полного сходства не хватало только Лунного Кван-до где-нибудь в углу, с
его древком в рост человеческий и огромным мерцающим лезвием. Да, сейчас
Куш-тэнгри вел себя совсем иначе, чем при первой встрече, и мне все время
приходилось напоминать себе, что я не дома и даже не в гостях, и что шаман
отнюдь не Сабир - но небрежная откровенность Куш-тэнгри все равно вызывала
желание ответить такой же откровенностью; тем более, что мы оказались чуть
ли не сверстниками.
Если ему и впрямь тридцать три года.
- Так всю жизнь и помню себя слугой Безликого, - продолжал меж тем
шаман, как бы излагая общеизвестные истины, знакомые всем (если он и
сомневался в осведомленности новоявленного Асмохат-та, то старался это не
выпячивать). - А шаманы Ур-калахая - они оружия не носят, крови не
проливают, в чужие свары не лезут, кровавой пищи не вкушают, сон-гриба не
нюхают, хош-травой не дымят...
- Араки не пьют, - непроизвольно вырвалось у меня.
- Почему? - искренне удивился Куш-тэнгри.
- Ну... не знаю, - замялся я.
- А у вас... э-э-э... там, в раю, араку разве с кровью делают?
- Нет. Бескровно.
- Или вы туда толченых сон-грибов подсыпаете?
- Ни в коем случае!
- Так с чего бы нам и не пить араки? - вопросил Куш-тэнгри,
выволакивая из темного угла объемистый жбан, в котором что-то булькало.
А действительно, почему бы это нам и не выпить араки? Тем паче что я
ее сроду не пробовал!
И мы выпили. Слабенькая она, арака эта, вроде вина, кисловатая,
пенистая - короче, пьется легко. Первые три чашки - так совсем легко. А
после четвертой и слова легче даваться стали.
- Вот если спрошу я тебя, Асмохат-та ты или нет, - вдруг, после
очередной фразы ни о чем, заявил Куш-тэнгри, - так или ты не ответишь, или
я не поверю. Спрошу я тебя: чем ты ориджитов убедил, что ты - Асмохат-та?
Так опять или я не поверю, или ты не ответишь! Как ни спрашивай, что ни
отвечай - конец один. Давай-ка лучше в игру сыграем. Кто выиграет, тот и
спрашивать станет, а проигравший ему правдой платить будет. Да?
И не дожидаясь моего согласия, два горшочка глиняных к себе
придвинул.
Дребезжало что-то в тех горшочках. Я один взял, гляжу - камешки до
середины насыпаны. Галька речная, мелкая.
А Куш-тэнгри с другим горшочком ко входу в шатер приблизился, полог в
сторону отбросил, чтоб светлее стало, затем вернулся и шагах в восьми от
меня на кошму сел. Чашку с аракой перед собой поставил, горшочек с камнями
- рядом.
Один камешек достал.
В меня кинул.
Я поймал и обратно отправил.
И он поймал.
Добавил второй камешек, на ладони покачал и оба мне послал.
Забава это мне была, а не игра.
Три камешка.
Четыре. Два сразу, третий и четвертый - миг выждав, один за другим...
Хорошо он, подлец, ловил, так и брал из воздуха, а пальцы
мягкие-мягкие... Без суеты, без дерганья глупого, спокойно и уверенно...
волчий выкормыш.
Это я в похвалу...
Пять камешков. И всякий раз, когда очередная галька звонко цокала о
металл моей правой руки, в глазах Куш-тэнгри вспыхивал холодный черный
огонь.
Мы кидали лениво, не торопясь, давая камням слегка зависнуть в
воздухе, не больше трех одновременно, но все-таки, все-таки, все-таки...
Шесть.
А на семи он сломался.
Пять взял, шестой локтем отбил, седьмой ему в чашку плюхнулся.
Белыми брызгами халат залил.
А я не о вопросах умных думал, не об ответах правдивых, а о том, что
если бы дети Ориджа хотя бы пяток камешков вот так ловить умели, то наше
знакомство с ними по ту сторону Кулхана совсем иначе сложилось бы.
И вот этот человек утверждает, что никогда не брал в руки оружия?!
"И вот этот Придаток всю жизнь прожил без Блистающего?!" - отраженным
эхом ударила меня мысль Единорога.
- Ну! - властно крикнул нам Дзюттэ. - Ну, что же вы?! Спрашивайте!..
И мы поняли, что и как надо спрашивать.
- Лови, шаман!
Я запустил в неподвижного Куш-тэнгри Обломком; а когда Дзю еще был в
воздухе, пролетев две трети пути от меня до Неправильного Шамана, я
прыгнул следом - и сумрак взвизгнул от боли и неожиданности, рассеченный
Единорогом.
Он не соврал. Он действительно никогда не держал в руках оружия, этот
удивительный человек, родившийся седым. Он поймал Обломка, но поймал так,
как это не сделал бы ни один кабирец - за край гарды, и даже не подумал
защититься им от удара, а попытался увернуться, и увернулся, но через
мгновение острие Единорога уже упиралось в побрякушку на правом плече
шамана.
Куш-тэнгри глубоко вздохнул и осторожно, кончиком пальца, отодвинул
клинок в сторону.
Я забрал у него хихикающего Дзю и вернулся на прежнее место, пряча
Единорога в ножны.
- Это был вопрос? - осведомился шаман слегка севшим голосом.
Я кивнул.
- И я на него ответил?
Я еще раз кивнул.
- А... а что я ответил?
- Что ты на самом деле не знал Блистающих...
- Что?!
- Неважно. Что ты не пользуешься оружием. Что ты говорил правду - раз
не соврал здесь, то, скорей всего, был правдив и в остальном.
Куш-тэнгри отхлебнул араки, прополоскал ею рот, затем выплюнул
злосчастный камешек, а араку проглотил.
- Ну а если я притворялся? - после долгой паузы спросил он. - Если я
обманул тебя?
- Если ты успел столь быстро понять смысл моего вопроса и обмануть
меня, - ответил я, - тогда это не я - Асмохат-та, а ты.
Дзю у меня за поясом наконец перестал веселиться.
- А он мне нравится, - неожиданно сообщил Обломок.
- И мне, - вздохнул Единорог.
Я налил себе из жбана.
- Ты нам нравишься, - сказал я Неправильному Шаману.
- Кому это - вам?
Я неопределенно помахал чашкой в воздухе, проливая араку.
- А можно, - с несвойственной ему робостью вдруг спросил Куш-тэнгри,
кивком головы указывая на Дзюттэ, - можно, я его еще раз подержу? Нет, не
сейчас, потом... Можно? Я... мне показалось, что он - живой.
И шаман замолчал.
- Дзю, ему показалось, что ты живой, - с удовольствием передал
Обломку Единорог. - Слыхал?
- Да? Польщен, - вяло отозвался Обломок. - Скажи-ка ему: мне тоже
показалось, что он - живой.
А я все вспоминал летящие камешки и летящих гусей.
Камешки ловил я и ронял он; гусей видел он и не видел я; а еще он
знал, что случится с гусями завтра.
Галька, упавшая в чашку с пенящейся аракой; сизый к вечеру отстанет,
а тот, что с черным хвостом...
...А потом я выбрался наружу из шатра и долго моргал, привыкая к
свету и пытаясь понять - вот передо мной обеденные приготовления моих
спутников, но для кого это, собственно, отдельно в маленьком котелке
варится рис (да и откуда рис в Шулме?!) без мяса, зато с обилием каких-то
сушеных овощей и трав?!
Потом объявился из-за моей спины Куш-тэнгри, и назначение риса сразу
стало понятным, потому что шаман отогнал от котелка нерасторопного (по его
просвещенному мнению) шулмуса, извлек из складок своего одеяния несколько
кожаных мешочков и принялся сыпать в котелок по щепотке-другой из каждого,
бормоча себе под нос и помешивая варево деревянной лопаточкой, возникшей
непонятно откуда.
Пахло шаманское кушанье на удивление вкусно, ничуть не хуже мясного
плова в большом общем котле - и мой желудок одобрительно забурчал.
Впрочем, шаман не собирался угощать ни меня, ни кого другого - он снял
котелок с огня и приступил к трапезе в одиночестве, уплетая еду той же
деревянной лопаточкой с завидным усердием, как делал бы на его месте любой
проголодавшийся человек - а не таинственный шаман Безликого Ур-калахая.
Видимо, не один я заинтересовался поварскими тайнами шамана - потому
что после того, как котлы опустели, а животы наполнились, к Неправильному
Шаману, не сговариваясь, подсели с двух сторон ан-Танья и Матушка Ци, и
начали у него что-то выспрашивать, тыча пальцами в котелок. Куш-тэнгри
охотно стал вытаскивать свои мешочки и показывать их этой любопытствующей
парочке - полагаю, тайна съедобных приправ не была сокровенной тайной
Безликого - и Кос немедленно вооружился костяным каламом, походной
чернильницей и листом пергамента, намереваясь записать все услышанное.
Тут я отвлекся, заинтересовавшись разговором за моей спиной.
Ставший за последнее время поразительно миролюбивым Асахиро ковырялся
в зубах длинной колючкой и подтрунивал над новоиспеченным нойоном Кулаем,
а потом стал говорить на темы более общие и даже, можно сказать,
возвышенные.
Говорили по-шулмусски и довольно-таки быстро, но я успевал улавливать
смысл беседы.
- Убивать - плохо, - внушал шулмусам благодушно-сытый Асахиро, и
шулмусы дружно кивали головами. - Убивать - очень плохо. Сперва вы друг
друга, после мы друг друга, потом вы - нас, мы - вас... И что? Разве в
этом доблесть? Не лучше ли уменье воинское без крови проявить,
по-дружески, а затем вместе пойти араку пить?!
- Лучше, - подумав, изрек Кулай. - Гораздо лучше.
Шулмусы оживились, кое-кто рассмеялся, а Тохтар-кулу полез за
бурдюком, поняв Асахиро слишком буквально.
Бурдюк убрали подальше - это Фариза расстаралась - старый Тохтар
недовольно сощурился, почмокал губами и повернулся к Асахиро.
- Хорошо сказал Асахиро-эцэгэ, - исподволь начал Тохтар, и я
отчетливо увидел, как в глазках старого лиса забегали хитрые огоньки.
Эцэгэ - оно, конечно, эцэгэ, и скоро все мои приятели в "отцы" шулмусские
выбьются, а некоторые даже и в матери... так вот, вряд ли Тохтар хоть
слово без подковырки скажет, да и само "эцэгэ" для кабирского уха - нож
острый...
- Хорошо сказал Асахиро-эцэгэ, вкусно, сладко, уши радуются, еще
хотят... Убивать - плохо. Помню я - года два тому назад в племени аруданов
у одного охотника младшая жена пропала. Ну, пропала - и пропала. Украли,
небось. Бывает. Потом еще одной женщины не досчитались. И снова.
Заволновались аруданы - враг женщин ворует, скоро всех украдет! Не злой ли
мангус объявился?! Потом в степи жену охотника нашли. Мертвую. Кто убил?
За что убил? Если мангус - почему не съел?! Если человек - зачем убил?
Украсть - понятно, а убивать - глупо! Что с мертвой женщиной делать?!
Позвали шамана. Пришел шаман Безликого, воинам в глаза посмотрел и на
хромого табунщика указал. Вот он, говорит, женщин крадет. Глумится не
по-мужски, а после убивает. Чтоб молчали, чтоб не сказали никому. Аруданы
хромого табунщика к двум жеребцам привязали, жеребцов в степь погнали,
кровавыми клочьями степь засеяли. Не пропадали больше женщины у аруданов.
А я сейчас Асахиро-эцэгэ слушаю, уши радую, сердце радую, думаю: "Убивать
- плохо. Лучше араку пить. Зря тогда аруданы хромого табунщика убили,
совсем зря... араку с ним пить надо было..."
- Дурак ты, Тохтар, - оборвал старика побагровевший Асахиро. - Такого
табунщика трижды убить надо было!..
Они еще о чем-то говорили - а я задумался совсем о другом. Были ли у
нас в Кабире убийства - я имею в виду, раньше? Насилие? Вооруженные
грабежи? Нет. Не было. Не слышал о таком - по крайней мере, до появления
беглецов из Шулмы. Кражи, мошенничества, подлоги, взятки - были. Грешны
люди, один Творец безгрешен... Но не казнить же человека за кражу?! Вот и
обходились без смертной казни. Плетей всыпать - это да. Затем тюрьма есть,
рудники, в конце концов!.. Но казнь?!
Хотя, с другой стороны, я прекрасно понимал аруданов.
Почему у нас не было своих хромых табунщиков? Мы что, лучше шулмусов?
Нет, мы не лучше...
Тогда - почему?!
- Блистающие не дают, - услышал я внутри себя голос Единорога. - Мы
