после Семена, пятилетний Захар.-- У мамы голова болит от горя,
она мне говорила,-- вспоминал Захар; он уже умел собирать щепки
для растопки самовара и следил во время обеда, чтобы мать не
обделила его куском -- отцу надо побольше, чем ему, Семену
чуть-чуть только побольше, а Петьке меньше всех, он еще не
вырос и может объесться.
Однажды мать до обеда закричала Семену в окно, чтобы он шел
скорее домой. У нее начались родовые муки, и она велела Семену
сходить к Капишке -- бабке-повитухе, чтоб она пришла. Семен
враз привел старуху за руку, он ее знал и раньше. У Капишки был
один только верхний зуб, этим зубом она прихватывала нижнюю
губу, а то губа свешивалась вниз, и тогда открывалась темная
пропасть пустого рта. На ночь, на сон грядущий, Капишка
подвязывала нижнюю челюсть тесемкой к темени, иначе рот ее
разваливался во сне и туда набирались мухи, ища себе теплое
место. Лицо Капишки давно уже стало походить на мужика, оно
позеленело от старости и, должно быть, от злобы, а на верхней
губе ее росли седые усики. Старуха была такая худая, что Семен
слышал, когда вел ее за руку домой, как в ней что-то шуршало и
поскрипывало, наверно, ее жилы терлись о кости.
Капишка взяла от матери и отдала Семену самую маленькую,
ручную сестру-девчонку и велела ему долго не приходить домой.
Семен посадил сестру в тележку меж двух братьев и сказал им,
что мать опять рожает, теперь им еще хуже будет жить. Он увез
детей за курник, где было тихое место, и там они все задремали,
потому что прошел уже полдень, была пора обедать, а мать
заболела. Семен покачал детей в тележке, чтоб они крепче
заснули, а сам ушел домой и спрятался в сенях, во тьме. Он
хотел услышать, как рожаются люди, отчего они живут, и дрожал
от горя и страха. Мать в комнате то кричала, то стонала, то
шептала чего-то. Капишка гремела посудой, раздирала материю в
тряпки и хозяйствовала там, как на домашней ежедневной работе.
-- А ты не плачь, не горюй, моя дочка!-- сказала Капишка
матери Семена.-- Дай я к тебе рядом лягу, может -- тебе
полегчает!..
Капишка покряхтела немного, а потом в комнате стало тихо.
Наверно, старуха легла рядом с матерью на перину, постеленную
на пол. Слышно лишь было, как мать часто и трудно дышала,
словно спеша переработать свое мученье.
-- Тебе -- трудно, а как же ему-то?-- говорила Капишка.
-- Кому, бабушка?-- быстро, стараясь не заплакать от боли,
спросила мать.
-- А тому, кто рожается!-- сказала Капишка.-- В него ведь
душа входит сейчас, в самую тесноту, в середину тельца, лезет к
нему, все жилы жмет и натягивает... А ты что ж, отрожаешь,
ухмыльнешься да опять почнешь,-- чем тебе заниматься-то?
-- Я больше не буду рожать,-- томясь, сказала мать.
-- Нюжли ж не будешь?-- произнесла старуха.-- Аль так я
тебе и поверила!.. И-их, дочка, рожать не будешь, замутнеешь,
погниешь, заквокнешь вся -- не вспомнишь, что жизнь прожила,
злобой подернешься... Лучше уж мучиться, да знать, что живая
живешь!
Мать опять застонала.
-- Иль опять трудно?-- сказала Капишка.-- Ну, дуйся, дуйся,
надувайся прилежней! Давай вместе, я тоже буду рожать!--
Старуха начала кряхтеть и надуваться; она старалась в этом
больше матери, ради того, чтоб утешить роженицу и хотя бы одной
видимостью положить часть ее мук на себя.
Семен продрог от ожидания и грусти; из комнаты пахло чем-то
кислым и словно желтым, мальчик сидел и боялся. Вдали, на
дворе, за курником, сразу с чего-то закатилась криком младшая
сестра Нюшка,-- может быть, она упала из тележки вниз головой.
Но крик сестры вдруг прекратился, как будто его и не было и он
лишь почудился. Семен побежал туда, к детям, на проверку. На
дне тележки спал один меньший Петька, а Захарка и Нюшка уже
вылезли оттуда куда-то: это, наверно, Захар вытащил сестру,
сама она не сумела бы оставить тележку. Семен огляделся и
услышал, что Захарка говорит кому-то: "У, гадина такая, ты
зачем рожалась!" Семен вошел в курник. Там в сумраке, под
пустыми куриными насестами, Захарка сидел верхом на животе
маленькой сестры и душил ее горло руками. Она лежала навзничь
под ним и старалась дышать, помогая себе голыми ножками,
которыми она скреблась по нечистой земле курника. Заплаканные
глаза ее молча и уже почти равнодушно глядели в лицо Захарке, а
пухлыми руками она упиралась в душащие ее руки брата. Семен дал
сзади кулаком Захарке в правое скуло. Захарка свалился с сестры
и ударился левым виском о плетневую горбушку в стене курника;
он даже не заплакал, а сразу забылся от сильной боли в голове.
Семен ударил его еще несколько раз по чем попало, но вскоре
опомнился, перестал бить и сам заплакал. Сестра уже повеселела,
она подползла к нему на четвереньках и ждала, пока старший брат
обратит на нее внимание. Семен взял ее к себе на руки и,
послюнявив одну свою ладонь, вытер ей заплаканные глаза, а
потом отнес ее в тележку, побаюкал там, и сестра покорно,
испуганно заснула рядом с меньшим братом.
Захарка самостоятельно вышел из курника; на левой щеке его
засохла кровь, но он больше не обижался. "Ладно,-- сказал он
Семену,-- я тебе, вырасту, все вспомню!"-- и лег спать на землю
около тележки, зная, что мать опять рожает и обед не готовила.
Семен тоже лег в тени тележки и заснул, пока вечернее солнце не
засветило ему в лицо.
Но есть время в жизни, когда невозможно избежать своего
счастья. Это счастье происходит не от добра и не от других
людей, а от силы растущего сердца, из глубины тела,
согревающегося своим теплом и своим смыслом. Там в человеке,
иногда зарождается что-то самостоятельно, независимо от
бедствия его судьбы и против страдания,-- это бессознательное
настроение радости; но оно бывает обычно слабым и скоро
угасает, когда человек опомнится и займется своей близкой
нуждой. Семен часто просыпался нечаянно счастливым, потом
одумывался и забывал, что ему жить хорошо.
Вечером пришел из кузницы отец и стал варить кулеш в
чугунном горшке. Мать уже родила девчонку и спала от потери
сил. Капишка дождалась кулешу, поела со всем семейством и стала
говорить отцу, чтоб он ей дал денег, а то ей хочется жить
дальше, но не на что. Отец дал ей сорок копеек, Капишка
завязала их в уголок платка и пошла к себе на ночлег.
На другой день отец спозаранку ушел на работу, а мать не
могла подняться. Поэтому Семен повел один целое хозяйство.
Сначала он привез на тележке два ведра воды из бассейна, затем
стал умывать, обряжать и кормить детей. Кроме того, надо было
убрать комнату, сварить для матери жидкую кашу, купить хлеба и
молока, глядеть за двумя братьями, чтобы они не скрылись
куда-нибудь, не провалились в нужник и не сделали пожара.
Мать молча, слабыми глазами следила за Семеном, как он
заботился и работал. Новорожденная девочка лежала при ней и уже
сосала, кормилась из ее груди.
В полдень Семен напитал всех детей хлебом с молоком, а мать
кашей, и дети легли спать. Семен стал уже думать, чем кормить
семейство вечером, потому что за обед все поели, а запасов и
остатков не было. Вымыв посуду, Семен пошел к домохозяину,
чтобы попросить взаймы хлеба и пшена.
-- Да ведь вы не отдадите небось!-- сказал домохозяин; у
него было десятин сорок земли, и он сдавал ее в аренду
крестьянам, а сам ничего не делал, лежал на диване или на
лежанке и читал крестовый календарь Гатцука. Семену давно
хотелось попросить у домохозяина крестовый календарь и
посмотреть в нем картинки, но он боялся.
-- Мы отдадим,-- сказал Семен.-- Отец вот получку получит,
а я принесу...
Домохозяин дал Семену хлеба фунта два и пшена в подол
рубашки.
-- Гляди, чтоб ваша саранча на дворе не гадила!-- сказал
хозяин.-- Захарка сегодня в трех местах напачкал, ты убери
пойди..
-- Сейчас уберу пойду,-- пообещал Семен.-- Они ведь
маленькие еще, не понимают.
-- А вот я, как увижу, дам ему чертоплешину по башке, он
сразу поймет!-- сказал хозяин.
-- Бить их лучше не надо,-- попросил Семен,-- а то я ваш
дом ночью подожгу!
-- Ишь ты, сволочь какая!..-- заговорил домохозяин, но
Семен уже скрылся с хлебом и пшеном.
Летний детский день жизни шел долго и трудно, пока не
напитались все птицы, воробьи и куры; когда они уже умолкли и
стали дремать от пищи и усталости, тогда на небе появился
сумрак и слышно стало, как вдалеке по шоссейной дороге уезжают
телеги в деревню и стучат кузнецы в придорожных кузницах.
Мать и все дети в семействе Семена еще спали; он один сидел
на сундуке и ожидал, когда проснется кто-нибудь,-- он не привык
жить один на свободе, в нем собиралась печаль, и сердце опять
хотело заботы. Но глаза Семена начали слипаться, он прилег
головой на сундук и, стараясь кое-что помнить, все позабыл и
уснул.
Однако все матери спят мало, и мать Семена тоже вскоре
открыла глаза.
-- Семен!-- сказала она.-- Затопи печку, поставь чугун с
водой, искупай ребятишек!..
Семен сразу вскочил со своего места на сундуке. Но мальчик
еще не отдохнул, не согрелся во сне и теперь дрожал от
слабости.
-- Мне плохо,-- говорила мать,-- сходи за отцом, пусть он
пораньше придет.
-- Сейчас,-- сказал Семен.-- Мама, не рожай больше детей, я
уморился.
-- Я больше не буду,-- ответила мать; она лежала навзничь
на перине и еле дышала, истощенная рождением ребенка.
Новая дочка лежала около матери в глубоком сне и не
понимала, что она уже живая. Семен с удивлением глядел на свою
самую маленькую сестру: только что родилась, ничего еще не
видела, а спит все время и просыпаться не хочет, как будто
жизнь для нее была неинтересна.
-- Семен, попробуй меня, какая я холодная,-- произнесла
мать.-- Если я умру, ты выходи детей за меня, отцу ведь
некогда, он хлеб нам добывает...
Семен прилег к матери и попробовал ее лоб -- он был
холодный и мокрый, а нос ее стал худой и глаза побелели.
-- Все внутренности отвалились во мне, я как пустая лежу,--
сказала мать.-- Ты самый старший, ты береги своих братьев и
сестер,-- может, хоть они людьми вырастут... Мать подержала
голову Семена в своих руках и велела ему:
-- Иди за отцом.
Семен сходил за отцом, но тот не смог сразу прийти, ему еще
осталось ошиновать три колеса, и хозяин ждет работу. "Дотерпит,
не помрет,-- сказал хозяин кузницы про Семенову мать,-- жены,
они каждый месяц у нас помирать собираются!" Семен, вернувшись,
развел на загнетке огонь под таганом и начал варить пшенный
кулеш на ужин. Ребятишки уже проснулись,-- Захарка встал около
загнетки и подкладывал щепки в огонь, чтобы кулеш скорее и
вкусней варился, а Петька подполз к матери и долго смотрел в ее
лицо и водил по нему руками, точно проверяя, что мать еще цела,
она только больная и плачет.
Отец вернулся из кузницы, как обычно, в темноте. Он поел,
что оставил ему Семен от детей, и лег спать рядом с матерью.
Семен еще не спал, он видел, как отец осторожно обнял мать и
поцеловал ее в щеку; мать повернулась к отцу лицом, сжалась,
как маленькая, тесно собирая свое коченеющее, опустевшее тело.
Полежав немного, отец встал и пошел в чулан. Он принес оттуда
старую большую дерюжку и покрыл ею все время стынущую мать.
Новую девочку он переложил от матери к себе, потому что мать
уже не могла бы ею заниматься, если она заплачет ночью. Семен
всю ночь хотел не спать, боясь, что мать умрет или отец
нечаянно задавит во сне младшую девочку, но глаза его сами
закрылись, и он открыл их лишь утром, когда на него залез
