Брунька, единственная дочь ярла Гордона. Ну того, что как сыч сидит на
своих землях, у нас на пирах не бывает... У него трое или четверо сыновей,
все как быки здоровые, сильные, но их мозги к ней перебежали. Она и сейчас
вон приехала пополнить запасы соли, одежки, хозяйственных мелочей. Коней
подбирает, даже мечи сама купила!
-- Ей доверяют выбирать мечи? -- удивился Владимир.
-- Деньги ж доверяют, -- сказал Претич ласково. -- Она умница. В
четырнадцать лет, надо же!.. А ежели братья поедут на базар, даже сам ярл
или его жена, то такое накупят, потом неделю лаются...
Владимир держал цепким взором двери кузницы:
-- А чего к Людоте?.. Хотя понятно. Если девка такова, как говоришь,
то и мечи старается заказывать у лучших. Свиненок маленький! Людоту
улестить нелегко, он только для меня обещался...
Когда дверь отворилась, Владимир выждал, пока дочь ярла проходила
мимо, сказал негромко:
-- Ну-ка, красавица, покажись своему князю...
Он нарочито выделил "своему", потому что иные знатные ревниво берегли
остатки независимости, их деды явились на эти земли вместе с Рюриком, с
какой стати подчиняться его потомству, но девчушка то ли не заметила такой
тонкости, то ли сделала вид, что не заметила, приблизилась, скромненько
опуская глазки, а Владимир рассмотрел, что в самом деле еще подросток,
нераскрывшаяся почка, что вот-вот развернется в цветок сказочной красоты,
что-то уже наметилось, проступает, как солнце сквозь облачко.
-- Здравствуй, Брунька, -- сказал он медленно. -- Брунгильда, как я
понимаю?.. Вижу, врут те, кто говорит, что будешь красавицей. Ты будешь
больше, чем просто красавицей... Ведь улестить Людоту не просто, а ты
улестила, по хитрой рожице вижу.
Она смело взглянула ему в глаза:
-- Я мечтаю хоть на треть быть такой, ради которой наш князь... с
чьим именем он просыпается и засыпает.
Он вздрогнул. С детского личика смотрели такие же детски чистые, но
странно понимающие глаза. В них были тоска и зависть, жажда красивой
любви, чтобы сердце рвалось от счастья и боли.
-- Девочка, -- прошептал он сразу пересохшими губами, -- зачем...
Живи просто, как все люди.
-- Не хочу, -- ответила она дерзко.
-- Иначе... очень больно, -- сказал он тяжело.
-- Пусть, -- ответила она.
Владимир молчал, и она, поклонившись, отступила и пошла в сторону
конюшни. Старый воевода недоумевающе смотрел вслед. Пожаловался:
-- Чудно поговорили. Я ничо не понял. Шибко умные, да?.. Да, девка
уже сейчас сокровище... А что будет?
Глава 13
Владимир молчал, Претич ощутил в нем жадное нетерпение. Оглянулся,
через двор торопливо хромал Острозуб, старшина оружейников, за ним
вышагивали трое одетых в лучшие одежды подмастерьев.
На уровне груди Острозуб нес обеими руками меч. Со всех сторон двора
появлялись челядины, пристраивались как любопытные гуси сзади. Из конюшен,
сараев, даже из поварни вышли, жадно и восторженно смотрели на меч.
В жарком оранжевом солнце полудня лезвие блистало холодным
голубоватым огнем. Казалось, Острозуб бережно несет длинную сосульку,
искорки прыгают внутри, прячутся, выпрыгивают снова острыми короткими
молниями. Рукоять богато украшена самыми дорогими камешками, но Острозуб
выбрал помельче, чтобы не мешали в бою, князь-де не усидит на троне, когда
на кордонах полыхают пожары...
Владимир сбежал с крыльца, не чуя ног. Чувствовал, что надлежит
по-княжески принять меч степенно, даже принести по такому случаю в жертву
пару-другую молодых рабов, но сердце едва не выпрыгивало, губы тряслись,
он тянулся к мечу, как будто от него одного зависело его горькое счастье.
Острозуб упер в грудь князя предостерегающий взор, Владимир
остановился, руки медленно опустились, но глаза жадно пожирали меч из
небесного железа.
Теперь металл был слегка лиловый, словно тучи с градом, по лезвию
прыгали синеватые звездочки, гасли в глубине, словно тонули.
-- Твой меч, княже, -- сказал Острозуб громко, чтобы слышали во
дворе. Владимир видел, как из капища появилась огромная фигура в белом
одеянии, медвежья харя понюхала воздух, и Белоян направился в их сторону.
-- Этот меч, княже, всем мечам меч... Он бьет и по-росски, и по-арабски.
-- Как это?
Острозуб молча взял из руки Претича железную булаву, огляделся,
помощники тут же услужливо подкатили колоду для рубки дров. Положил,
примерился, затем резко взмахнул мечом. Глухо звякнуло.
-- Это по-росски!
На колоде остались две половинки булавы. Рукоять, толщиной с древко
лопаты, распалась наискось так чисто, словно меч рассек мягкую глину. В
колоде осталась глубокая зарубка.
Оружейник молча повернул меч лезвием кверху. Владимир с облегчением
выдохнул. На тонком, как луч света, лезвии не осталось зазубрины, даже
самой крохотной!
-- А теперь по-арабски, -- сказал Острозуб.
Огляделся нетерпеливо, но другой догадливый помощник уже бежал со
всех ног с подушкой в руках. Владимир успел подумать, не шутка ли, что он,
в прошлом спавший на голых камнях, теперь нежится на подушке из нежнейшего
лебяжьего пуха, но Острозуб уже взбил ее, поставил стоймя, чуть примяв
нижний угол, коротко взмахнул мечом.
Вздох восторга был громче. Разрубленная подушка медленно развалилась
надвое, не теряя формы. Острозуб довольно скалил зубы. Выждав, он снял с
внимательно наблюдавшей Бруньки платок из нежнейшей паволоки, подбросил.
Паволока медленно опускалась, нехотя и плавно, словно раздумывая, не
остаться ли в воздухе.
Когда нежная ткань коснулась подставленного меча, платок распался на
две половинки, и обе продолжили неспешное путешествие к бревенчатому
настилу.
Острозуб поклонился, опустился на одно колено, а меч подал обеими
руками:
-- Владей. Ты -- наш князь.
Владимир принял меч, руки нелепо дернуло кверху. Вздутые мышцы чуть
не вскинули оружие над головой, настолько тот оказался легче, чем он
ожидал. Длинный, обоюдоострый, весит почти вдвое меньше, чем любой из его
предыдущих мечей с широкими, как у мясницких топоров, лезвиями!
Белоян уже стоял близ Острозуба, медвежьи глазки возбужденно бегали
по лицам. По его морде Владимир понял, что волхв больше обратил внимание
на слова оружейника, чем на меч. Признали все-таки Владимира не только
захватчиком, но и своим князем... Значит, княжил мудро, блюл законы, берег
покой и мир на всех землях. В отличие от отца своего, неистового
Святослава, в походы не ходит, обустраивает Новую Русь. Знал бы оружейник,
для чего князь копит силы!..
-- Благодарствую, -- сказал Владимир. -- Острозуб... все боги пусть
зрят, что я этим мечом... Не для богатства или власти... Нет, я не могу
сказать всего, что на душе. Но боги зрят, их беру в свидетели!
Он внезапно опустился на одно колено, поцеловал меч, словно вручил
ему не старейшина оружейников, а верховный бог. Белоян быстро зыркнул на
опешившего Острозуба, тот начал было в растерянности разводить руками, но
вдруг выпрямился, лицо озарилось достоинством и гордостью. Понял, значит,
что не его благодарит великий князь, а через него -- все земли, которые
поклялся хранить и защищать...
Острозуб кивнул ошеломленному помощнику, оба удалились, уводя с собой
многих, а Владимир благоговейно вертел в руках меч, делал выпады, вертел в
руке и перебрасывал в другую, приноравливаясь к изменившемуся весу. Не
сразу услышал за спиной глухое ворчание:
-- Может, хватит тебе тешить челядь?
Двор был заполнен народом. Работники, гридни, дружинники,
внимательная Гудрун, прибежал Чейман, в глазах любовь и преданность,
набежала ребятня... Опомнившись, Владимир с неловкостью развел руками:
-- Не обессудьте... Князь тоже мальчишка, когда в руки попадает такой
меч!
Поспешно удалился в терем, а за спиной слышал радостные вопли,
здравицу, крики "Слава", "Слава князю!".
Пока поднимались по высокой лестнице в горницу, Белоян бубнил в
спину:
-- У каждого честолюбивого князя... царя, короля, императора или
просто вождя племени... есть заветная мечта, которой не всегда делится
даже с женой... Да, ты знаешь, о чем я... Создать новое государство! Самое
лучшее, самое здоровое, самое красивое! Заложить в самом начале такие
законы, чтобы не только выжило, но с каждым поколением множились доблесть,
честь, справедливость!.. Ты что же, думаешь, народ признал тебя, что ты
такой красивый и бьешься двумя мечами?.. Народ ощутил, что ты душу отдашь
за Новую Русь. Я не говорю про сердце, но душу отдашь. И даже твоя
безумная.. да-да, безумная попытка добыть себе в жены самую лучшую в мире
невесту -- тоже во славу Новой Руси! Кто не знает, как за ее руку бьются
владыки мира: германский император, индийский царь, персидский падишах?
Владимир огрызнулся с болью в голосе:
-- Я все равно ее возьму!!!
Вместо ответа сзади послышался звериный рык. Стремительно повернулся
с небесным мечом в руке. Шерсть на Белояне стояла дыбом, как иглы на
рассерженном еже, глазки стали желтые, как янтарь, а в пасти недобро
блеснули длинные клыки.
-- Ты чего?
Вместо ответа Владимир снова услышал глухое рычание, что зародилось
глубоко, начало нарастать, но верховный сумел задавить свою звериность,
проговорил хрипло:
-- Сюда идет Старый.
-- Ну и что? -- поморщился Владимир. -- Останься.
-- Не могу. Он меня не любит. Княже, я зайду потом, договорим.
Дверь распахнулась, Владимир смотрел, не веря своим глазам, на
упавшие со звоном на пол половинки железного засова. Через порог по-волчьи
неслышно шагнул маленький сухонький старик, похожий на волка как желтыми
глазами, так и чем-то неуловимым, от чего перед глазами Владимира сразу
возникла глухая чаща. Серый, в неопрятной душегрейке из волчьей шкуры,
портки и даже башмаки тоже словно из шкуры матерого волка, вылитый волк в
человечьей личине...
Владимир задержал дыхание. Темны леса за Киевом, странные и
непроходимые. Дивные племена живут за непролазными болотами, за
непроходимыми буреломами. Одних удалось покорить, примучить к дани, с
другими разошлись ни с чем, а о некоторых только слышали... Был слух о
странных лесных людях, что живут с начала света, но с другими людьми почти
не знаются, ибо те для них навроде комаров-поденок, что утром вылупляются,
день живут, а к вечеру мрут от старости...
Этот старик за последний год являлся уже трижды. Его окрестили Старым
Волхвом, потому что умел больше, чем другие люди, значит -- волхв, а
старым за брезгливое отношение к нарядным парням и девкам, к печам с
трубой, к мясу, жареному на сковородах вместо вертелов...
Щуплый, князю по плечо, но Владимир здраво оценил толщину жил на
руках и шее старика, его движения сильного хищника. Тот словно сплетен из
толстых кореньев старого дуба, о которые пять топоров выщербишь, пока
перерубишь хоть один, а когда покосился на потрясенное лицо Белояна, по
виду волхва понял: тот зрит в старике намного больше, ибо видит и зримую
только колдунам мощь...
-- С чем пожаловал, Древний? -- спросил Владимир почтительно, не
дожидаясь "здравствуйте" от человека из тех времен, когда еще, может быть,
за "здравствуйте" били в морду. -- Не изволишь ли отдохнуть, откушать с
дороги?..
Старый метнул неприязненный взор на Белояна:
-- Не изволю. Я ненадолго, по дороге. Убери этого... раздражает. Еще
зашибу невзначай. А ты реки, из-за чего на всем Востоке началось такое...
Владимир кивком велел Белояну идти, глазами дав понять, чтобы ждал
поблизости, даже послушал, если может.
-- На Востоке? -- удивился он. -- А мы при чем?
