парчи на ризы, и потому они будут несколько коротки и узки, особливо для
дьякона, - и потом, что завещание мещанина О., отказавшего церкви пять
тысяч рублей на поминовение об его душе, утверждено законным порядком и
задним числом в уездном суде. Притом сия беседа была очень коротка: Марья
Петровна торопилась, чтоб хозяин, возвращавшийся всегда об эту пору из
города, застал ее дома, закрыла уже вторую чашку и, несмотря па
настоятельное требование хозяйки, никак не стала пить больше четырех,
поднялась немедленно, расцеловалась с матушкою, взяла благословение у
батюшки, поблагодарила униженно обоих за угощение, благие советы и будущие
милости и отправилась.
------------------------
Как ни спешила она, однако опоздала и в первой раз в продолжение
тридцатилетней своей замужней жизни при шла домой после своего хозяина.
Насупив брови, сидел он в переднем углу, ворчал и поглядывал в окошко.
- Бог милости прислал, Семен Авдеевич! Батюшка Фе дор Петрович и матушка
вам кланяются, - сказала дрожа щим голосом обробевшая супруга грозному
супругу.
Семен Авдеевич, надо предуведомить читателей, был русским мужем в полном
смысле этого слова, не любил шутить, не допускал, чтоб Марья Петровна
жаловалась на его привязанность, - и у него всякая вина была виновата.
Вообще он был человек упрямый, не терпел прекословии и требовал, чтоб слова
его были принимаемы за святые и ненарушимые. Домашние боялись его
обыкновенного взгляда, не говоря уже о минутах гнева, когда все вокруг его
приходило в трепет, - и с подобострастием исполняли его приказания, которых
он никогда не повторял. Этого пока нам довольно знать об его характере.
- Семен Авдеевич, - начала опять Марья Петровна, скинув салоп, повесив его
на гвоздик и занавесив простынею, - я ходила ведь к батюшке посоветоваться
о нашем горе. Отец протопоп велел прислать Ганю завтра к себе и обещался
божиим словом уговорить его и наставить на путь истинный. Может быть, это и
пойдет ему на пользу. Ведь вы знаете сами, какой Федор Петрович - речистой:
заговорит о чем божественном, словно рекою польется, так плакать и хочется;
а Ганюшка наш очень к нему привержен.
- Что тут пустяки околачивать, - отвечал супруг, не сколько смягчившись, -
я придумал, что делать надо с Гаврилой. Женить поскорее и концы в воду. Мне
уже давно заговаривал сват из железного ряда о Куличевых, и я заварил кашу.
Сегодня же придет к нам сваха, - знаешь, - торговка с Листов, что сватала
Иванову куму, Савишна. Она мне даве встретилась. Нам чего лучше. Старик-ать
в миллиона.
- Да дочь ведь не одна у него, Семен Авдеевич, не то две, не то три.
Правда, те уже давно замужем, отрезанные ломти.
- У Куличева на всех достанет. Об этом тужить нечего. А когда поп велел
прислать к себе Гаврилу?
- Завтра после обеден.
- Это, впрочем, не мешает... да вот и гостья
наша...
В комнату вошла женщина лет под сорок, среднего роста, в черном тафтяном
поизношенном салопе, повязанная скромно саржевым платком кофейного цвета,
помолилась усердно образу, в переднем углу висевшему, и раскланялась пред
хозяевами.
- Доброго здоровья желаю вам, сударь Семен Авдеевич, и вам, сударыня Марья
Петровна. По добру ли, по здорову вы поживаете?
- Помаленьку, Прасковья Савишна, - отвечала хозяй
ка. - Прошу вас покорно садиться. Что давно не видать
тебя было, мой свет?
- Захлопоталась, родная. Нынче в мясоед-то бог сподобил меня пять свадеб
снарядить, да такие-то нёшто все богатые, да добрые, да великодушные; так я
то у свёкров да свекровей гостила, то у тестей да тещей, то у молодых.
Никто ведь от себя не пускает, - за руки держат, - хоть век живи на всем на
готовом, - что твоей душеньке угодно, пей, ешь и веселись.
- Э, брат-Савишна, ты рада тарабарить о пустяках, - сказал ей улыбаясь
хозяин, - а нам слушать тебя некогда, разве Маше на досуге. Поднеси-ка ей,
жена, горского или горького, да и приступим к своему делу.
- Ох-хо-хо, батюшко Семен Авдеевич, вы все такие же, как прежде, слова не
дадите выговорить. Ведь на то и язык бог дал, чтобы говорить. Спасибо еще,
что со слов пошлины не берут. Намолчимся в могиле, мой родимый!
Между тем Марья Петровна напенила ей бокал.
- Доброго здоровья желаю вам, мои благодетельные! Коли вперед дают
магарыч, так, видно, после не будет обиды. Ну, мои батюшки, у вас, слышала,
есть купец, а у меня есть товар. Давайте торговаться.
- Какой же бы это был у вас товар? - сказал с гордо стью тою же аллегорией
купец, потирая себе рукою бороду и усы. - Чтобы нам-ста в лавку принять
было не стыдно.
- Куда больно надменны, Семен Авдеевпч, уж и в лав ку принять стыдно! Не
бойтесь, сударь; нашего товару не охает ни дворянин, ни купец
первостатейный. Вопервых, есть у нас на примете у Куличева, у Григорья
Сергеевича, дочка - маков цвет, сто тысяч денег чистогану, на пятьдесят
приданого; у Жестиной внучка, - правда, постарше, да зато единородная,
каменный дом с лавками на Смолежском рынке, приданое порядочное, и жемчужку
есть и бриллиантиков, крепостных в волю, и всякое домашнее обзаведежие; у
Нестаровых племянницасирота, приданого поменьше, зато собою красавица,
полная, румяная, здоровая, на фортопьяне так и рассыпается, что на твоих
гуслях, и по-французскому умеет, бойка, резва...
- Полно, полно, Савишна, нам таких не надо, - прервал старик, - нам давай
попроще да попрочнее.
- Чего же искать долго, - сказала Марья Петровна, - Куличева мне не
противна. Девушка скромная ж смирная; намедни я видела ее на гулянье с
родителями. И семейство хорошее, небаламутное, родни немного. Нет ли у
тебя, Савишна, росписи от них?
- Где ж, матушка, роспись! Я ведь не знаю еще, как и согласятся они...
- Как согласятся! мы разве кланяемся, - закричал сердито старик. - Невест
много, хоть пруд пруди.
- Ох, Семен Авдеевич, все ты не туда воротишь! кто, батько, всякое лыко в
строку ставит. Я ведь не к тому речь вела, а сказала только, что надо мне
переговорить с ними прежде. Поверьте мне, я вас по соседству всею душою
люблю, зная, что вы меня не обидите, и постараюсь дело уладить. Завтра же -
к обеду, коли за тем стало, принесу вам роспись. А и то сказать: если вы уж
так заспесивились, так ведь мы с своим товаром и прочь пойдем. Женихи у
меня есть и другие. Недалеко сказать, подле вас живет майор, четвернею в
карете может ездить, а это ведь по нынешнему великатству не шутка, и с
кавалериею. У головы сын...
- Перестань, Прасковья Савишна, - сказала хозяйка,
- ты на моем муженьке не взыщи: ведь уж у него всегда
речь такая, зато без лихвы.
- Разве так, то...
- О, травленая, - сказал, развеселившись, купец, по
смотрел с улыбкою на сваху, и, вынув из бумажника
красную ассигнацию, подал ей.
- Ну вот давно бы так - теперь и за дело приняться охотнее и веселее, -
отвечала она, завертывая ассигнацию в узелок на платке. - Прощайте же, мои
светы, до завтра; мне надо еще забежать кой-куда: просили принести в одном
доме сережки, а в другом турецкой платочек, - прощайте.
Свахе налили еще бокал горского. Она выпила, поклонилась опять
по-прежнему, раскланялась и ушла.
Старики разговорились между собой о невесте, и тем
кончился первый день, в который мы их узнали.
----------------------
Назавтра Авакумов, воротясь от ранней обедни, послал своего сына к отцу
Федору с угрозою, что ежели и пастырское наставление останется втуне, то уж
сам он примется по-своему.
Отец Федор, к которому родители посылали сына с такою надеждою на успех,
под грубою, простою наружностию, нам уже несколько известною по разговору
его с Марьею Петровною, - скрывал многие превосходные качества: он имел
разум, просвещенный наукою, сердце доброе и чувствительное, характер
твердый и решительный. Он ходил, правда, неловко, не любил околичностей,
отвечал всегда жестко и на отрезе, не знал никаких светских приличий и
осторожностей, утирался рукою, - но читал и понимал блаженного Августина и
Канта, восхищался всякою глубокою мыслию, истинно соболезновал сердцем при
виде несчастий ближнего и скор был на подание помощи. Говорил он
обыкновенно тяжело, кроме тех только случаев, когда, свергнув оковы
школьной схоластики, переставал мудрить и давал волю внутреннему горячему
чувству, не охлажденному летами. Тогда речь его преисполнялась убеждения, и
он овладевал душою слушателя. Между прихожанами славился он своею
ученостию, чистотою нравов и готовностию на всякое доброе дело.
- Добро пожаловать, Гаврило Семенович, - так приветствовал он вошедшего
купецкого сына, - родительница ваша просила меня переговорить с вами; очень
рад, если могу служить чем вам и вашему почтенному семейству, от которого я
видел всегда столько знаков благорасположения. Прошу покорно в гостиную.
Афанасьевна! коли придет кто ко мне, проси обождать часок - места, теперь,
де, не время.
С сими словами повел он духовного своего сына по чистому половику в
опрятную комнату, украшенную по стенам большими портретами митрополитов
Платона и Амвросия, преосвященного Августина и ставленною грамотою в
большой золотой раме. В переднем углу под сению красивых искусственных верб
висел образ Казанской божьей матери, пред коим теплилась лампада и горела
восковая свечка. Окошки задернуты были миткалевыми белыми занавесками. На
столах, покрытых, как и стулья, затрапезными чехлами, не видать было
ничего, кроме гусиного крыла в углу, коим сметывалась пыль, и нескольких
поминаний на наугольнике под образом. На середине стола лежала Библия в
октаву, разложенная на апостольских посланиях, и Глазуновскии месяцослов.
- Отчего вы так похудели, мой любезный друг? - Так начал священник,
расположившись с своим гостем на софе, хотя было сей последний долго
отнекивался и не решался сидеть на таком высоком месте.
- Не знаю-с.
В самом деле молодой человек, которому было не больше семнадцати лет от
роду, имел лицо совершенно обтянутое, бледное как полотно; в глазах у него
заметно было что-то возвышенное и благородное, но они были тусклы, впалы, и
только изредка из-под густых бровей сверкал луч жизни. Однако же он был не
дурен собою, имел черты лица правильные, широкий лоб с глубокими чертами,
белокурые волосы.
- Родительница ваша, - начал с расстановкою, откаш ливаясь, подготовленную
речь отец протопоп, - родительница ваша, дочь моя духовная и любезная,
приходила к нам вчера и рассказывала чистосердечно о своем несчастии. Она
объяснила нам, что вы долгое уже время о чем-то неведомом печалитесь, а
чрез то на нее, а ровно и на сожителя ее, а вашего родителя, наводите
тоску. На сие самое я как пастырь церкви и отец ваш духовный,
долженствующий... х, х, х, кашель одолевает меня... долженствующий пещись о
вверенном ему стаде, так и по просьбе вашей родительницы, обязанным себя
считаю войти в ваше положение и подать вам благий совет. Различны бывают
искушения, которым подвергается человек в сей жизни, но кийждо искушается
от своея похоти влеком и прельщаем. Тоска ваша принадлежит, может быть, к
сему числу. Всякую радость имейте, говорит тот же святой апостол Иаков в
своем соборном послании, егда во искушения впадаете различна: ведяще, яко
искушение вашея веры соделывает терпение; терпение же дело совершенно да
имать, яко да будете совершении и всецели, ни в чем же лишени. Отчаяние же
принадлежит к числу смертных грехов, а вера, надежда и любовь составляют
основание христианских добродетелей. Возверзи печаль твою на господа,
говорит псалмопевец Давид. Действительно, мо литвою человек облегчает и
укрепляет душу свою, и на сию усердную заступницу нашу... хма, лампадка-то
погасла, знать, масла плут лавочник отпустил не свежего... молящийся может
возложить упование. После сего беседа назидательная с пресвитерами
духовными и другими мудрыми людьми принадлежит к числу действительнейших
средств, к которым прибегать советуют многие учители церкви, а между
прочими и ныне празднуемый св. Василий. Разумеется, я, недостойный, не
дерзаю равнять себя с великими светильниками, которые выводили всегда
