл
доверительно. - Знаешь, это настоящая женщина. Не из этих замороженных
Гражданок, ты понимаешь меня? Ну, она и я, мы обычно... - Он помедлил. -
Ты ведь человек, умудренный опытом, правда? Я хочу сказать, ты повидал
жизнь.
- Я... думаю, да, - с усилием ответил Охранник.
- Тогда, я знаю, ты не будешь шокирован. - Тропайл лгал. - Должен
сказать, есть много женщин, о которых и не подозревают эти надутые
Граждане. Видел ты когда-нибудь женские колени? - Он хихикнул. - Целовался
когда-нибудь при свете? - Он подмигнул Охраннику. - Целовался когда-нибудь
в большом кресле, и, скажем, женщина у тебя на коленях, вся такая мягкая,
тяжелая, теплая, прижата к твоей груди, и... - Он остановился и сглотнул.
От собственных слов его тошнило, трудно было говорить такое. Но он
заставил себя продолжать: - Видишь ли, она и я, мы занимались этим. Часто.
Все время. Вот что я называю настоящей женщиной.
Он остановился. Его насторожило внезапно изменившееся выражение лица
Охранника, его остекленевшие глаза, тяжелое дыхание. Он зашел слишком
далеко. Он хотел лишь парализовать старика, вызвать у него отвращение,
вывести из строя, но он перестарался; он подскочил к Охраннику и подхватил
его как раз в тот момент, когда старик стал падать, теряя сознание.
Тропайл полил на него водой. Охранник чихнул и неуверенно сел. Он
остановил свой взгляд на Тропайле и вдруг покраснел.
- Я хочу выйти на улицу и посмотреть на Новое Солнце, - сурово
произнес Тропайл.
Просьба была невероятной! Охранник, по-видимому, не имел права давать
своим подопечным такую свободу, это противоречило Долгу, ведь Охранник
должен Охранять. Но грязные рассказы Тропайла выбили Гражданина Хармейна
из колеи.
Ему было трудно двигаться, он задыхался от тех непристойностей,
которых наслушался. Он разрывался между двумя возможными вариантами
развития событий, оба строго обязательны, оба абсолютно невозможны.
Тропайл находился под арестом в соответствии с Пятым Правилом. И с этим
все было ясно, но лишь с одной стороны. Таких, как Тропайл, нельзя было
выпускать из помещения, где они содержались; Охранник знал об этом; все
это знали, и Тропайл тоже это знал.
Тропайл просил о невозможном. Это было большей непристойностью, чем
даже страшные похотливые истории. Никто и никогда не просил о том, чего
нельзя было позволить, потому что никто никогда ни в чем не мог отказать;
это было абсолютно немыслимо, неприлично.
Можно было лишь попытаться пойти на компромисс. Заикаясь, Охранник
произнес:
- Может быть... Может быть, позволить тебе посмотреть на Солнце из
коридора? - Даже это полностью противоречило правилу; но он обязан был
что-то предложить. Что-то всегда предлагалось. С детства Охранник никогда
и никому не отвечал резким отказом. Ни один Гражданин так не поступал.
Резкое "нет" вело к неприятным ощущениям, резким словам и, может быть,
даже к драке. Единственно мыслимое резкое "нет" было ужасным последним
"нет" сумасшедшего. А кроме этого...
Гражданин предлагал. Гражданин шел на компромисс. Гражданин неизменно
испытывал тихую радость, когда его предложение неизменно принималось,
компромисс достигался, обе стороны были удовлетворены.
- Для начала пойдет, - проворчал Тропайл. - Открывай, старик,
открывай! Не заставляй меня ждать!
Охранник, пошатываясь, открыл дверь в коридор.
- А теперь на улицу!
- Я не имею права! Не могу! - вырвался крик боли из груди Охранника.
Он закрыл лицо ладонями и зарыдал, безнадежно выведенный из строя.
- На улицу, - безжалостно настаивал Тропайл. Он чувствовал себя
смертельно больным. Он шел против всего того, что было и его жизнью, не
только жизнью Охранника.
Но он был Волком.
- Я буду Волком, - прорычал он и подошел к Охраннику. - Моя жена, -
произнес он. - Я ведь еще не закончил рассказывать. Иногда она обнимала
меня и прижималась ко мне, и однажды, я помню это, она поцеловала меня в
ухо. Днем. Было забавно и приятно. Просто невозможно описать.
Плача, Охранник бросил Тропайлу ключи и, раздавленный, заковылял
прочь. Он уже был неспособен что-либо сделать. Да и сам Тропайл чувствовал
себя почти так же скверно, разница была лишь в том, что он продолжал
действовать. То, что он произносил, как кислотой, жгло ему горло.
- Они называют меня Волком, - вслух произнес он, держась за стену. -
