проглотила. Просто... я теперь способна на то, чего не могла раньше. Мне
кажется, меня изменился образ мыслей. Эд, я очень обеспокоена.
- Обеспокоена?
Слова полились потоком одно за другим.
- Я чувствую себя так, будто давно уже влюблена в тебя. Раньше ничего
подобного не было. Почему же вдруг я испытываю к тебе любовь?
У меня что-то оборвалось внутри. Меня тоже посещали всякие мысли...
Но я гнал их от себя, а когда они возвращались, гнал их опять. Я не мог
позволить себе влюбиться. Любовь слишком дорого обошлась бы мне. И
причинила бы слишком много боли.
- Я себя с самого утра так чувствую. Мне страшно, Эд. Что, если
каждый мужчина будет теперь вызывать у меня такие чувства? А вдруг "монах"
решил, что из меня выйдет хорошая шлюха?
Я рассмеялся куда сильней, чем следовало бы, и Луиза рассвирепела,
прежде чем я успел взять себя в руки.
- Постой-ка, - сказал я. - В Билла Морриса ты тоже влюблена?
- Конечно же, нет!
- Тогда выкинь из головы эти бредни о шлюхе. Продажная женшина любила
бы его больше, чем меня, потому что он богаче, если бы она вообще могла
влюбиться, что мало верятно. Шлюхи, как правило, вовсе не темпераментны.
- Откуда это тебе известно? - спросила она требовательным тоном.
- Читал в каком-то журнале.
Луиза начала смягчаться. Я только сейчас осознал, в каком она прежде
была напряжении.
- Допустим, - сказала она. - Но, в таком случае, я действительно
люблю тебя.
Я попытался оттянуть неизбежное.
- Почему ты никогда не была замужем?
- Ну, видишь ли, - она хотела уклониться от ответа, но передумала. -
Каждый, с кем я знакомилась, норовил сделать меня своей любовницей. Я
думала, что это нехорошо, и... - Она смущенно запнулась. - А я почему-то
думала, что это нехорошо?
- Тебя так воспитали.
- Да, но... - Голос ее замер.
- А сейчас ты что думаешь?
- Я никогда не стала бы встречаться с кем попало без разбора, но если
нашелся бы кто-то, кто стоил бы того, чтобы с ним встречаться... Нельзя же
связать свою жизнь с человеком, о котором тебе толком ничего не известно.
- Я в свое время поступил именно так.
- И чем это обернулось? О, прости, Эд! Но ты ведь сам начал.
- Ага, - буркнул я, с трудом переведя дыхание.
- Но я раньше тоже думала совсем по-другому! Что-то во мне
изменилось...
Мы разговаривали довольно бессвязно. С паузами и перерывами, к тому
же мы все время продолжали работать. Я успел проглотить три куска пиццы.
Луиза тоже вполне успела бы сразиться со своей совестью, проиграть
сражение и съесть хотя бы ломтик. Но только она не притронулась к еде.
Пицца лежала прямо перед ней, а она и не взглянула на нее, даже не
понюхала. Для Луизы что-то невероятное!
Полушутя, полусерьезно я сказал:
- У меня родилась теория. Много лет назад ты подавила свое стремление
к любви любовью к еде. Или же наоборот, все мы грешные подавляем аппетит
стремлением к любви, а тебя чаша сия миновала.
- И таблетка положила этому конец? - Луиза задумчиво уставилась на
пиццу. Яснее ясного, что еда утратила свою магическую власть над ней. - О
чем я и толкую. Никогда раньше я не могла играть с пиццей в гляделки.
- Ее оливковые глаза оказывались сильнее твоих.
- Они гипнотизировали меня.
- Хорошей шлюхе нужно сохранять форму. - Я пожалел о сказанном, не
успев закрыть рот. - Тут не было ничего смешного - извини.
- Пустяки...
Она взяла поднос со свечами, вставленными в красные стеклянные
вазочки, и начала их разносить. В полумраке бара она двигалась легко и
грациозно, чуть покачивая бедрами, когда огибала острые углы столиков.
Я причинил ей боль. Но она ведь достаточно давно знает меня и должна
была бы усвоить, что я болен недержанием речи...
Со своей стороны, я видел ее достаточно часто и должен был бы
усвоить, что она красива. Но никогда еще она, по-моему, не достигала этого
впечатления с такой подкупающей простотой.
Она вернулась обратно, по пути зажигая свечи. Поставив, наконец,
поднос на место, она перегнулась через стойку и сказала:
- Это ты меня извини. Но мне не до шуток. Я же ничего не знаю точно.
- Перестань волноваться. Что бы "монах" ни дал тебе, он хотел тебе
помочь.
- Я люблю тебя.
- Что?
- Я люблю тебя.
- А я тебя. - Я так редко произносил эти слова, что они застряли у
меня в горле, как будто я лгал, хотя говорил я чистую правду. - Выходи за
меня замуж, Луиза. Нет, не качай головой. Я хочу жениться на тебе.
Теперь я снизил голос до шепота. И вымученным шепотом она мне
ответила:
- Нет, пока я не выясню, что именно я приняла, я за тебя не выйду. Я
не могу доверять себе, пока не узнаю точно.
- И я тоже, - неохотно проронил я. - Но мы не можем и ждать. У нас
нет времени.
- Почему?
- Ах, да, ты же не слышала. Лет через десять, а то и скорее,
"монахи", чего доброго, взорвут наше Солнце. - Луиза ничего не сказала,
только на лбу у нее собрались морщинки. - Все зависит от того, как долго
они торгуются. Даже если мы не сумеем построить им пусковой лазер, мы
можем убедить их подождать. Их торговым экспедициям приходилось иной раз
ждать по...
- О, боже мой! Так ты всерьез! Из-за этого вы с Биллом и поцапались?
- Да.
Луиза вздрогнула. Даже в сумраке бара было видно, как она побледнела.
А потом поступила совсем странно.
- Я выйду за тебя, - сказала она.
- Вот и хорошо, - ответил я и вдруг испугался. Женат. Опять. Луиза
положила руки мне на плечи, и я поцеловал ее.
Оказывается, я хотел поцеловать ее целых... Неужели целых пять лет?
Она так удобно устроилась у меня а руках. Она гладила мне плечи.
Напряжение сошло на нет, исчезло. Женаты. Мы. По крайней мере, располагаем
сроком от трех до десяти лет.
- Моррис идет, - предупрещил я.
Она отпрянула.
- Он не имеет права тебя мучить. Ты ведь никому ничего не сделал! Как
бы мне хотелось знать, что было в той таблетке! Что если я опытный убийца?
- А что, если я? Нам придется остерегаться друг друга.
- Ну, о тебе-то мы все знаем. Ты - командир звездолета, переводчик с
"монашьего" и чудо-юдо, владеющее телепортацией.
- Плюс еще кое-что. Есть и четвертая профессия. Я вчера принял не три
таблетки, а четыре.
- Вот как? Почему же ты не сказал об этом Биллу?
- Смеешься ты, что ли? Я же вчера так окосел, что вполне мог
проглотить руководство по организации революций. Не дай бог, Моррис
пронюхает...
Она улыбнулась:
- Ты действительно думаешь, что принял такую таблетку?
- Нет, конечно.
- Но почему? Почему мы согласились? Что заставило нас принимать
таблетки? Право, нам следовало бы быть умнее.
- А, может, "монах" сначала принял таблетку сам. Может, у них есть
таблетки, обучающне втираться в доверие к инопланетянам.
- Я ведь и правда испытывала к нему доверие, - сказала Луиза. - Я
помню. Мне представлялось, что он полон сочувствия. Неужели он
действительно взорвет наше Солнце?
- Действительно взорвет.
- А четвертая таблетка не научила тебя, как помешать ему?
- Давай подумаем. Нам известно, что я принял курс лингвистики, курс
телепортации для инопланетян и, безусловно, курс управления кораблем со
световым парусом. На основании всего этого... Я мог и передумать и
принять, в конце концов, курс карате для червей.
- Карате, по крайней мере, тебе не повредит... Слушай, Эд, если ты
помнишь, что принимал таблетки, почему ты не помнишь, что в них было?
- Я вообще ничего не помню.
- Откуда же ты знаешь, что принял именно четыре?
- Вот, пожалуйста.
Я сунул руку в карман и вытащил целлофановую облатку. И сразу понял,
что она не пустая. Внутри лежало что-то твердое и круглое.
Мы смотрели на нее во все глаза, когда вернулся Моррис.
- У меня, должно быть, хватило ума сунуть ее в карман, - объяснил я.
- Вчера ночью я, видно, почувствовал себя таким хитрецом, что решился
обокрасть "монаха".
Моррис ветел таблетку в пальцах, как драгоценный камень. Она была
бледно голубого цвета, с розовым треугольником, выжженным с одной стороны.
- Не знаю, право, посылать ли ее на анализ или принять самому. Да
ниспошлется нам чудо. Возможно, тогда...
- И не помышляйте об этом. С моей стороны было очень неумно забыть,
как быстро портятся эти таблетки. Обертка порвана. Таблетка уже часов
двенадцать как испорчена.
Моррис грязно выругался.
- Отправьте ее на анализ, - предложил я. - Химики выделят РНК и
сумеют, вероятно, определить, какие вещества используются в качестве
основы. Думаю, что и содержащаяся в таблетке информация еще сохранилась.
Но только не принимайте эту чертову штуку сами. Два-три случайных
изменения в структуре РНК, и ваши мозги превратятся в решето...
- У нас даже нет времени, чтобы отправить ее немедля в лабораторию.
Можно положить ее в морозилку?
Я вложил таблетку в маленький пластиковый мешочек для бутербродов,
отсосал из него воздух, завязал и поместил в морозильник. Вакуум и холод
сохранят таблетку. Надо было мне вчера так поступить.
- С чудесами покончено, - горько сказал Моррис. - Вернемся к делу.
Наши сотрудники будут патрулировать подходы к бару, еще несколько человек
засядут внутри. Кто именно, вам не скажут, гадайте, если есть охота.
Кое-кому из ваших клиентов сегодня дадут от ворот поворот. Если они
потребуют объяснений, им посоветуют следить за газетами. Надеюсь, что все
это не нанесет большого ущерба вашему бизнесу.
- Напротив, мы на этом еще заработаем. Прославимся ведь. Вы и вчера
так делали?
- Делали. Мы не хотели, чтобы бар был набит битком. "Монахам" могли
не понравиться охотники за автографами.
- Вот почему зал вчера остался наполовину пуст.
Моррис посмотрел на часы.
- Пора открывать. Все готово?
- Сядьте у стойки, Билл. И ведите себя непринужденно, черт побери!
Луиза пошла включить свет.
Моррис уселся почти в центре. Его большая квадратная рука уцепилась
за стойку.
- Еще один джин с тоником. А потом подайте мне тоник без джина.
- Хорошо.
- "Непринужденно"! Как я могу вести себя непринужденно? Фрейзер, мне
пришлось сказать президенту Соединенных Штатов Америки, что если он не
примет мер, наступит конец света. Мне пришлось лично сказать ему это!
- Он поверил?
- Надеюсь, что да. Он разговаривал так чертовски спокойно и
ободрительно, что захотелось вопить и топать ногами. Бог мой, Фрейзер, что
произойдет, если мы не сумеем построить пусковой лазер? Попробуем и не
сумеем?
Я дал ему классический ответ:
- Глупость всегда заслуживает высшей меры наказания.
Моррис заорал мне в лицо:
- Будьте вы прокляты со своим высокомерием и со своими
монстрами-убийцами вместе!..
Секунду спустя он вновь обрел хладнокровие.
- Не обращайте внимания, Фрейзер. Просто вы рассуждаете, как капитан
звездолета.
- Как это?
- Как капитан звездолета, способный обратить Солнце в сверхновую. Вы
лично здесь ни при чем. В вас говорит таблетка.
Шут его возьми, а ведь он прав! Я сердцем чуял его правоту. Таблетка
повлияла на образ моего мышления. Но ведь это аморально взорвать солнце,
греющее чужой мир. Или нет? Я не мог больше полагаться на собственные
представления о добре и зле!
В бар вошли четверо и заняли один из больших столов. Люди Морриса?
Нет, торговцы недвижимостью, решившие обмыть сделку.
- Что-то меня все время тревожило, - признался Моррис. - Много
найдется причин, от которых самообладание трещит по швам. Например,
