был просто поражен, когда расслышал этот самый вздох. Он часто заморгал и,
не веря глазам, осмотрел себя с ног до головы.
Он что, жив?
Рейч все так же стоял перед ним, застыв с взведенным бластером. Он не
двигался и напоминал выключенный автомат.
За его спиной на земле в луже крови скорчилось то, что осталось от
Андорина, а рядом с ним с бластером в руке стоял садовник. Вот он откинул
капюшон, и оказался женщиной с короткой стрижкой.
Смело посмотрев на Селдона, она сообщила:
- Ваш сын знает меня под именем Манеллы Дюбанкуа. Я - офицер службы
безопасности. Сообщить вам мой регистрационный номер, господин
премьер-министр?
- Не нужно... - вяло пробормотал Селдон. На сцене событий уже
появилась императорская охрана. - Но мой сын! Что с ним такое!
- Думаю, это десперин, - объяснила Манелла. - Но не волнуйтесь, он
выводится из организма. Простите, - сказала она, шагнув вперед и забирая
бластер из окаменевшей руки Рейча, - что я не вмешалась раньше. Я была
вынуждена ждать развязки, но чуть было не опоздала.
- Я тоже. Рейча нужно отвести в дворцовую больницу.
Тут из Малого Дворца донесся приглушенный шум. Селдон решил, что,
наверное, Император и вправду смотрел из окна за происходящим. Если так,
то он уж точно вышел из себя.
- Прошу вас, позаботьтесь о моем сыне, мисс Дюбанкуа, - попросил
Селдон. - Мне нужно повидаться с Императором.
Обегая стороной толпы, запрудившие Большие Лужайки, Селдон
бесцеремонно ворвался в Малый Дворец. Терять было нечего - Клеон все равно
вне себя.
Но внутри, на ступенях полукруглой лестницы, в окружении потрясенных
сановников, лежало тело Клеона I, Его Величества Императора Галактики -
или, вернее, то, что от него осталось. Только по императорской мантии и
можно было догадаться, кто стал жертвой выстрела. А к стене, скрючившись,
прижался, в ужасе бегая глазами по бледным, как полотно, лицам вельмож, не
кто иной, как Мандель Грубер.
Селдон подошел к Груберу, наклонился и поднял с ковра бластер,
валявшийся у ног садовника. Кластер явно принадлежал Андорину. Селдон
шепотом спросил:
- Грубер, что ты наделал?
Грубер, спотыкаясь на каждом слове, запричитал:
- А все... бегали... кричали там... А я и подумай: кто узнает-то?..
Все подумают... это кто-то другой... убил... Императора. А после...
убежать... не успел...
- Но, Грубер... Почему? Почему?!
- Чтобы не быть главным садовником... - пролепетал Грубер и упал в
обморок.
Селдон в ужасе уставился на него.
Вот как все вышло. Он жив. Рейч жив. Андорин мертв, и теперь
джоранумитское подполье будет выслежено до последнего человека и
ликвидировано.
Центр сохранен в соответствии с указаниями психоистории.
И все же этот несчастный человек, движимый поразительно тривиальной
причиной - такой тривиальной, что она-то как раз и не была учтена в
анализе и прогнозе, - взял и убил Императора.
"И что же нам теперь делать? - в отчаянии думал Селдон. - Что теперь
будет?"
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДОРС ВЕНАБИЛИ
ВЕНАБИЛИ, ДОРС - ...Многие моменты в жизни Гэри
Селдона носят характер легендарный, несут отпечаток
неточности, и обрести его безупречную с фактологической
стороны биографию практически невозможно. Пожалуй, самое
загадочное в жизни Селдона - это его супруга. Дорс
Венабили. Сведения о ней крайне скудны. Достоверно
известно лишь то, что она родилась на Цинне и впоследствии
стала работать на историческом факультете Стрилингского
университета на Тренторе. Вскоре после того, как она
приступила к этой работе, она познакомилась с Гэри
Селдоном и стала его неразлучной спутницей на двадцать
восемь лет. В действительности, жизнь ее так же изобилует
вымыслами, как и жизнь самого Селдона. Существуют
совершенно неправдоподобные рассказы о ее необыкновенной
физической силе и ярости, за которую она была прозвана
Тигрицей. Но ее исчезновение гораздо более загадочно, чем
появление, поскольку с определенного момента времени
всякие упоминания о ней исчезают, и что с ней произошло,
непонятно.
Ее квалификацию историка подтверждают ее труды по...
ГАЛАКТИЧЕСКАЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЯ
1
Ванде было уже почти восемь лет по стандартному Галактическому
времени. Она была страшная кокетка - настоящая маленькая леди с густыми
прямыми каштановыми волосами и голубыми глазами, которые, правда,
становились все темнее и со временем должны были превратиться, скорее
всего, в карие, как у отца.
Из головы у девочки не выходило одно число - шестьдесят.
Ужасно большое число! Скоро у дедушки день рождения, и ему исполнится
шестьдесят, а ведь это так много! Вдобавок прошлой ночью ей приснился
такой нехороший сон...
Ванда решила пойти поискать маму, чтобы спросить у нее, что может
означать ее сон.
Маму найти оказалось нетрудно. Она была у дедушки и говорила с ним,
ну конечно, про день рождения, про что же еще? Ванда растерялась. При
дедушке ей было неловко расспрашивать маму про сон.
Замешательство девочки не укрылось от матери.
- Одну минуточку, Гэри, - сказала она, прервав разговор, - я только
узнаю, что так беспокоит Ванду. Что тебе, малышка?
Ванда потянула мать за руку.
- Ма, я тебе потом скажу. Только тебе.
Манелла с улыбкой обернулась к Селдону.
- Видишь, как рано это начинается, Гэри? Своя жизнь. Свои трудности.
Ванда, пойдем к тебе, детка?
- Да, мама, - проговорила Ванда с явным облегчением.
Взявшись за руки, они прошли в детскую, и Манелла спросила:
- Ну, что случилось, Ванда?
- Это из-за дедушки, мама.
- Из-за дедушки? Вот уж не поверю, чтобы он сделал тебе что-то
дурное!
- Он не... - и глаза Ванды наполнились слезами. - Он умрет?
- Твой дедушка? Чего это ты вдруг, Ванда?
- Ему будет шестьдесят. Он такой старенький.
- Вовсе нет! Он уже не молодой, конечно, но и не старый. Люди живут
до восьмидесяти, до девяноста, даже до ста лет - а дедушка у нас еще
знаешь какой крепкий и здоровый? Он еще долго проживет.
- Ты точно знаешь? - всхлипнула Ванда.
Манелла обняла дочку за плечики и посмотрела ей прямо в глаза.
- Послушай, Ванда, когда-нибудь мы все должны умереть. Помнишь, я
тебе уже говорила? И все-таки не стоит горевать об этом, покуда это
"когда-нибудь" еще очень далеко, - ласково проговорила Манелла, утирая
бегущие по щекам Ванды слезы. - Дедушка еще долго проживет. Ты подрастешь,
станешь совсем взрослая, а он еще будет живой даже тогда, когда у тебя уже
будут свои детки. Вот посмотришь. А теперь пойдем. Я хочу, чтобы ты
поговорила с дедушкой.
Ванда снова всхлипнула и кивнула.
Когда они вернулись к Селдону, он сочувственно посмотрел на внучку и
поинтересовался:
- Что такое стряслось, Ванда? Чем ты так расстроена?
Ванда покачала головой.
Селдон перевел взгляд на Манеллу.
- Что с ней, Манелла?
- Пусть сама скажет.
Селдон сел в кресло и похлопал ладонью по колену.
- Подойди ко мне, Ванда. Сядь и расскажи мне, что за беда такая.
Ванда забралась к деду на колени, еще немного повсхлипывала и,
протирая глаза кулачком, пробормотала:
- Мне страшно. Я боюсь.
- Ну-ну, не надо бояться. Расскажи все скорее своему старенькому
дедушке.
Манелла поморщилась:
- Не то слово.
Селдон удивленно взглянул на нее.
- Какое? "Дедушка"?
- Нет. "Старенький".
Стоило Ванде услышать слово "старенький", как она снова залилась
слезами.
- Да, дедушка, да, ты старенький!
- Ну, конечно. Мне шестьдесят, малышка.
Он крепко обнял Ванду, прижал к себе, наклонился и прошептал:
- Я ведь тоже этому не рад, Ванда. Знаешь, как я тебе завидую - тебе
еще и восьми нет.
- У тебя все волосики седые, дедуля...
- Ну, они не всегда такими были. Я только недавно поседел.
- Раз волосики седые, значит, ты скоро умрешь, дедуля...
Селдон был ошеломлен.
- Да что такое стряслось? - изумленно спросил он у Манеллы.
- Понятия не имею. Не знаю, что это вдруг на нее нашло.
- Сон плохой видела... - всхлипнула Ванда.
Селдон прокашлялся.
- Ну, Ванда, что такое "плохой сон"? Нам всем плохие сны порой
снятся. И ничего в этом нет страшного. Это даже хорошо, детка.
Просыпаешься и понимаешь, как все хорошо на самом деле.
- А я видела сон, что ты умрешь! - не унималась Ванда.
- Понимаю, понимаю, детка. Смерть часто снится, но не надо так
огорчаться. Это ничего не значит. Ну, погляди на меня. Разве ты не видишь,
какой я живой, веселый? Ну, смотри, я улыбаюсь. Разве я похож на
умирающего? Ну, похож?
- Н-нет...
- Ну вот и славно. А теперь пойди-ка поиграй и забудь про все эти
глупости. У меня день рожденья, и мы все отлично повеселимся. Ну, давай
ступай к себе, малышка.
Ванда ушла, улыбнувшись сквозь слезы, а Манеллу Селдон попросил
остаться.
2
- Как ты думаешь, откуда у Ванды такие мысли, Манелла? - спросил
Селдон невестку.
- Ну, Гэри, мало ли откуда? У нее был сальванийский геккончик и умер,
помнишь? У одной из ее подружек отец погиб в катастрофе, а уж по
головизору она каждый день видит, как кто-то умирает. Невозможно растить
ребенка под колпаком, чтобы он ничего не знал о смерти. Да я и не
собиралась ничего от нее скрывать. Смерть - естественная и неотъемлемая
часть жизни, и она должна это понять.
- Я не говорю о смерти вообще, Манелла. Я говорю о своей смерти.
Почему она вдруг заговорила об этом?
Манелла растерялась. Селдон был ей очень дорог. "Господи, как же
сказать, чтобы не обидеть?" - подумала она. А не говорить тоже было
нельзя.
- Гэри, - сказала она, - только не обижайся, но ты сам виноват.
- Я?
- Конечно! Ты в последнее время только о том и говорил, что тебе
скоро шестьдесят, и направо и налево жаловался, какой ты уже старый. И
юбилей-то твой устраивается, в основном, для того, чтобы переубедить тебя
и утешить.
- А ты думаешь, это так уж весело, когда тебе шестьдесят? - пробурчал
Селдон. - Вот погоди! - шутливо погрозил он пальцем Манелле. - Доживешь до
моих лет, сама увидишь, каково это.
- Увижу, если повезет. Некоторые и до шестидесяти не доживают. И
все-таки чему удивляться, если ты то и дело сбиваешься на то, что тебе
шестьдесят, что ты совсем старый? Конечно, это пугает и огорчает бедную
девочку. Она такая впечатлительная.
Селдон вздохнул и сокрушенно покачал головой.
- Прости меня, Манелла, но мне и правда невесело. Посмотри на мои
руки. Они все в старческих пятнах, и скоро перестанут гнуться. Да,
Манелла, о геликонской борьбе говорить не приходится. Теперь меня грудной
младенец пальчиком повалит.
- Не понимаю, чем ты так уж отличаешься от других людей твоего
возраста? Голова, у тебя, по крайней мере, работает превосходно. Не ты ли
сам так любишь повторять, что это самое главное?
- Знаю. Все так. Но состояние моего тела вгоняет меня в тоску.
Манелла понимающе кивнула и проговорила с едва заметной иронией:
- Понятное дело, ведь Дорс-то, похоже, совсем не старится.
