продовольствие на месте, шерпы же считали, что должны
есть то же, что англичане. В некоторых вопросах я считал
шерпов правыми, в других - нет и так и говорил им.
Больше всего меня злило, когда они не высказывали ничего
определенного, а только ворчали и бормотали. У меня
такая натура - говорить прямо, что думаешь, и я
предпочитаю, чтобы и другие так поступали.
- Ну ладно! Бросьте шуметь из-за пустяков, - говорил
я им. - Нас ждет гора!
И мы шли вверх-вниз, вверх-вниз через холмы, долины и
реки. Несмотря на все неприятности, горы, как обычно,
оказывали на меня воздействие - с каждым днем я
чувствовал себя лучше. Вначале я побаивался, что
совершил ошибку, согласившись идти, что болезнь
слишком истощила меня. Теперь же я убедился, что со
здоровьем все в порядке, и поблагодарил мысленно бога.
Когда я думал об Эвересте и о предстоявших нам великих
днях, жалобы товарищей казались мне кудахтаньем старых
кур.
Мои собственные отношения с англичанами
складывались вполне удовлетворительно. Правда, они не
носили непринужденного, товарищеского характера, как со
швейцарцами. Я не делил палатку ни с кем из англичан, как
это было с Ламбером, мы не шутили и не поддразнивали
друг друга. Тем не менее полковник Хант был отличный
человек и превосходный руководитель. Хиллари, с которым
я уже тогда много общался, держался спокойно и
дружелюбно, да и все остальные альпинисты относились ко
мне внимательно и приветливо.
- Ну хорошо, они не такие, как швейцарцы, - говорил
я моим недовольным товарищам-шерпам. - И почему бы
им быть такими же? Это другой народ. Думайте побольше о
горе и поменьше о своем мелком недовольстве, и все будет
в порядке.
Мы пришли в Намче-Базар 25 марта. Снова самый
горячий прием, песни, пляски, потоки чанга. Снова мать и
другие родные пришли из Тами повидаться со мной;
встретившись с полковником Хантом, мать благословила
его и всю экспедицию. Вместе с тем, как и оставшаяся в
Дарджилинге Анг Ламу, она считала, что я слишком часто
подвергаю себя опасности на Эвересте, и умоляла меня
быть осторожным.
- Не тревожься, ама ла, - отвечал я. - На этот раз мы,
похоже, взойдем на вершину, и тогда мне больше незачем
будет ходить туда.
Я всем сердцем надеялся, что это так и будет.
Из Намче мы направились к монастырю Тьянгбоче; он
должен был служить нам своего рода временной базой.
Здесь произошло последнее и самое большое осложнение
организационного характера. И на этот раз все заварилось
из-за одежды и снаряжения: раздавая их шерпам, англичане
заявили, что большинство вещей выдается только для
пользования при восхождении с последующим возвратом, а
не в полную собственность. Это вызвало невиданную
дотоле бурю возмущения. Во всех предыдущих
экспедициях, в том числе и английских, вещи выдавались
без каких-либо условий, и большинство шерпов заявило
теперь, что, если не будет соблюдаться старый порядок, они
вовсе не пойдут. Полковник Хант объяснил свою точку
зрения: он считал неправильным заранее дарить вещи так,
ни за что ни про что; вернее будет оставить их шерпам
потом. - в качестве вознаграждения за хорошую работу.
Но шерпам эта идея отнюдь не пришлась по душе. Они
считали одежду и снаряжение частью положенного им
жалованья и отказывались продолжать путь, если не
получат одежду именно на таких условиях.
Это был для меня самый тяжелый момент за всю
экспедицию. Вместе с майором Уайли, который тоже
всячески старался восстановить мир, я чувствовал себя
словно зажатым в тиски. Каждая сторона считала, что я
действую на руку другой; шерпы намекали, что англичане
нарочно платят мне большие деньги, чтобы я стоял за них.
Порой я жалел, что я не рядовой носильщик, а один раз
сказал майору Уайли:
- Послушайте, я взял с собой швейцарское снаряжение
и собираюсь пользоваться им. Отдайте мое английское
снаряжение другим, может быть, они успокоятся.
Разумеется, таким путем ничего нельзя было уладить.
Споры и ругань продолжались, пока не был найден
компромисс, на который пошли все шерпы, кроме двоих -
Пасанга Пхутара (Жокея) и Анг Дава; оба ушли из
экспедиции и направились домой. Пасанг (он был
помощником сирдара) - способный и умный человек, и я
жалел, что он уходит. Однако Пасанг вел себя как политик:
он был зачинщиком почти всех недовольств и осложнений;
после ухода его и Анг Дава все остальные быстро
успокоились. Я не боюсь признаться, что облегченно
вздохнул, потому что всегда ненавижу брюзжание и
столкновения по мелочам, когда идет речь о великом деле.
Когда люди идут в горы, им следует забыть о кротовых
бугорках. Кто идет на большое дело, должен обладать
большой душой.
Я проводил взглядом Жокея и Анг Дава, спускавшихся
по тропе к Намче-Базару, потом обернулся и посмотрел на
других шерпов. Они уже не стояли с обиженным видом, а
принялись за свою работу. Тогда я поглядел на то, что
ждало нас впереди: горы, долины, ледники, а над всем,
словно огромные башни, великие вершины Ама Даблам и
Тавече, Нупцзе и Лхоцзе. A вот позади них в облачке
снежной пыли и Эверест, древняя Чомолунгма. Я позабыл
все остальное; неприятности, споры, ругань потеряли разом
всякое значение. Во всем мире ничто больше не имело
значения - только Эверест, борьба и мечта.
- Ну что ж, пошли на нее! - крикнул я. И подумал:
"Да, пошли на нее. Вверх по ней. Вверх - на этот раз,
седьмой раз - до самой вершины".
Теперь или никогда...
В СЕДЬМОЙ РАЗ
Шерпы за работой, шерпы говорят между собой. Частью
на родном языке, частью по-непальски с примесью
английского...
- Готовы выступать?
- Ача (все в порядке).
- Только хусиер - будьте осторожны. Бара сапур -
переход предстоит большой.
Выступаем в путь, вверх по леднику, по моренам.
- Ача?
- Нет, не ача. Той йе! Черт побери! (Обязательно с
энергичным плевком.) Укладка перекосилась!
- Каи чаи на. Ничего.
- Той йе! (Плевок.) Как так ничего! Мне нужно
остановиться. Куче куче. Пожалуйста.
- Ап ке укам. Делай как знаешь. Постой-ка, я помогу
тебе... Теперь ача?
- Ача. Туджи чей. Спасибо.
- Тогда пошли. Только хусиер. Здесь круто.
- Слишком круто. Той йе!
Снова плевки. Снова карабкаемся вверх, снова ледники и
морены - и наконец очередной лагерь.
- Шабаш! Хорошо поработали! Справились.
- За сегодняшнюю работу нам, собственно, причитается
бакшиш.
- Или хотя бы по пиале чанга.
- Был бы чанг, мы бы выпили за свое здоровье... Таши
делаи! Будь здоров!
- Сам таши делаи! За всех нас!
- Шерпы зиндабад! Да здравствуют шерпы!
Мы не пошли на Эверест сразу из Тьянгбоче. По плану
полковника Ханта группа должна была сначала
акклиматизироваться и попрактиковаться со снаряжением;
для этого мы разбились на три отряда и выступили в горы
поблизости. В одном отряде со мной были Хант, Лоу,
Грегори и пять шерпов. В течение примерно недели мы
тренировались, базируясь в лагере на высоте 5200 метров
на леднике Нупцзе: совершали восхождения, вырубали
ступени, проверяли кислородную аппаратуру и всесторонне
готовили себя к настоящей работе. После этого мы
вернулись в Тьянгбоче и вместе с другими отрядами стали
прокладывать путь к леднику Кхумбу, к месту базового
лагеря, который предполагалось разбить у подножия
большого ледопада.
После ухода Пасанг Пхутара англичане и шерпы ладили
гораздо лучше, однако по-прежнему случались отдельные
недоразумения. Одной из причин раздоров было питание.
Жаловались шерпы и на вес нош при тренировочных
восхождениях: англичане установили 27 килограммов на
человека, а шерпы говорили, что это чересчур много. Мне
все-таки удалось добиться уменьшения грузов до 22,5
килограмма. Наконец я и сам поспорил немного с
англичанами; речь шла о заброске в горы лесоматериалов
для сооружения мостов через трещины. Альпинисты
привезли с собой из Англии легкую длинную
металлическую лестницу, которая разбиралась по секциям,
и считали, что этого достаточно. Я возразил: трещин будет
много, очень много, мы потеряем немало времени,
перетаскивая лестницу туда и обратно, а из бревен можно
соорудить постоянные переходы. Англичан больше всего
беспокоило, что придется платить местным шерпам за
переноску материалов. Но я настаивал на своем, и они
согласились.
Собственно, с этих пор между англичанами и шерпами
не случалось почти никаких недоразумений, установились
прекрасные отношения. Экспедиция была очень велика, и
порядки в ней царили чуть ли не военные; конечно, многие
наши люди предпочли бы более свободную атмосферу,
поменьше формальностей. Однако даже самые заядлые
жалобщики должны были признать, что все организовано
очень хорошо. Хант - мы звали его Полковник-сахиб -
порой вел дело так, будто мы составляли воинское
подразделение, но был всегда справедлив и внимателен.
Майор Уайли, как я уже говорил, оказался превосходным
начальником транспорта. Знакомясь ближе с остальными
альпинистами, мы убеждались, что они тоже приветливые,
симпатичные люди. И если я рассказал здесь о небольших
осложнениях, то лишь с целью дать достоверный отчет о
вопросах, которые всячески искажались впоследствии, а
совсем не для того, чтобы упрекать наших добрых друзей и
товарищей по экспедиции. Не было человека счастливее
меня, когда все недоразумения остались наконец позади. В
качестве сирдара и восходителя я постоянно оказывался
между двух огней и совсем не чувствовал себя приятно в
таком положении.
В базовом лагере кипела работа: поступали и
сортировались все новые грузы, кругом вырастали палатки.
Лагерь напоминал целое поселение. Здесь собралось
множество людей - не только непосредственные
участники экспедиции, но и сотни местных шерпов,
мужчин и женщин.
Почти сразу же начал подниматься вверх по ледопаду
отряд во главе с Хиллари. Я в это время работал в
основном с майором Уайли, следил, чтобы бесперебойно
шла заброска многотонного груза. За каждым участником
экспедиции были закреплены строго определенные
обязанности - одни прокладывали маршрут через ледопад,
другие переносили грузы, третьи отвечали за кислородное
обеспечение, радио и фотоаппаратуру, медикаменты и т. д.
В это время врачи начали проводить медосмотр, и
выяснилось, к несчастью, что у одного из шерпов-
ветеранов, Гьялтсена, небольшие шумы в сердце. Ему не
разрешили идти выше. Таким образом, наш отряд
сократился на три человека, если считать Жокея и Анг
Дава; правда, тут подоспел Дава Тхондуп. Выше базового
лагеря должно было работать всего около сорока
носильщиков; из них человек двадцать пять на участке от
Западного цирка и дальше.
Мы получали почту еженедельно; с ней приходили
письма от Анг Ламу и моего друга Митры. Новости были
невеселые: Митра созвал собрание, чтобы наладить сбор
средств для моей семьи, но там было много разговоров и
никакого толку, и теперь Анг Ламу беспокоилась за
будущее. "Деньги, деньги, - думал я. - От них не
спасешься даже на вершине величайшей из гор". Но что я
мог поделать? Ничего. Вместе с тем я не мог позволить
домашним заботам отвлекать меня. Это может показаться
жестоким и эгоистичным, но я благодарен горам за то, что
они помогают мне забывать обо всем остальном, о всяких
житейских затруднениях, даже о семье и доме; я думаю
лишь о предстоящем мне деле. В базовом лагере и во все
последующие дни только одна мысль занимала меня -
Эверест, взять Эверест.
Думаю, что нет смысла вдаваться во все детали
последовавших нескольких недель. Это уже сделано
полковником Хантом в его прекрасной книге. Мы
проложили маршрут по ледопаду - проложили заново,
потому что лед постоянно смещается. Вдоль маршрута
выстроились вехи с флажками. Были вырублены ступени,
закреплены веревки, через трещины переброшены
лестницы и деревянные мостики, и потянулась
нескончаемая цепочка шерпов-носильщиков - сначала в
лагерь 2 на ледопаде, а затем в лагерь 3 у начала цирка.
Погода стояла обычная для середины весны: с утра ясно,
под вечер облачность и небольшой снег. Не было ни
жестоких бурь, ни страшного ветра, ни морозов, которые
