добьется своего".
СУРОВАЯ ШКОЛА
Старик точно выполнил предсмертную просьбу Гамилькара. Ганнибал
служил в войске рядовым воином. Вместе со всеми он переносил жару и холод.
Повинуясь начальникам, он шел в разведку, впереди всех он вступал в битву,
последним уходил. Магарбал давно уже считал его первым наездником в армии,
а балеарские пращники - лучшим стрелком. Он не отличался одеждой от других
воинов, спал на земле, закутавшись в плащ. Он умел говорить не только на
языке эллинов, но свободно изъяснялся на нумидийском, лигурийском,
кельтском и иберийском языках. И, может быть, это больше всего снискало
ему уважение воинов разноплеменной армии. Притворяясь спящим, он не раз
слышал, как спорили о нем наемники.
Эллины уверяли, что мать у него родом из Сиракуз, что она научила его
языку своих предков. Нумидийцы яростно доказывали, что Ганнибал рожден их
соотечественницей, происходящей из того же племени, что и зять Гамилькара,
Нар-Гавас. Прославленные пращники-балеряне считали, что детство Ганнибал
провел на Питикуссе [Питикусса - один из Балеарских островов], и даже
точно указывали тот город, где он жил и выучился благородному искусству
метания камней.
Ганнибал ничем не напоминал других карфагенян, объяснявшихся с
наемниками при помощи толмачей. Он был прост и доступен. Он умел
повиноваться и подчинять своей воле других.
Магарбала и других старых воинов поражало внешнее сходство черт
Гамилькара и сына.
Тот же упрямый подбородок в черных кольцах бороды, то же
повелительное выражение глаз. Казалось, что воскрес сам Гамилькар, который
в дни молодости вел воинов с высот Эрикса на римские легионы.
В пору дождей войско, утомленное и поредевшее в стычках с иберами,
возвращалось в Новый Карфаген. Этот город на узком, далеко выступающем в
море мысе в южной части Иберии, был делом рук Старика, его гордостью.
Город рос прямо на глазах. Несметные полчища рабов, добываемых в войнах с
иберами или привозимых из Карфагена, Утики, Гадеса, возводили прекрасные
дворцы и храмы, мостили улицы, сооружали массивную стену, перегородившую
перешеек и сделавшую новый город неприступной крепостью. Желая затмить
Карфаген, славившийся садами и озерами Магары, Газдрубал приказал выкопать
большие яблони, груши, смоковницы и доставить их в город. Все годы
подвластные иберийские племена платили дань серебром и людьми, один год
они должны были внести дань деревьями и кустами. И, хотя многим казалось
диким это требование, оно было выполнено. Иберы знали, к чему вело
неповиновение.
И город за один лишь год покрылся садами, украсился озерами с белыми
и черными лебедями, плавающим по их зеркальной глади. Это было сказочное
превращение каменистого полуострова в город и сад.
Ганнибал жил во дворце Старика. Ганнон лопнул бы от зависти, если бы
увидел его роскошь. Крыша дворца была из серебряных пластинок, сложенных
наподобие черепицы. Говорили, что на нее ушло сто талантов [талант -
весовая единица у древних народов: около 26 килограммов] серебра. Стены и
лестницы были из эбенового дерева, которое привезли мореходы из страны
чернокожих.
Но не менее, чем сказочная роскошь дворца, его посетителей поражала
непонятная привязанность Ганнибала к Старику. По тонким расчетам Ганнона,
они должны были перегрызть друг другу глотки. Племянник унаследовал власть
Гамилькара над войском, все богатства этой страны, а родному сыну не
досталось ничего. Уже много лет он служит в войске простым воином, и
только зимой его пускают во дворец. Но и во дворце он занимает крохотную
каморку, достойную какого-нибудь раба, а не сына Гамилькара. Те, кому
пришлось видеть "покои Ганнибала", уверяли, что они настолько малы, что в
них не уместилось даже ложе, и Ганнибал спит на голом полу, и все
убранство этой комнаты - оружие на стенах. Этому было трудно поверить, и
еще труднее было это понять.
В отношении Ганнибала к Старику не было ни зависти, ни
недоброжелательства. Газдрубал точно выполнял предсмертную волю отца. А
дело отца, как это видно каждому, находилось в сильных и надежных руках.
Да будь жив Гамилькар, он вряд ли бы достиг большего! Завоевано все
восточное побережье страны до Ибера, кроме города племени эдитанов -
Сагунта; многочисленные племена в глубине полуострова платят дань; открыты
богатейшие серебряные рудники в нескольких стадиях от города.
Карфагенские богачи, нажившиеся на торговле серебром и рабами,
прославляют Старика до небес и поддерживают его в Большом Совете. И даже
римляне, минуя Большой Совет и суффетов, заключили со Стариком соглашение,
признав все его завоевания до Ибера, и лишь потребовали не трогать Сагунт.
ПИР ГАЗДРУБАЛА
Никогда еще дворец Газдрубала не вмещал такой шумной и пестрой толпы.
Рядом с карфагенскими рабби в длинных, до пят, одеждах, с золотыми
кольцами на пальцах и в ушах можно было увидеть иберийского наемника в
полотняном панцире с фалькатой [фальката - кривой меч] у пояса или
кинжалом на кожаной перевязи. По устланной пышным мидийским ковром
лестнице чинно поднимались дочери и жены иберийских царьков. На головах
женщин были кожаные митры со вставленными в них серебряными квадратиками,
их шеи были увешаны бронзовыми цепочками с амулетами, щеки вымазаны
киноварью. И рядом с ними шли жены и наложницы карфагенских военачальников
с золотыми браслетами на запястьях и лодыжках, с сапфирами и изумрудами в
волосах. Аромат дорогих аравийских благовоний смешивался с вонью
дельфиньего жира, считавшегося у иберов целебным.
А какая пестрота в убранстве стола! Рядом с доставленными специально
из Карфагена золотыми кубками на тонких ножках - из них, по преданию, пила
сама Дидона - стояли грубые иберийские чаши, украшенные фигурками людей и
животных или просто оранжевыми, желтыми и белыми линиями. К жаркому из
собачек, без которого в Карфагене не обходился ни один пир, подавали
грубые ячменные лепешки - пищу иберийских пастухов.
Это было смешение карфагенского и варварского миров, плод
политической мудрости Газдрубала. Ганнибалу, читавшему в детстве записки
Птолемея Лага об Александре, помнилось, что такой же пир устроил в
Вавилоне македонский царь Александр, видимо, хорошо понимал, что
завоеватели только тогда смогут удержать власть над населением огромной
персидской державы, если не будут презирать его обычаи и нравы. Великий
македонец решил в один день устроить свадьбу десяти тысяч своих воинов с
дочерьми персидской знати и сам тоже женился на Роксане.
Читал ли Старик воспоминания Птолемея или нет, он поступал так же,
как Александр. Он вступил в брак с дочерью иберийского царька Арцагеза,
Регилой. Невесте, сидевшей рядом с женихом, было не более восемнадцати
лет. Ганнибал скользнул взглядом по лицу, бледному как мел, по белому
одеянию, скрепленному на груди массивными серебряными фибулами [фибулы -
булавки, с помощью которых в древности скреплялись одежды]. Невольно
вспомнился Масинисса и его любовь к Софонибе. С каким чувством говорил
нумидиец о девушке, с которой он был знаком лишь несколько часов! А Старик
готовится к этому браку более года. Много раз он делился с Ганнибалом
своими планами, раскрывал ему все выгоды этого брака. Но ни разу он не
обмолвился, какие у невесты глаза, нос, какой у нее голос и какие она
носит одежды.
И только теперь Ганнибал может видеть, что у невесты голубые глаза,
но они покраснели, и по киновари, покрывающей щеки, слезы проложили
извилистые белые дорожки. Какие она может испытывать чувства к Старику,
когда не только Ганнибалу, но и почти всем сидящим за этим столом
известно, что Арцагез заплатил своей дочерью дань Газдрубалу и отказал
знатному юноше Вламуну, любившему Регилу с детских лет.
Пир был в полном разгаре. Рекой лились карфагенские, сицилийские и
массалийские вина. Захмелевшие карфагенские военачальники, смешно коверкая
иберийские слова, клялись в любви к сотрапезникам - бывшим врагам и лезли
к ним целоваться. Но вот загудели иберийские глиняные трубы, застучали
костяные хлопушки. На середину зала выбежали три иберийских воина. Их лица
закрыты масками. В руках у иберов сверкающие кинжалы.
- Пляска с оружием! Пляска с оружием! - радостно закричали гости.
Многие вскочили с мест и яростно хлопали ладонями в такт пляске.
Встал со своего места и Газдрубал. Он не хлопал, так как в правой
руке у него была неудобная иберийская чаша, которую нельзя было поставить
на стол, не пролив вина.
И вдруг крик ужаса заглушил хлопки и звучание варварской музыки. Один
из плясунов кинулся с кинжалом к Газдрубалу и вонзил его в грудь по самую
рукоятку.
Старик лежал на полу в луже вина и крови. Убийца стоял перед ним,
скрестив руки на груди. Маска спала. На мужественном загорелом лице не
было ни страха, ни смятения. Глаза сияли радостным блеском.
Невеста, протянув руки, как слепая шла к убийце. Все расступились.
- Вламун, - говорила Регила одними губами. - Зачем?
Никто в зале не шелохнулся. Никто не кинулся к убийце, чтобы связать
ему руки, схватить его, обрушить на него град ударов, стереть эту наглую
улыбку с его безусого лица.
Ганнибал почувствовал, что все взгляды устремлены на него. Удар
кинжала поставил кровавую точку на владычестве Старика, да будут к нему
милостивы подземные боги! Теперь вся власть над армией, и над завоеванной
страной, и - страшно подумать! - над судьбами родины переходит к нему.
Ганнибал втянул голову в плечи, словно на него легла какая-то колоссальная
и невидимая тяжесть.
ОСАДА САГУНТА
Сагунт жил мирной, безмятежной жизнью. В окружавших этот иберийский
город садах зрели розовые яблоки и пурпурные гранаты. Жители готовили
корзины к сбору богатого урожая. В предместье с зари до заката бесшумно
вращались гончарные круги. Трудолюбивые ремесленники лепили посуду из
знаменитой сагунтийской глины, которая легче воды. Обожженная в подземных
гончарных печах посуда приобретала темно-оранжевый оттенок, ценимый
повсюду, где в кувшинах знают толк.
Рыбаки несли в тростниковых корзинах дары моря - рыб с выпученными
глазами и огромных омаров, шевелящих усами и клешнями. Богатые
сагунтийские купцы в тавернах на главной площади города подсчитывали
выручку. Мальчишки играли в бабки.
В час пения петухов Ганнибал подошел к городу. Лишь немногим жителям
окрестных поселений удалось укрыться за городской стеной. С ее башен можно
было видеть, как рассыпавшиеся в предместьях карфагенские наемники тащат
утварь, угоняют скот, сбивают копьями еще не созревшие плоды. Слышался
женский плач, отчаянные вопли людей, уводимых в рабство.
Сагунтийцы, возглавляемые старейшинами, оставили свои мирные дела.
Ремесленники, ковавшие ранее косы и серпы, готовили катапульты и баллисты
[катапульты и баллисты - метательные орудия, действовавшие силой тетивы,
закрученной деревянными рычагами]. Каменщики укрепляли городскую стену,
заменяя выщербленные камни новыми. Нашлась работа и детям. Они подавали
сражающимся стрелы, подносили хворост к кострам, на которых стояли котлы с
водою, подтаскивали к метательным орудиям свинцовые шары и камни.
Ганнибалу не удалось застигнуть сагунтийцев врасплох, и он приступил
к осаде.
Этот город напоминал ему о дерзости римлян, распоряжавшихся в Иберии,
как у себя дома.
Они приказали Старику не трогать Сагунт, и он покорно выполнял их
приказание.
Ненависть клокотала в груди Ганнибала при виде этого города, словно
