государства, и русские ушкуйники, бродники, вольные сорвиголовы, казаки и
прочий разбойный люд иронично называл свои броски через море походами за
зипунами.
Томас всю дорогу ржал, вспоминал как пленники наперебой выкрикивали
все, что знали, продавали и предавали хозяев, обещались быть верными
рабами, только не надо вытаскивать их внутренности и пожирать на их
глазах... Калика был молчалив, задумчив. Да и не сказали пленники ничего
стоящего.
Без помех отыскали Гелонга, хозяина корабля. Тот был свиреп на
похмелье, лют и всклокочен, команда пряталась, и на Томаса сперва попер,
наваливаясь дурной кровью и радостно зверея от предчувствия доброй драки,
но Олег поспешно вклинился, сообщил, что они-де от его родственника
Самоты, лучшие друзья и соратники, вместе пили всего лишь вчера, и хозяин
судна из лютого зверя обратился в сияющего и радостного дядюшку, хлопал
обоих по плечам, обнимал, а обернувшись к выглядывающему из-за связки
канатов трепещущему повару, зычно взревел:
-- Вина в нижнюю комнату! Да побольше!
Томас тяжело вздохнул, Олег же подбодрил:
-- Мы пойдем вдоль берега. Если напиться, то не так заметна бортовая
качка. В голове качает, в животе булькает...
Коней пришлось продать, для самих путников с трудом отыскалось место,
и то лишь благодаря радушию Гелонга. Олег нахваливал Томаса за мудрый
поступок, советовал и впредь всегда спасать невинных девиц от зверя, как
уже делали его великие предшественники: Таргитай, Персей, Ивасик,
Беовульф, Сигурд... Те тоже получали немалое вознаграждение, иной раз
двойное -- от девиц тоже. Томас хмурился, огрызался: печалился
расставанием с конем, с которым штурмовал башню Давида и взбирался на
стены Иерусалима.
С мешками на плечах, взошли на корабль, моряки сразу подняли косой
непривычный для Томаса парус. На северных морях парусом вообще пользуются
редко, больше на веслах. Если парус все-таки ставят, то прямой,
квадратный. Здесь же весла на корме в беспорядке, моряки сразу принялись
пьянствовать, вернее -- продолжали, лишь трое-четверо небрежно
присматривали за кораблем.
Ветер дул ровный, свежий, постоянный. При нужде моряки умело
поворачивали парус, чего не умели делать викинги. Хозяин сообщил, что
через неделю будут в Константинополе, столице Римской империи. Томас сразу
надулся как сыч, готовый в спор: столица-де Рим, но Олег вмешался, увел
разговор с опасной дороги. Великая Римская империя уже давно имела две
столицы: в Риме и Константинополе, а эмблему Римской империи -- гордого
орла, начали изображать с двумя головами, что означало: тело империи
едино, но у него две головы, что, мол, не могут жить одна без другой.
Западно-Римский император и восточно-римский, именуемый чаще базилевским,
мало чем отличались один от другого, разница в том, что единая
христианская церковь тоже раскололась на западную и восточную: пока что
различия крохотные, но Олег успел повидать мир, видел племена,
разделившиеся полюбовно, но через два-три поколения начинавшие
кровопролитнейшие войны.
Когда-то в одном смутном видении, которое то ли посылали боги, то ли
его душа сумела заглянуть далеко в будущее, он видел эмблему Римской
империи, двуглавого орла, но уже как эмблему русских князей, а затем и
русских царей, но не понял, почему так. Рим ли пришел и захватил
славянские земли, или русские войска осуществили наконец древнюю мечту
своих князей и захватили Царьград с его землями для себя и своих детей?
Кроме них, в тесной каюте под рулевой будкой располагались двое
купцов с подростком -- толстым и очень ленивым. В разговоры не вступали,
отворачивались, прятали лица. По одежде принадлежали к простому люду, но
лица и руки чересчур белые, холеные. Томас кривился, общество ухоженных
торговцев, если это торговцы, раздражало. Большую часть дня проводил на
палубе, смотрел на дельфинов, дважды видел огромный косой гребень Морского
Змея, но тот исчезал прежде, чем Томас успевал звать калику. Однажды мимо
проплыл призрачный корабль, моряки подняли шум, крик, им-де грядет беда,
Томас лишь брезгливо отодвинулся, чтобы в беготне не задевали потными
немытыми телами. В войнах и скитаниях видел не только корабли-призраки, но
и целые призрачные города, не говоря о замках, башнях, минаретах! А уж
призрачные караваны, оазисы и людей-призраков в этой знойной Аравии
наблюдал чуть ли не каждый день.
Олег, привлеченный гамом, поспешно вскарабкался на верхнюю палубу:
-- Чего там?
-- Видение было, -- ответил Томас саркастически.-- Всем сразу. Но в
отличие от тебя, не возликовали, богов не благодарят! Как по-твоему,
видения могут повредить?
-- Конечно, -- ответил Олег убежденно.-- Другому видению.
-- Это понятно... Но то их дела. Между собой пусть бьются как хотят,
мы влезать не станем, а вот живым могут?
-- Еще как! Если живые засмотрятся -- цирк им, видите ли! -- а
корабль врежется в скалы или столкнется с другим кораблем.
Корабль шел, не выпуская из виду берег. Иногда Томасу удавалось
разглядеть развалины древних башен, остатки старых городов. На этой
благодатной земле постоянно сменялись множества государств и народов, из
которых Томас краем уха слышал лишь о наиболее могучих: Хеттском царстве,
Лидии, Мидии, Ахменидах. Здесь была империя Александра Великого,
Селевкиды, Понтийское царство, Пергам, Римские владения, сейчас --
государство Сельджукидов, сокрушенное в прошлом году могучим войском
крестоносцев из дальних северных стран. Народы возникают как весенние
цветы, языки смешиваются с остатками древних, размываются, исчезают под
натиском пришлых народов. В прошлом году сюда впервые пришли воины Христа,
спешно строят мощные замки, крепости, ибо вокруг инородные племена...
Устоят ли крестоносцы?
Всю дорогу к Константинополю корабль сопровождали дельфины, прыгали в
волнах, смотрели блестящими любопытными глазами. Моряки рассказывали, что
когда-то те были людьми, но от войн и несчастий ушли в море, теперь живут
в радости, а к людям их влечет лишь смутное воспоминание о родстве. Томас
бросал дельфинам рыбу и ломти хлеба, всерьез подумывал: стал бы он
беззаботным дельфином, чтобы избежать человеческой несладкой жизни, где
каждый шаг приходится отвоевывать с боем? Трудно сказать сразу, особенно
если вспомнить, что по его следу идут бессмертные маги и впереди уже стоят
неведомые ловушки!
Корабль обогнул мыс, далеко впереди под ярким солнцем заблестели
золотые искры. Рядом с Олегом шумно вздохнул Томас, лицо рыцаря было
взволнованное. Блестели крыши христианских храмов, на покрытие каждого
купола ушло по двадцать -- тридцать пудов золота, а таких куполов в
Константинополе тысячи и тысячи. Константинополь, Царьград для ушкуйников
и варягов, Артании, Славии, Куявии, а затем Киевской Руси, Новгорода,
черниговских княжеств...
Возможно, подумал Олег с сильно бьющимся сердцем, это и есть самый
древний город на свете. Здесь проходят все караванные пути-дороги, ибо
соединяются два гигантских материка: Европа и Азия. Издавна здесь бродили
народы, чьи имена давно канули в вечность, название города всякий раз
менялось, он горел, разрушался, снова отстраивался, ибо народы рождались,
старели и умирали, а с ними умирал и язык, но город все стоял на берегу
пролива -- необходим!
Сюда приходили хетты, македонцы, дикие люди из Паннонии, Италии,
Скифии, Гипербореи. Шедший с Севера обязательно следовал звериной тропой,
что под его ногами превратилась в широкую утоптанную дорогу, а который
направлялся с Юга, шел другой тропой, но оба непременно встречались, ибо
по воле богов дороги повторяют складки земли -- на пересечении возник
город. Названия много раз менялись, сохранилось название только
предпоследнего -- Византий, но когда римский император Константин
присматривал место для новой столицы, он понял, что лучшего места, чем
древнейший Византий, не найти. Византий был переименован в город
Константина -- Константинополь, немедленно по приказу императора началось
расширение города. Для начала он перегородил перешеек, соединяющий Европу
с Азией, высокой каменной стеной, воздвиг сто сорок огромных боевых башен,
что защищали стену, накапливали в себе воинов, оружие, провизию. Еще
восемьдесят огромных башен охраняли стену, которой новая столица
отгородилась от моря. Константин с внутренней стороны стены выстроил
дворцы, крепости, роскошные дома для сановников, массивные казармы для
императорской гвардии, богатейшие храмы (позднее разрушенные, на их мощных
фундаментах воздвигли не менее богатые церкви), поставил ряды высоких
домов для гостей, выстроил склады и тюрьмы, под тюрьмами вырыли обширные
подвалы: тайные и явные -- для простых заключенных, особо опасных, а самые
тайные -- для личных врагов императора. Пыточные тайники выходили прямо в
залив, куда сплавляли трупы в холщовых мешках с булыжниками в ногах. Рядом
с особо тайными камерами пыток были тайные хранилища казны, тоже с разными
ступенями доступа -- в самые важные мог заходить лишь император.
Олег еще в прошлое посещение заметил, как старательно Константин
украшал стольный град, как нещадно ограбил подвластные земли, согнав в
старенький Византий лучших мастеров, ремесленников, как стремительно
Византий превратился в гордый Константинополь, ибо отовсюду везли
отшлифованные плиты мрамора, базальта, статуи богов и героев, кентавров и
химер.
Константинополь выглядел неприступным, старый Византий стыдливо
затерялся среди столичного великолепия, превратившись в один из кварталов
-- не самый бедный, но и не богатый. Тысячу лет он был Агниром, подумал
Олег горько. Тысячу лет именовали Керчом, тысячу лет знали Комонск, еще
тысячу с небольшим -- Византием, теперь уже тысячу лет знают как
Константинополь...
Его плечи передернуло, как от внезапно налетевшего порыва северного
ветра. Под каким именем его будут знать следующую тысячу лет? Какие народы
придут, сокрушив нынешних новогреков: помесь пришлых славян и остатков
соседних диких племен, которые зовут себя гордо римлянами, соседи их
называют ромеями, а в будущем окрестят византийцами? Или когда-нибудь
удастся остановить бессмысленное истребление одного народа другим?
Томас внимательно рассматривал вырастающие стены, в глазах блестел
профессиональный интерес:
-- За тысячу лет никто эту крепость не взял на копье... Ты внутри
бывал?
-- Бывал, -- ответил Олег. Голос его прозвучал до странности глухо.
Томас повернулся удивленно, Олег кивнул: -- Бывал-бывал! И внутри, и
снаружи.
-- Хорошая все-таки у вас, калик, жизнь, -- вздохнул Томас.-- Бываете
там, куда нет хода человеку с мечом.
Лицо калики застыло, словно вспоминал что-то погребенное в пластах
памяти. Томас не решался прервать молчание: в калике временами
проглядывало нечто очень загадочное. Раньше рыцарь на такие мелочи не
обратил бы внимания, но жизнь потаскала через разные страны, народы,
обычаи, и хотя христианская твердыня в душе лишь окрепла, все же научился
чувствовать другие души, хоть и обреченные гореть в адском огне из-за
неверия в Христа.
Олег очнулся от дум, сказал предостерегающе:
-- Если Семеро Тайных не оставили блажь добыть твою чашу, то их
человек наверняка ждет в Константинополе. Этих ворот из Азии в Европу
никто не минует!
-- В Константинополе народу больше, чем муравьев в лесу! Сумеем
