- Что можете сообщить дополнительно?
- Со мной брусок "икс"-металла, добываемого на рудниках Лоусона. Брусок окрашен в золотой цвет, но это не золото. Металл сильно излучает, и касаться его или находиться поблизости можно только в скафандрах с антирадиационной пропиткой. Если таковых нет, изолируйте электроль до отправки бруска на Планету. И еще одно...- Я помялся.
- Говорите. Нас никто не слушает.
- Надо срочно передать лазерограмму на Планету. Я продиктую ее сейчас в зашифрованном виде.
И я продиктовал длинный ряд колонок с пятизначными цифрами.
- Будет сделано, - сказал начальник службы безопасности. - Скафандры у нас есть, брусок выгрузим и изолируем до отправки. Если поручитесь за ваших спутников, можете передать им, что после необходимой проверки право убежища будет им предоставлено.
Когда экран отключился, Айк спросил:
- Ты говорил о нас. Что он ответил?
- Что вам обоим будет и кров и работа.
На горизонте показался сверкающий на солнце, как гигантский алмаз, прозрачный купол большого города.
- Это их город? - взволнованно спросил Айк.
- Это больше, чем город, - сказал я. - Это свобода.
Глава двадцать четвертая,
в которой Лайк убеждается, что его профессия еще нужна
Световой сигнал на двери приглашает войти. Я медлю, оценивая ситуацию. Вторая Планета позади, Айк и Род посланы на курсы механиков, мой брусок и документация - микрозаписи и микросъемки - ушли на Планету на два месяца раньше меня. А я вынужден был отлеживаться в госпитале, избавляясь от остаточной радиации, которая все-таки доконала меня, должно быть, из-за плохой пропитки скафандра.
И вот я прибыл домой, как говорится, к шапочному разбору. Что же я узнаю, прочту или услышу? Отворяю дверь и вхожу в кабинет, в котором неоднократно бывал. За последнее время события нагромождались кучно и вразбивку, создавая мелодию суетливой, напряженной, путаной, тревожной и радостной жизни, где все служило победе, на которую и был запрограммирован хитроумный и удачливый Чабби Лайк.
За столом сидел тот же Дибитц, может быть, в той же поношенной замшевой куртке, и высокий белый лоб его так же морщился над умными глазами, которые могли заморозить или согреть. Тот же Дибитц, придумавший Чабби Лайка, вдохнувший в него жизнь и бросивший ее в океанские и космические дали, как ракету, не промахнувшуюся по цели. Только вены на руках его чуть-чуть набухли да поредели, пожалуй, прядки в каштановом хохолке на лбу.
- И ты не помолодел, мальчик, - сказал он, привстав и подвинув кресло вплотную к столу.
- Вы научились уже и мысли читать, - откликнулся я.
- Нетрудно. Ты взглянул на мои руки и волосы - они первыми свидетельствуют об утраченной молодости. Здоров?
- Уже.
- Могу поздравить тебя с возвращением и победой. Правда, пока еще подспудно, втайне, для окружающих ты по-прежнему Чабби Лайк.
- Чабби Лайк умер.
Дибитц вздохнул.
- И рад и жалею. Рад потому, что Лайк сделал невозможное, а все-таки жаль, что он уже полностью рассекречен. Портреты твои, милок, обошли все газеты мира - увы! Но кто, в сущности, помешает тебе воскреснуть?
- Так меня же каждая собака узнает.
- Собака" может быть, и узнает, а человек - нет. Есть средства, неузнаваемо меняющие внешность, есть биографии, которые ждут воплощения, и дела, требующие твоего ума и таланта. Но о будущих делах потом. Поговорим о сделанном. Ты уже знаешь о результатах?
- Кое-что из газет.
- Дополню штрихами, так сказать, закулисными. Твой блистон был расшифрован сразу. И нашими лаборантами и международной комиссией физико-химиков. В СВК заартачились: лабораторные анализы, мод, проведены без их участия. В скафандрах работать отказались, потребовали специальной изоляционной камеры с манипуляторами. Только не помогли уловки. Блистон чистенький, беспримесный. Состоялась встреча на высшем уровне. Ну и согласились: с золотой маскировкой покончить, излишки добытого блистона изъять на потребу мирного строительства, рудники в Лоусоне взять под международный контроль. Расписались под документом, пожали руки и признали инцидент исчерпанным. В кулуарах похвалили тебя за ум и хитрость - еще бы, переиграл начисто их гроссмейстеров контрразведки! Гроссмейстерам. конечно, дали по шапке - Уоррена перевели куда-то пониже, Тейлора подобрали промышленники - где-то командует у них сыском и черными списками, ну, а Бигль пока не у дел. Ждет назначения.
- Мак-Брайт уцелел?
- К счастью. До него так и не добрались - не оставил следов. А Док у нас.
- Слышал.
- Такому трудно в подполье - слишком заметен. Но рвется назад. Не знаю, может быть, согласимся - пошлем.
- А Даблью-эй?
Генерал прищурился и помолчал, как-то странно помолчал, сквозь улыбку, не то чтобы насмешливую, но с предвкушением явного удовольствия. Потом вызвал по видео приемную, всмотрелся во что-то на экране и сказал:
- Просите.
И в комнату вошел - у меня рука не подымается написать, кто...
Бигль!
Разведчик привык к неожиданностям, ему не положено открыто выражать свои эмоции - удивление, страх или радость, он всегда собран и готов к самому удивительному, чего и предположить не мог. Но я так и застыл с открытым ртом, как школьник в кинотеатре. Все что угодно, только не это, но Бигль вошел, чудной и непривычный, в штатском, такой же грузный, седой и величавый, каким я привык его видеть на фотографиях или в тех редких случаях, когда он появлялся публично - на юниэкранах.
Бигль кряхтя уселся напротив, молча, с какой-то хитринкой подмигнул шефу, а тот сказал:
- Теперь закрой глаза, бывший Лайк. На минуточку. Только по-честному.
Я повиновался и вдруг услышал до жути знакомый голос.
- Ну вот мы и снова встретились, сынок.
Первый!
Я онемел.
Бигль - Первый?!
Бигль - Даблью-эй?!
И Бигль - душа Сопротивления - "слама", впитавшего в себя все оппозиционные группы и партии, всю ненависть народа к последней олигархии на Планете! Чудеса!
- Обалдел, - усмехнулся Дибитц. - А еще разведчик.
- Классный разведчик, - сказал Бигль. - Не смейся. Первого он знает по голосу, а по кодовому обозначению я был для него невидимкой.
- Если кодовое обозначение открыто, значит, больше не встретимся, - вздохнул я.
- Как знать, сынок. Твоя профессия еще нужна. Пока нужна. Мы уже с тобой говорили об этом. СВК, как гнилое яблоко: снаружи румянится, внутри - труха. Слам становится силой, с которой уже трудно совладать. А партия, сынок, наша партия знает, как и куда направить эту силу и как умножить ее. Не помешали старые Тейлоры и Уоррены, не помешают и новые.
- А где же будет старый Бигль?
- Найдется работенка. Пока я им тоже еще нужен.
- Как же вы рискнули приехать сюда? А если хватятся?
- Не хватятся. Для них я где-то отдыхаю. А где именно - у меня еще есть привилегия не сообщать о своих маршрутах.
Шеф вынул из сейфа папку в черной обложке. Я понял, что разговор окончен, и встал.
- Тебе бы отдохнуть, - сказал Дябитц,- воспользоваться передышкой. Месяц-другой. Где-нибудь на море.
* У тебя и спутница есть для отдыха, - добавил Бигль. - Я привез с собой Линнет. ЕЙ тоже нужно отдохнуть и сменить перышки.
* * *
С крутого берега мы глядели на море. Стальное с белыми гребешками зыби, оно не ласкало и не манило. И гул прибоя не взывал к курортной расслабленности.
Высоко над головой тянулись электрические провода к белой санаторной вилле между пиками деревьев. По проводу, тихонько пересвистываясь, прогуливались две крохотные птахи, именно прогуливались, не падая и не взлетая.
- Пернатые канатоходцы, - сказал я.
- Как в цирке, - улыбнулась Линнет.
- Там сетка. А на земле ее нет.
- Ты имеешь в виду - в жизни?
- Конечно. Мы же канатоходцы. Только без страховочного троса и без баланса. И уж, конечно, без предохранительной сетки. Вот так. А пока мы просто в отпуску.
- Отпуск кончился, Чабби, - вздохнула Лин-нет. - Возвращаюсь к канату.
- Получила вызов?
- Еще утром. А вечером улетаю.
- Завидую, - сказал я.
- Равнодушно завидуешь.
- Почему равнодушно - уверенно. С надеждой, что и я получу такой же завтра или послезавтра.
- Грустно, не правда ли?
- Профессия.
Перерыв, который и отпуском-то назвать нельзя было, подходил к концу. И у Линнет и у меня. Встретимся ли?
ЭПИЛОГ
- Директора Бигля просят обождать три минуты в приемной, - пропел мелодичный невидимый голос.- Следите за световым табло.
"Пока еще директор, - внутренне усмехнулся Бигль, - только интересно, какого ведомства. Санитарного или кладбищенского? И всего три минуты. Что ж, обождем".
В приемной, как всегда, было пусто. Шеф СВК принимал лишь в крайних, исключительных случаях - обычно разговаривал только по видео. Но случай с Биглем был исключительным. Он уже не занимал никакого поста, и видео у него не было.
Нескрываемо ухмыляясь - пусть снимают хоть все закамуфлированные телепередатчики,- Бигль подошел к стене-окну, откуда открывалась панорама города. Новые улицы и площади вытеснили старые уголки: сохранившиеся еще с прошлого столетия здания казались старомодными провинциалами среди изысканных светских львов - причудливых сооружений, капризных геометрических форм, пересеченных садами и парками, вмонтированными в стальной или пластиковый каркас этажей. Все знакомо до мелочей. Родной город, родной дом. Даже в этой приемной все памятно - и масштабы манежа и сверкающая эмалью и никелем пустота. А сердце сжимается от гнева и горечи за это издевательство над словом родной. Третий десяток лет он здесь, в чужой шкуре, в чужом стане, и все приглядевшееся, привычное, примелькавшееся не могло стать и не стало близким. Мир этот не отмылся оттого, что он, Бигль, живет по кодексу его законов, традиций и правил, и даже поношенный мундир свой надевает с утра с ненавистью, подавить которую бессилен, несмотря на все ухищрения мимикрии. И сейчас после потаенной поездки домой эта ненависть оборачивается физической тошнотой, перехватывающей горло. Три минуты! Что ж, он подождет эти три минуты, хотя они и кажутся ему часами, как в хирургической палате перед операцией.
Световое табло заиграло всеми красками спектра. Бигль подтянул мундир, поправил сбившиеся волосы и шагнул к неотличимой от стены двери.
- Я жду, Бигль, - сказала она знакомым голосом.
Над столом, как желтый фонарь, сияло одутловатое лицо шефа.
- Садитесь, Бигль.
Бигль сел, сохраняя почтительную неподвижность.
- Мне бы очень не хотелось, Бигль, чтобы вы затаили обиду.
- На что? - пожал плечами Бигль. - За то, что я упустил Дока и прозевал связи слама с разведчиком? Грубейшие ошибки и, естественно, закономерные последствия.
- Я уважаю строгость вашей самооценки, Бигль, - сказал шеф, - но вы преувеличиваете. Последствия не столь уж трагичны. Вы просто возвращаетесь к своим сомниферам. Чему вы улыбаетесь?
- Вспомнил ваши слова: "Вы переросли их, Бигль". Значит, не перерос.
- Вернее, мы их недооценили. Они помогут не только выявлять сопротивляющихся, но и воспитывать подчинявшихся. Есть новые модели с гипноэффектом, запрограммированные на воспитание поощряемых навыков - не мысли самостоятельно, доверяй ведущим тебя, пресекай крамолу даже у себя дома и не жди, когда на тебя донесут, - доноси первым.
- Это эксперимент? - спросил Бигль.
- Пока да. Но мы надеемся на его успех.
Надейтесь, подумал Бигль. Во-первых, сомнифер, как и любой механизм, можно реконструировать. Снять гипноэффект или заменить программу. Во-вторых, электронное воздействие требует электронного же контроля - новых массовых серий машин, способных проверить программную направленность сомниферов. Таких машин еще нет. И будут ли? Эксперимент явно строился на песке, но Бигль перехватил восторженный взгляд шефа и сразу понял, что от него хотят.
- Полезный эксперимент, - сказал он. - Попробуем, - и встал.
Шеф тоже встал.
- Кстати, - добавил он, - ваше ходатайство о возвращении Ли Джексона на работу удовлетворено. Перебежчик, вкусивший сладости слама, может оказаться полезным. Возьмете его к себе с организацией тщательной проверки и наблюдения.
- Будет исполнено, - заключил Бигль. Ему очень хотелось взглянуть на преображенного Ли, и он не разочаровался. Ли похудел, вырос и научился скрывать свои чувства. Ничего не отразилось на лице его при виде Бигля.