Моррис ругался тихо и беспомощно. Я физически ощущал переживаемую им
агонию.
- Устройство спускового механизма вам также известно, - прошептал
"монах". - Стоит мне расслабить руку, и произойдет выстрел. Цель - вы.
Советую предостеречь четверых правительственных агентов от нападения на
меня, если вы в состоянии сделать это.
Я поднял руку ладонью вверх: "Ничего не предпринимайте". Моррис понял
и еле заметно кивнул, вроде бы и не взглянув в мою сторону.
- Вы же умеете читать мысли, - сказал я.
- Да, умею, - ответил "монах", и в ту же секунду я понял, что он
пытался скрыть. Он мог читать мысли чьи угодно, только не мои.
На том и кончилась игра Морриса в конспирацию. Но моих мыслей "монах"
читать не мог, а передо мной его душа лежала как на ладони.
И, заглянув в эту чуждую мне душу, я понял, что умру, если не
подчинюсь.
Одну за другой я положил розовые таблетки на язык и проглотил их.
Проглотил всухую, с трудом. Моррис все видел и не в силах был помешать.
"Монах" ощутил своими пальцами, как таблетки прошли по моему горлу.
Но едва они миновали его пальцы, я сотворил чудо.
- Ваши знания и умения, приобретенные от таблеток, сотрутся через два
часа, - сказал "монах".
Он поднял стакан с виски и задвинул его себе в капюшон. Вынул он
стакан наполовину опорожненным.
- Почему вы отняли у меня знания? - спросил я.
- Вы не заплатили за них.
- Но они были даны мне в дар!
- Их подарил тот, кто не имел на это права, - ответил "монах".
Он собрался уходить. Надо было что-то предпринять. Теперь я знал, что
"монахи" творят зло, - я пришел к такому выводу путем зрелых размышлений.
Однако если он не задержится и не выслушает, я не смогу его убедить.
Впрочем, сделать это будет нелегко в любом случае. Передо мной сидел
"монах"-звездолетчик. Его этические оценки были введены в его мозг
таблеткой РНК вместе с профессиональными навыками.
- Вы упомянули о правах, - произнес я на его языке. - Ну что же,
обсудим вопрос о правах.
Шепелявые слова странно жужжали в горле, щекотали небо, но слышал,
что выговариваю их правильно. "Монах" удивленно вздрогнул.
- Мне сообщили, что вас научили пониманию нашей речи, но не сказали,
что вы умеете изъясняться на ней.
- Вам не сказали, какую мне дали таблетку?
- Языковую. Я и не знал, что она была у него с собой.
- Он не закончил дегустацию земных алкогольных напитков. Не выпьете
ли вы еще?
Я уловил, что он пытается осмыслить мои мотивы, и уловил, что он
ошибается. Он решил, что я хочу воспользоваться проявленным им
любопытством и всучить ему побольше выпивки за наличные. К тому же, с чего
ему бояться меня? Какие бы интеллектуальные способности ни приобрел с
помощью таблеток, через два часа от них и следа не останется.
Ставя перед ним стакан, я спросил:
- Что вы думаете о пусковых лазерах?
Наш спор принял весьма технический характер.
- Давайте рассмотрим особый случай, - помнится, говорил я ему, -
предположим, цивилизация владела искусством звездных полетов в течение
шестидесяти четырех тысяч лет. А, может быть, и в восемь раз дольше. А
потом в главный океан планеты врезался астероид, наступил ледниковый
период... - Так действительно случилось однажды, и он был об этом
прекрасно осведомлен. - Но ведь природное бедствие не может стереть
различий между разумом и животным состоянием, не правда ли? Если, конечно,
бедствие не затрагивает непосредственно ткани мозга...
Сначала его удерживало любопытство. А потом уже я, я сам. Он уже не
мог вырваться. Такая мысль ему теперь и в голову не приходила. Он
оставался звездолетчиком, он был совершенно трезв и спорил с ожесточением
евангелиста.
- Или возьмите общую посылку, - помнится, говорил я. - Существа,
неспособные построить пусковой лазер, считаются животными, не правда ли?
Но и сами "монахи" не застрахованы от возвращения в первобытное состояние.
- Да, это он тоже знал. - Почему же вы не построите пусковой лазер сами?
Если не можете, то ваш капитан и весь экипаж корабля - животные...
В конце спора говорил один только я. И все "монашьим" шепотом, звуки
которого так легко различаются друг от друга, что даже мне, с моим
неприспособленным человеческим горлом, не приходилось повышать голоса. И
хорошо, что не приходилось: ощущение и так было такое, будто я наглотался
использованных бритвенных лезвий.
Моррис оценил обстановку правильно и не вмешивался. Я ничего не мог
передать ему ни словом, ни жестом, ни мысленным приказом, даже если бы
сумел это сделать; его мысли были для "монаха" открытой книгой. Но Моррис
знай сидел себе, попивая тоник без джина, пока я шепотом дискутировал с
"монахом".
- Но корабль! - шептал тот, - Что будет с кораблем?..
Его агония была и моей, ибо первейшая обязанность капитана - спасти
корабль любой ценой...
К началу второго "монах" дошел до середины нижнего ряда бутылок. Он
соскользнул с табурета, заплатил за выпитое бумажками достоинством в один
доллар и выплыл за дверь.
"Косы тебе только не хватает да песочных часов", - подумал я,
провожая его взглядом. - "А мне не хватает долгого, хорошего утреннего
сна, которого мне, увы, не видать, как своих ушей".
- Проследите, чтобы никто не вздумал задержать его, - сказал я
Моррису.
- Никто не вздумает, но хвост за ним пустят.
- Бесполезно. Одеяние для ношения среди чужих - хитрая штука. Оно
поддерживает "монаха" и дает ему способность к прямохождению. Служит щитом
и воздушным фильтром. А также плащом-невидимкой.
- Да ну?
- Я расскажу вам об этом, если успею. Именно таким образом он сюда,
по всей видимости, и добрался. Один из членов экипажа раздвоился. Потом
один остался на месте, а второй ушел. У него было две недели сроку.
Моррис поднялся и сорвал с себя свой спортивный пиджак. Рубашка под
пиджаком промокла насквозь.
- Что если мы попробуем промывание желудка? - спросил он.
- Бесполезно. Стиратель памяти уже, наверное, растворился в крови.
Лучше записывайте, не теряя времени, все, что я помню о "монахах", пока я
еще хоть что-нибудь помню. В запасе еще есть часов девять-десять...
Это я, конечно же, нагло солгал.
- О'кей. Сейчас включу диктофон.
- Но не бесплатно.
Лицо Морриса стало неожиданно жестким.
- Сколько?
Я обдумал ответ самым тщательным образом.
- Сто тысяч долларов. И если вам охота поторговаться, вспомните, чье
время вы тратите.
- Я и не собирался торговаться.
Собираться-то он собирался, да передумал.
- Хорошо. Деньги переведите немедля, пока я еще способен читать ваши
мысли.
- Договорились.
Он предложил зайти в телефонную будку вместе, но я отказался. Никакое
стекло не помешает мне видеть его насквозь.
Вышел он оттуда молча: его мучил вопрос, ответа на который он боялся
как огня. Потом он отважился:
- Что решили "монахи"? Что будет с нашим Солнцем?
- Этого я заговорил. Потому и просил вас его не трогать. Он убедит
остальных.
- Вы его заговорили? То есть как?
- Пришлось потрудиться. - Я вдруг понял, что готов душу отдать за час
сна. - Он запрограммирован до мозга костей: его профессиональный долг -
сберечь корабль. Таблетка въедается глубже некуда. По себе знаю.
- Но ведь тогда...
- Не будьте ослом, Моррис. Пока корабль находится на окололунной
орбите, ему ничто не угрожает. Парусный звездолет может столкнуться с
опасностью только в межзвездном пространстве, где помощи ждать не от кого.
- Вот как!
- Не то, чтобы я его сразу убедил. Просто заставил здраво оценить
этическую сторону сложившейся ситуации.
- А если его кто-нибудь переубедить?
- Все может быть. Потому-то нам и надо построить пусковой лазер.
Моррис мрачно кивнул.
Следующие двенадцать часов достались мне тяжело.
Первые четыре часа я выкладывал все, что мог вспомнить о
телепортации, о технике "монахов", о семейной жизни "монахов", об этике
"монахов", о взаимоотношениях между "монахами" и инопланетянами; я
описывал этих инопланетян, называл координаты бесчисленных населенных и
ненаселенных миров... короче, все, что мог. Моррис и сотрудники секретной
службы, те, которые раньше изображали посетителей в баре, сидели вокруг
меня завороженно, как мальчишки, слушающие рассказы у костра. А Луиза
заварила нам свежий кофе и ушла спать в одну из кабинок.
Потом я позволил себе отключиться.
К девяти утра я лежал на спине, уставившись в потолок, и с паузами
секунд по тридцать цедил обрывки информации, бессвязные и бесполезные. К
одиннадцати у меня в животе скопилась огромная лужа черного чуть теплого
кофе, глаза мои болели и слезились и проку от меня больше не было.
Играл я убедительно и знал это. Но Моррис никак не оставлял меня в
покое. Он верил мне, я чувствовал, что он мне верил. И все равно он не
хотел уклоняться от привычной процедуры, да, по правде говоря, ничего и не
терял. Если я уже не мог принести пользы, если больше ничего не помнил, то
к чему было проявлять мягкость? Нет, терять ему положительно было нечего.
Он обвинил меня в симуляции. Заявил, что действие таблеток я
имитировал. Он заставил меня сесть и чуть не поймал на этом. Он вставлял в
речь ругательства, математические формулы, латинские выражения и словечки
из жаргона любителей фантастики. Все тщетно. Одурачить меня он не сумел.
Часа в два дня он велел кому-то из своих сотрудников отвезти меня
домой.
Я чувствовал боль в каждой мышце, но должен был изо всех сил
сохранять изнуренный вид. Иначе мои рефлексы мгновенно подняли бы меня на
носки, чтобы я успел изготовиться на случай возможных перебоев в
искусственной силе тяжести. От двойного напряжения становилось еще
больнее. И так продолжалось часами - приходилось сидеть, опустив плечи,
безвольно мотая головой. Но если бы Моррис вдруг увидел меня, идущим
походкой канатоходца...
Сотрудник Морриса проводил меня до комнаты и удалился.
Я проснулся в темноте и ощутил, что в комнате кто-то есть. Кто-то, не
желающий мне зла. Луиза. Я снова заснул.
Вторично я проснулся уже на рассвете. Луиза сидела в кресле, положив
ноги на край кровати. Глаза у нее были открыты.
- Позавтракать хочешь? - спросила она.
- Хочу, но в холодильнике почти ничего нет.
- Я кое-что принесла.
- Хорошо.
Я снова закрыл глаза, однако пять минут спустя решил, что достаточно
выспался. Тогда я встал и пошел взглянуть как дела у Луизы.
Хлеб для тостов уже был намазан маслом, бекон уже жарился на
сковородке, еще одна сковородка шипела, дожидаясь яичницы, а в миске уже
белели взбитые яйца. Луиза возилась с кофеваркой.
- Дай-ка ее сюда, - сказал я.
Луиза успела лишь налить в кофеварку воду. Я сжал ее в руках, закрыл
глаза и попытался сосредоточиться...
Трах!
Я понял, что у меня получилось, даже раньше, чем рукам стало горячо.
Кофеварка была полна горячим, благоухающим кофе.
- Ошиблись мы насчет первой таблетки, - сказал я Луизе. Она с
нескрываемым любопытством смотрела на меня. - Вот что произошло во вторник
вечером. У "монаха" было переводящее устройство, но "монаху" не нравилось,
что оно вопит у него над ухом по-английски. Он мог бы отключить ту часть
аппарата, которая беседовала по-английски со мной, тогда "переводчик" лишь
нашептывал ему мои слова в переводе на "монаший". Но для этого было нужно
сначала научить меня понимать чужую речь. Языковой таблетки у него не
нашлось. Не нашлось у него и обобщенного лингвистического курса, если
