стране, а затем уже отцовской воле и мужу.
Голик, не в состоянии удержаться, вскарабкался на повозку, жадно
щупал гроб. Додон понял его зовущий взгляд, взобрался на ходу, вознице
велел не останавливаться. Гроб был из металла, Додон взялся за крышку, та
от древности и тяжести почти срослась с гробом.
-- Давай,-- прохрипел он с натугой,-- разом взяли...
Он чувствовал как затрещали его мышцы от усилий. Голик постанывал,
побагровел. Додон напрягся сильнее, крышка стала с металическим лязгом
приподниматься.
-- Подержи,-- велел он,-- а я заберу свое кольцо.
Голик едва выговорил сквозь стиснутые зубы:
-- Я не удержу...
-- Эх... Ладно, тащи ты, а я подержу.
Ухватившись обеими руками, он с трудом приподнял крышку, а Голик
сунул в щель руку, долго шарил, пыхтел. Додон процедил сквозь зубы:
-- Скорее же... Сейчас брошу...
-- Никак не нащупаю!
-- На правой руке,-- прорычал Додон.
-- Да ищу, ищу!
-- Сейчас отпущу,-- пригрозил Додон.
Мышцы его трещали, ноги тряслись, он покрылся потом, в голове стучали
молоты. В последнем усилии он приподнял крышку еще выше. Голик сумел
просунуть и голову, внезапно ахнул, выдернулся, бледный как смерть. Глаза
его были выпучены, губы тряслись:
-- Кольца... нет!
Додон выпустил крышку. Он тяжело дышал, кровь тяжелыми волнами
захлестывала мозг, в глазах стояла красная пелена. Сквозь нее он видел как
в толпе одна из женщин подняла над головой ребенка, указывая на него,
чтобы запомнил миг, когда видел царя. Но ребенок оглянулся, заслышав стук
копыт, и вот через толпу поехал на взмыленном коне огромный человек в
звериной шкуре. Через плечо у него висела перевязь с боевой палицей за
плечом.
Еще издали он закричал весело:
-- Великий царь! Прости, малость опоздал. Вот оно, колечко. Сейчас
наденем...
Конь под ним храпел, пена была не только на морде, но и на боках, на
крупе. Мрак прыгнул с коня на повозку. Та качнулась, возница сердито
оглянулся. Народ орал исступленно, еще яростнее вздымал кулаки. Женщины
срывали с голов платки, бросали под колеса.
Голик без сил опустился возле гроба. Лицо стало желтым, в глазах
появилось безумие. Додон перевел взгляд с Мрака на гроб, чью крышку только
что держал, вздрогнул, будто оказался на пронизывающем зимнем ветре.
-- Эк как на вас подействовало,-- проговорил Мрак уважительно,-- да
оно и понятно. Как-никак, кости прадеда... Когда-то и ваши кости вот так
же забелеют, а потом истлеют, в них всякие жуки плодиться будут... Но это
ж будет не скоро, чего уж тут.
Додон посмотрел на солнце, что клонилось к закату, перевел взгляд на
Голика. Передернул плечами сильнее: он сам собирался искать свой перстень!
-- Что тебя задержало? -- спросил он непослушным языком.
-- Да разбойники шалили... Я думал, успею! Я ж сам видел твою повозку
и бояр там сзади на дороге. Я послал туда нищенок с мальчонкой, а сам
погнал сюда.
Додон дальше не слушал. Вот чем обернулось его нетерпение, когда
оставил пышную свиту и поскакал вперед. Мол, все одно не догонят этого
человека Леса. Он всегда носится так, что кони под ним плачут кровавыми
слезами. И в собственную ловушку попали не по недомыслию, а лишь потому
что сама судьба оберегает этого человека!
Голик внезапно взвыл, с треском разорвал на себе одежду. Глаза его не
отрывались от красного неба. Солнце уже распухло, растолстело, опускалось
к спасительному краю земли багровое и пыхтящее. Темно-красные отблески
двигались на распухшем лице постельничьего, похожие на трупные пятна.
С всклокоченными волосами, дикий, он внезапно спрыгнул с повозки и
побежал через толпу. Ему поспешно давали дорогу. Было видно как начал
карабкаться на склон, упал на четвереньки, побежал по-собачьи, но вдруг
задергался, упал, посовал ногой, будто качал воду, и затих.
Мрак сказал без особого сочувствия:
-- Сердце не выдержало. Наверное, съел что-нибудь.
-- Да,-- прошептал Додон, все еще бледный. Он с ужасом отводил взор
от крышки гроба, под которую едва не заглянул раньше Голика.-- Такое съел,
что подавился.
Солнце еще не коснулось края земли. Додон подождал, Голик мог
подняться, но тот, похоже, умер даже раньше отпущенного часа. От страха
или еще чего.
Мрак снял крышку, положил рядом с гробом. Повозка покачивалась, по
крышка лежала смирно. Не морщась, он надвинул перстень на высохшую фалангу
пальца правой руки, еще раз окинул уважительным взором истлевший скелет.
Здоровенный мужик был, судя по росту и костям. Голова с пивной котел, руки
до колен, нижняя челюсть как у коня.
-- Усе,-- сообщил он с удовлетворением.-- Кольцо на пальце. Теперь ни
одна душа не стащит.
Додон вздрогнул:
-- Почему?
-- А скелет еще и палец согнул. Ежели силой отымать -- ночью явится.
Мужик здоровый как лось! Задавит, и не гавкнешь.
Он опустил крышку на место, свистом подозвал коня, прыгнул с телеги
прямо на конскую спину. Додон отчаянно смотрел то на гроб, где осталось
чудесное кольцо, то на Голика, тело которого уже подняли и несли ногами
вперед.
Навстречу по дороге со стороны Куявы пылило облако. Мрак различил
скачущих по весь опор бояр на баских конях, знатных мужей, воевод. А
позади всех тащилась царская повозка. Он рассмотрел светлую головку
мальчишки, а позади изредка поблескивали печальные глаза женщин.
Во главе свиты ехал Кажан. Его глаза блеснули радостью, когда услышал
о Голике, но Додону пробормотал о том, как был хитер постельничий, и как
будет его не хватать, если не заменить еще более умелым и знающим, как вот
он, Кажан, верный слуга царю и Отечества...
Додон махнул дрожащей рукой:
-- Возвращаемся. Гроб довезут без нас. Ты, Кажан, скачи вперед.
Упреди Рогдая и других, дабы все приготовили. А ты, доблестный Мрак, езжай
впереди Льдана. Тебе тоже будет уготована встреча.
Мрак сказал тяжело, будто сдвигал гору:
-- Благодарствую...
-- Ну-ну, чего уж. Честным пирком да за свадебку. Супротив судьбы не
попрешь!
-- Благодарствую,-- повторил Мрак еще тяжелее.-- Но у меня впереди
другая дорога.
Царь вытаращил глаза. Кажан поспешно вмешался:
-- Не препятствуй, царь! Не препятствуй. Это мы люди махонькие,
житейские. мирские. А у него впереди дорога подвигов! Есть же исчо на
свете чуды-юды недобитые, по горам и долам прячутся, егойной палицы
страшатся! Но наш богатырь отыщет их усех и перебьет себе в честь, а царю
на славу...
Царь смотрел то на Кажана, то на темного как туча Мрака. Мрак пожал
плечами.
-- Думай, как хошь.
Не попрощавшись, он повернул коня. Дорога пошла под уклон, конь
весело помахивал гривой. Жаба завозилась на плече, шумно вздохнула и
прижалась теплым пузом крепче.
-- Опять мы с тобой остались вдвоем, жабуня.
-- Ква,-- печально согласилась жаба.
Ехал весь день, не встречая людей. В груди были пустота и горечь.
Ночь застала в степи, он свернул к ручью, вымылся и приготовил себе
нехитрый ужин. У него был сыр, мясо, которое можно жарить на углях, и
острый нож, которым хлеб можно нарезать тонкими ломтиками.
Заснул на диво быстро. Внутри выгорело, не было даже злости. В сон
провалился как в смерть, а утром, проснувшись, долго слушал утренних птиц,
цокот белки, но не было сил шевельнуть и пальцем.
Конь подошел, обнюхал недоверчиво и озабоченно. Мрак погладил
бархатные ноздри:
-- Ладно, ладно. Ты прав. Встаю.
И снова ехал, безучастный и омертвевший. Там в лесу его хижина, в
которой он жил здесь, когда бегал в лесу попеременно то в волчьей личине,
то в человечьей. Ее не миновать, даже переночует и напоит коня...
А ведь в мечтах и самых сладких снах, даже волчьих, он всякий раз
подъезжал к этой хижине, а из очага вился сизый дымок, вкусно пахло
пареным мясом, а когда подъезжал ближе, на крыльцо выскакивала
золотоволосая, пронизанная оранжевым солнцем девушка. Ее глаза были
устремлены на него, а губы раздвигались в счастливой усмешке...
Конь под ним вздохнул, опередив его, Мрак грустно рассмеялся. Прощай,
Куявия. Но у него в мешке еды на неделю, у него тяжелый топор с лезвием
острее бритвы, а впереди между ушей коня видна бесконечная дорога... Что
еще мужчине надо?
Дорога пошла вниз, впереди расстилалась долина. Конь пошел лихим
наметом, он увидел голубую ниточку ручья, заметил крышу хижины и
догадался, что там будет отдых.
Мрак насторожился. Сквозь щели в крыше поднимался сизый дымок, на
лугу паслись двое стреноженых коней. А когда конь Мрака вылетел на луг,
дверь хижины распахнулась, на пороге появилась тонкая фигурка с золотыми
волосами, вся светлая и пронизанная солнцем.
-- Что за...-- пробормотал Мрак.-- Нич-ч-чего не понимаю...
Она вышла на крыльцо и смотрела на него со странным выражением.
Солнце светило ей в спину, волосы горели как расплавленное золото, но лицо
оставалось в тени.
-- Что за дурь? -- буркнул он.-- Это не место для царской дочери!
Светлана пожала плечами:
-- Да? Тогда это может стать другим местом.
-- Каким?
-- Местом для твоей жены.
Он попробовал смотрел на нее холодно и отстраняюще, но она отвела
взгляд, словно страшась видеть его глаза, шагнула вперед. И еще. А когда
оказалась прямо перед ним, внезапно прильнула к нему, крепко-крепко
обхватила тонкими руками, прижалась всем телом.
Мрак с неловкостью погладил по голове, чувствуя себя дураком, но
затем руки сами обняли, она вскинула голову с сияющими глазами, где уже
заблестели слезы.
Он наклонил голову, с величайшей осторожностью, словно касаясь
святыни, притронулся губами к ее полным и сочным, похожим на спелые вишни,
напоенные летним солнцем.
-- Зачем ты приехала?
-- Потому что... разве ты не понимаешь?
Он покачал головой:
-- Да, киян понять трудно. Но мне кажется, я сделал все, чтобы ты
меня больше не видела.
Она независимо пожала плечами:
-- Не всегда же тебе побеждать?
Он снова поцеловал ее, чувствуя как от нежности в нем начинает
дрожать каждая капля крови. В глазах защипало, словно ветром бросило едкую
пыль.
-- Никогда я не был так счастлив поражению. Но я не собираюсь
возвращаться, Cветлана. Я успел возненавидеть этот город.
-- Я пойду за тобой,-- сказала она.-- Я пойду за тобой, куда бы ты не
пошел. Хоть в леса, хоть в болота. Я буду тебе хорошей женой.
Она усадила его на лавку, сняла с него волчовку, стащила сапоги. Мрак
пытался воспротивиться, она ласково, но настойчиво стащила с него верхнюю
одежду. На миг отвела взгляд от его широкой волосатой груди, нежные щеки
запылали румянцем, но тут же прямо взглянула в его глаза. Ее зрачки стали
огромными, в них была глубина.
Мрак с трудом заставил себя оторвать взгляд. Его мертвое тело
медленно оживало. Это было как будто отсидел себя всего, теперь даже
внутри бегали и больно кусали шустрые мурашки. Впервые за последние недели
услыхал как в груди начало биться сердце. Огромное, мощное, оно
ворочалось, разгоняло застывшую кровь, что уже превратилась почти что в
тягучий клей.
Она постелила на ложе те шкуры, что нашлись в хижине. Мрак видел, что
она собирается лечь с ним, это было бы правильно и для него, человека из
Леса, но царская дочь росла в сложном мире ритуалов, и Мрак обронил:
-- Нам придется заехать по дороге к волхвам.
-- Что-то случилось?
-- В твоем царстве люди берутся за руки не сами... Их обручают, а
потом и соединяют другие люди.
Она кивнула, не сводя с него внимательных глаз:
