"цветком" на макушке множество блестящих точек и черточек и зауважал
Фролова еще больше.
На подходе к рендель-ангару "Байкала", возбужденный, переполненный
радостным нетерпением, он чуть не разбился: выпустил из виду, что твиндек
наполнен зачерпнутым из лавины снегом, и на тормозном маневре весь этот
груз снежной пудры ухнул на голову. Кое-как очистив лицевое стекло
перчаткой, он с трудом успел приподнять машину над срезом прямоугольной
щели вакуум-створа. Повторил заход и вдруг почувствовал снова: ему дышать
стало нечем...
Андрей плохо помнил, как вогнал машину в вакуум-створ, как отстегнул
фиксаторы и прямо из кабины прыгнул в розовый квадрат открытого люка
переходного тамбура. Прыгнул удачно. Взглянув на свисающую с левого
запястья оборванную цепочку от видеомонитора, он мимолетно подумал, что
самым неудачным прыжком за время десанта был прыжок в твиндек.. Не
дожидаясь, когда вспыхнет перед главами транспарант "Барическое
равновесие", Андрей нащупал замок и открыл стекло гермошлема - легкие
обожгло горячим воздухом с едким запахом аммиака. Кашляя, со слезящимися
глазами, Андрей перешагнул комингс скафандрового отсека и, подхваченный
транспортировочным захватом, оказался в гардеробной скаф-ячейке.
Выскользнув из осточертевшей ему липкой, пропитанной аммиаком,
бронированной скорлупы, он, пошатываясь на бегу (не успел еще
адаптироваться к условиям корабельной гравитации), бросился в душевую. И
лишь под струями ароматной воды у него появилось время проанализировать
схваченную зрительной памятью картину: лишенный блистера, выбеленный
снежной пудрой "Казаранг", как потрепанная арктическими штормами лодка,
садится на чистую, блестящую как зеркало палубу рендель-ангара по
соседству с двумя новенькими драккарами. Космодесантных катеров такой
модели ему еще не доводилось видеть. Что-то среднее между "Бураном" и
"Казарангом", но со своими особенностями: очень яркая люминесцирующая
окраска (изумрудная с огненно-оранжевым и белая с серебром); две пары
коротких (возможно, втянутых в корпус наполовину) ступоходов; три лыжи
(одна - впереди, две - на корме); аккуратные прямоугольные коробы
выступающих по бортам реверс-моторов... Неведомая ему модель (если глаз не
ошибся в спешке) называлась "Вьюга". Это название он слышал от
проектировщиков малотоннажных машин, однако то обстоятельство, что
эскадрильи "Снежного барса" уже укомплектованы "Вьюгами", изрядно его
озадачило. Впрочем, разве за всем уследишь... Он представил себе, как
будут поражены пилоты новых драккаров, когда увидят обындевелые останки
сильно помятого музейного экспоната.
"Байкал" был на удивление малолюден. По дороге на свой ярус Андрей
сквозь блики прозрачной многослойности ветрокоридоров заметил у себя над
головой только двух пролетающих мимо людей (десантников, судя по их
голубым костюмам и манере плыть в невесомости, вытянув руки не в стороны,
как это делают все, а вперед). Да против двери капитанской каюты встретил
связиста Круглова. С удовольствием поздоровался, спросил:
- Ну, как у вас тут дела?
Круглов не ответил. Стоял и, глубоко засунув руки в карманы,
безмолвно смотрел на него с выражением печального (если не сказать -
скорбного) смирения на припухшей физиономии. Должно быть, от Ярослава за
что-то здорово схлопотал.
- Валаев у себя? - спросил Андрей уже менее дружелюбно.
С неохотой высвободив руки из карманов, связист сделал вялый,
неопределенный жест. "Чего этот парень на меня уставился?.. - подумал
Андрей и вдруг вспомнил о своей трехдневной щетине. Брезгливо ощупал лицо.
Первого пилота никто и никогда не видел на борту "Байкала" небритым или
неряшливо, не по форме одетым.
- Извини, я небрит, - сказал он и заторопился вдоль анфилады
солнечных "гротов". Не встретить бы еще кого-нибудь.
Внезапно какой-то необычный звук заставил его обернуться и посмотреть
в спину Круглова. Связист смеялся. До ушей Андрея донеслось что-то похожее
на куриное квохтанье. И негромкий возглас:
- Он, видите ли, небрит!
Круглов исчез за поворотом. Андрей почувствовал, как деревенеют
скулы. Входя в свою каюту, подумал: "Хорошо тебя встречают твои товарищи,
первый пилот. Приветливо".
В центре холла стоял кто-то в белом костюме.
- Тринадцать-девять, визит отменяется, - быстро сказал Андрей. И
только после этого до него дошло, что в центре затемненной каюты он видит
свое собственное стереоизображение.
Он вгляделся и почувствовал себя словно в кошмарном сне. Это была
мемориальная каюта. Каюта-паноптикум... Повсюду на глянцевых вогнутостях
специально затемненных стен были видны слабые отражения недвижной
центральной фигуры. Его фигуры. В прозрачных глубинах стеклянистого
массива скорбно источали золотистый свет в виде отвесных лучей четыре
декоративных потолочных колодца. Вдобавок холл вдруг наполнили
торжественно-печальные звуки органной музыки. На фоне звездно-черного окна
из каюты в открытый космос поплыли светлые строки, повествующие о подвиге
первого пилота суперконтейнероносца "Байкал" Андрея Васильевича
Тобольского. Год рождения, год гибели.
- Однако!.. - пробормотал Андрей. Мелькнула мысль: "С ума они здесь
посходили, что ли?!" - Тринадцать-девять, - позвал он. - Свет. Музыку
прекратить.
Ничего не изменилось.
- Информбюро, контакт! - позвал Андрей, закипая холодным бешенством.
Музыка смолкла, автомат ответил женским голосом:
- Информбюро базы "Япет-орбитальный".
- Какова формула обращения к бытавтомату в каюте, из которой я
говорю?
- Двенадцать-одиннадцать.
- Индекс двенадцать-одиннадцать сменить на индекс тринадцать-девять.
- Принято к исполнению.
- К немедленному исполнению, - подсказал Андрей. - Вы мне больше не
нужны, отбой. Тринадцать-девять, изображение в центре каюты убрать, музыку
не включать. На окно - летний морской пейзаж. В течение часа все каналы
связи блокировать, на запрос любого абонента реагировать сигналом "занят".
Изображение фигуры в белом исчезло. В каюте стало светло: по всему
помещению рассыпались, замельтешили отражаемые волнами наката жаркие
солнечные блики, в "окно" хлынула яркая морская синь. Слишком тихо...
Безупречно вышколенный бытавтомат по старой памяти дал пейзаж без
звукового сопровождения.
- Шум прибоя, - добавил Андрей. - Чуть тише!.. Вот так. На борту
корабля будет порядок. - Входя в бытотсек, процедил сквозь зубы: - Я вам
покажу - "база"!..
Сбросив комбинезон, он еще раз с большим удовольствием поплескался
под душем и, пристально рассматривая себя в зеркалах, постоял в сушилке.
Потом неторопливо, старательно вернул своей персоне вид первого пилота
сверхскоростного суперкорабля. Впрочем, это касалось только физиономии,
потому что надеть первому пилоту было нечего: в гардеробной он обнаружил
лишь, пакеты с комплектом форменной одежды космодесантника. Морда снежного
барса на рукаве... С той минуты, когда он встретил Круглова, ему никак не
удавалось избавиться от впечатления, что Валаева нет на борту "Байкала",
хотя абсурдность этого впечатления по логике дела можно было считать
стопроцентной. От ощущения, что на борту не все в порядке, никакая логика
избавить не могла.
Отбросив пакеты, Андрей открыл было рот, чтобы заставить автосистему
бытового сектора делать то, что ей положено здесь делать, я вдруг
покачнулся: в глазах на мгновение потемнело и на мгновение же тело ощутило
очень странный, глубокий покой. Было так, словно он на секунду заснул,
вздрогнул, проснулся. Он еще раз взглянул в зеркало на себя (мускулистого,
загорелого, в плавках) и счел за лучшее оставить тяжбу с бытавтоматикой на
потом я побыстрее перебраться э спальню.
Лежа на диване лицом кверху я наблюдая суету солнечных бликов на
потолочных "сталактитах", он прислушивался к своему внутреннему состоянию.
Состояние было необычное. Стоило чуть расслабиться - и в угли внезапно
хлынули тысячи тысяч звуков, созвучий. Необъятный голосистый мир... Было
так, словно бы радужный взмах крыльев Галактики, почему-то похожей на
колоссального мотылька, смел остатки плотины, воздвигнутой гурм-феноменом
из монолита тишины, и все то, что плотиной этой раньше задерживалось, с
разнузданным ликованием вырвалось на свободу. И суетливые мысли, будто
возбужденные радужным гомоном, заторопились куда-то... Торопятся, бегут,
сплетаясь в колеса, катятся, катятся - куда-то в огромный, умный,
созданный для великанов мир...
"Стоп!" - в ошеломлении подумал Андрей и каким-то неосознанным,
спазматическим, что ли, усилием вернул себя в обычное состояние. Приказал
бытавтомату дать на "окно" ночной пейзаж зимнего леса. Глядя в сумрак
потемневшего потолка, он поймал себя на том, что возврат в обычное свое
"нормальное" состояние нервов и чувств не успокоил, то я не обрадовал.
Было грустно.
Пытаясь отвлечься от новых для себя ощущений, он спросил:
- Тринадцать-девять, кто сменил твой индекс на
двенадцать-одиннадцать?
- Операторы центрального информбюро.
- Да, разумеется... Когда сменили?
Бытавтомат назвал число, месяц, год.
- Вот как, - проговорил Андрей. - А сегодня какое число?
Автомат ответил.
- Месяц? - добавил Андрей.
Автомат ответил.
Андрей усмехнулся.
- Год?
Автомат ответил и выразил сожаление, что сведениями о названии эры не
располагает.
Андрей мысленно вынес бытавтомату каюты приговор: "Ремонтировать
надо. Или менять". Он попытался вообразить себе двенадцатилетнюю Лилию, но
ничего из этого не вышло. И когда тело стало проваливаться луда-то в
мягкую белизну, он расслабился и успел подумать: "За восемь с половиной
лет я могу позволять себе роскошь один раз нормально поспать".
...Лавина несла его в узкий проран между обледенелыми скалами. Это
было не страшно. Он бежал в бурном снежном потоке навстречу ветру и громко
смеялся. И гордо кричал, перекрывая гул грозной стихии: "Старт! Старт,
дикая кошка, старт!" - и знал, что непременно поднимется в воздух, и
видел, как падают в пропасть обломки утесов, и ступни быстро бегущих ног
его были больше этих обломков. Ветер подставил ему свою упругую грудь - он
взлетел и, смеясь, распростер напряженные под напором воздушного потока
руки над клубящимся снежной пылью ущельем, и белые вершины Гималаев
постепенно становились ниже траектории его полета, а над вершинами
расцветала исполинская снежная роза...
В такой позе он и проснулся. В воздухе, под потолком. Внизу белел
квадрат постели. Но едва Андрей осознал, что невесомости-нет, что с полем
искусственной гравитации все в порядке, загадочная подъемная сила
моментально иссякла и амортизаторы дивана с шипением приняли на себя
увесистого пилота.
Андрей ошарашенно сел, ощупал грудь, руки, колени. Посмотрел на
розовые цифры часового табло. Он спал всего полчаса, но чувствовал
себя-прекрасно.
- Тринадцать-девять... - произнес он формулу обращения. Собрался было
распорядиться насчет привычной одежды, однако раздумал. Какая будет одежда
- это теперь не имело значения. Кто-то подбросил ему в гардеробную пакеты
с формой космодесантника отряда "Снежный барс". Пусть так и будет. Андрей
Тобольский, бывший первый пилот бывшего суперконтейнероносца "Байкал", со
спокойной совестью может носить форму "Снежного барса".
Тем более что суперконтейнероносец "Байкал" перестал, очевидно,
