выглаженная тога облегала подобранное, немного худощавое тело. Ноги были
обуты в сандалии с завязками до колен.
Публию не приходилось испытывать нужду и переносить лишения. Он, как
младший в доме, был избалован заботами родных.
Товарищи по играм дразнили его "греком", так как он предпочитал
чтение Гомера мальчишеским забавам.
С творениями великого греческого певца он был знаком не по неуклюжему
переводу вольноотпущенника Ливия Андроника. Он читал Гомера на его языке,
и это доставляло ему невыразимое наслаждение.
Теперь прощай Гомер, прощай родной дом на Палатине с тенистым садом.
Бог войны Марс, потрясая своим копьем, зовет за собой!
НОВОБРАНЦЫ
- Выше ногу, мальчики! - кричал центурион, человек лет сорока, с
гладко выбритым обветренным лицом. - Ровнее ряд. Эй ты, вислоухий, не
зевай, а то понюхаешь лозы!
Пот катится по лицу, тунику хоть выжимай, а центурион безжалостен.
- Что, задремали неженки! - рычит он. - Вам бы пряжу прясть, а не в
строю шагать!
И так до полудня. А в полдень обед под вязами. Но разве его можно
назвать обедом? Невольно вспоминаешь хрустящие на зубах ломтики
поджаренной свинины, которые ставили на стол рабы.
- Встать! - кричит во все горло центурион. - По одному, бегом к
столбам!
"Наверно, он считает, что я родился обезьяной", - подумал Публий,
остановившись в недоумении перед вкопанным в землю гладким столбом.
- Что стал?! - Центурион слегка ударил Публия прутом. - Подбери ноги.
Руки скользят по столбу, ноги с непривычки дрожат.
- Выше, выше! - кричит центурион. - Вот так!
Садится солнце.
Центурион ведет утомленных новобранцев к Мульвийскому мосту. Может
быть, он им хочет напомнить о подвиге Горация Коклеса, сдерживавшего на
том берегу, перед мостом, натиск врагов. Нет. Он приказывает сбросить
одежду. И вот Публий вместе с другими плещется в воде, смывая пот, пыль и
усталость.
Центурион не отстает.
- За мной на тот берег! - кричит он.
И новобранцы плывут за ним, с трудом преодолевая сильное в этом месте
течение.
- Молодцы! - хвалит центурион.
На носу уже иды [тринадцатое или пятнадцатое число месяца,
совпадавшее с полнолунием], а что-то не слышно об оружии, настоящем оружии
воина, о котором мечтает Публий. Лишь к календам [календы - первые числа
месяца, дни появления молодой луны] в лагерь пришли повозки.
- Привезли наше оружие! - пронеслось по лагерю.
Как передать то нетерпение, которое охватило Публия и его товарищей!
Кончится наконец это нелепое топтание по Марсову полю. Можно подумать, что
из них готовят не воинов, а бегунов. Им выдадут оружие - короткий
блестящий меч, пилум [римский дротик с трехгранным металлическим
наконечником] с длинным трехгранным наконечником, крепкий щит.
Каково же было разочарование, когда в повозках оказались вместо мечей
какие-то плохо обструганные палки, а вместо щитов - плетенки из прутьев!
- Что? Не нравится? - насмешливо спрашивал центурион. - На них уже
мужская тога. Им, видите ли, стыдно держать эти палки. Научитесь владеть
сначала ими. Возьмите их в правую руку... Поднимите. Чувствуете?! Они
вдвое тяжелее меча. Возьмите плетенку. Теперь бегом к чучелам! Правую ногу
вперед! Коли!
Деревянное чучело, подвешенное к перекладине в виде греческой буквы
"П", прыгает от ударов, как живое. Но центурион недовольно морщится. Он
выхватывает из рук Публия палку и делает ею короткий быстрый удар в живот
чучела. Отступив, он снова наскакивает на чучело и поражает его в голову.
- Подай плетенку! - кричит он Публию. - Ни одна часть тела во время
удара не должна быть открыта... Вот так.
Он прячет левую руку под щит. И он снова делает выпад.
Нелегко быть воином. Чего ты только не должен уметь: бегать,
перепрыгивать через рвы, влезать на деревья, переплывать реки, бросать
дротик, стрелять из лука, фехтовать, но главное - повиноваться.
Дисциплина - основа римского войска. Без разрешения воин мог разве
лишь дышать, да и то в любое мгновение его могли послать на смерть и
отнять у него дыхание вместе с жизнью. Неповиновение каралось смертью.
Какой римлянин не слышал о Манлии Торквате, убившем своего сына-победителя
за невыполнение приказа. И это не было сказкой, выдуманной для устрашения
воинов. Ликторы - служители, сопровождавшие консула, - не расставались со
связками прутьев. И те, кому не приходилось видеть казни труса или
нарушителя дисциплины, во всяком случае слышали свист розог или имели на
своем теле от них следы.
В МАССАЛИЮ
"Прощай, Марсово поле! Прощай, Рим!" - думал Публий, шагая по дороге
в Остию. Как хочется оглянуться и окинуть прощальным взглядом сверкающие
кровли Капитолия, плоскую, застроенную невысокими зданиями вершину
Палатина, где на кривой улочке прошло его детство! Но как повернуться,
если это дурная примета. "Обернешься - не вернешься", - говорили предки.
Правда, греческие мудрецы, с сочинениями которых знаком Публий, высмеивают
народные суеверия и приметы. Но что подумают воины, которые шагают рядом с
Публием, когда увидят, что он, сын консула, обернулся, покидая город! Ведь
никто из них не только не читал Эпикура [Эпикур (341-271 годы до н.э.) -
знаменитый греческий философ; его учение было направлено против суеверий и
веры в богов], но даже и не слышал об этом греческом мудреце. Люди
подумают, что он пренебрегает обычаями предков. Лучше уж проститься с
Римом мысленно.
К полудню войско было у Остии, небольшого городка, основанного, по
преданию, четвертым римским царем Анком Марцием. Говорят, что Остия
выросла на соли. Напротив города, на правом берегу Тибра, находятся
соляные варницы. На торговле солью и разбогатели римские колонисты.
Дорога, ведущая в глубь полуострова через Рим, стала называться Соляною.
Теперь ее можно назвать и Хлебной: через Остию в Рим идет зерно из
плодородной Кампании. Остия - это морские ворота Рима. Недаром во время
первой войны с пунами к Остии подошел Гамилькар Барка с флотом. Но то, что
удавалось отцу, не удастся сыну. У пунов мало военных кораблей. Ганнибал
возлагает надежды лишь на конницу и слонов. Таково мнение сената,
посылающего войско морем в Иберию. Войско должно отвлечь внимание
Ганнибала, а в это время главные силы римлян высадятся в Африке, у стен
Карфагена.
Публия волновало зрелище огромной флотилии из шестидесяти судов,
стоявших на якорях близ Остии. Консул же не разделял восторгов сына.
- Какой это флот! - говорил он, покачивая головой. - Вот у моего
коллеги сто шестьдесят кораблей, не считая мелких, сторожевых. Когда мы
тянули жребий, Семпронию улыбнулась Фортуна: ему досталась Африка [Фортуна
- богиня судьбы у римлян; "улыбнулась Фортуна" - в смысле:
посчастливилось]. Нам же придется иметь дело с косматыми галлам и иберами.
Я не сомневаюсь, что карфагенский сенат немедленно отзовет Ганнибала из
Иберии, как только флот Семпрония покажется у Карфагена.
В Остии после принесения жертвы морским богам консул взял сына на
свой корабль. Никто, даже придирчивый центурион, не сможет мысленно его
упрекнуть, что он сделал сыну поблажку. В море нельзя ни упражняться с
оружием, ни строиться. На корабле можно только сидеть, тесно прижавшись
друг к другу. И не все ли равно, на каком корабле?
Справа по борту тянулся плоский берег с редкими селениями и городами.
Еще лет триста назад они принадлежали могущественному народу - этрускам,
власть которых простиралась на обширные районы Средней и Северной Италии.
Потомки этрусских морских разбойников превратились в мирных пастухов и
землепашцев, исправно платящих налоги и подати.
Отец оживился, когда берег повернул влево, образовав огромную дугу.
Это было побережье Лигурии, где ему приходилось воевать в молодости. Одна
за другой мелькали мрачные сторожевые башни, ранее крепости воинственных
лигуров, а теперь обиталища морских птиц.
- Здесь, - говорил отец, - скрывался неприятель и свозил сюда хлеб,
прятал скот. Каждую крепость приходилось осаждать. Лигуры дрались, пока у
них было продовольствие.
Однажды утром Публий увидел на горизонте розоватую гряду облаков.
Сколько на них ни смотри, они не расплываются. Их причудливые очертания
неизменны. И тогда юноша догадался, что перед ним снежные вершины Альп,
отделяющие землю покоренных римлянами племен от страны неподвластных
римлянам галлов и лигуров.
Вскоре переменился ветер. Теплый и нежный зефир сменился холодным
аквилоном [зефир - южный ветер; аквилон - северный ветер]. Корабли
закачало, заходила палуба под ногами. Кормчий приказал всем отойти от
бортов. В глазах у Публия все расплывалось, подкашивались ноги. Нептунова
[Нептун - бог моря у римлян; нептунова болезнь - морская болезнь] болезнь.
Она изматывала людей, непривычных к морю.
Но муки длились недолго. Корабли приблизились к берегу. В одном месте
берег прерывался. Это был вход в Массалию. Холмы, на которых расположен
город, амфитеатром спускались к гавани, имевшей правильную форму орхестры
[орхестра - круглая площадка, на которой в греческом театре находился хор;
орхестра имелась в позднейшем римском театре, но служила своеобразной
ложей, где сидели сенаторы]. В довершение сходства с театром у мола стояли
корабли массалийцев, издали напоминавшие группу хористов.
Публий слышал, что Массалия - единственный дружественный Риму город в
этой враждебной стране. Обессиленные войнами с лигурами, в землях которых
была основана колония, в страхе перед этрусскими пиратами и пунами, греки
Массалии заключили союз с Римом. Пока этот союз не давал Риму особых
выгод, но теперь можно лишь благодарить предков и восхищаться их
предусмотрительностью. Что бы сейчас делали римляне, не будь этого
спасительного союза!
Центурион, командовавшие высадкой, приказали воинам не брать на берег
оружия, чтобы не нарушить закона массалиотов: ни один чужеземец не может
показаться в городе вооруженным.
Массалиоты, высыпавшие на набережную, встречали сходящих на берег
римлян, вручая каждому из них мелкую монету.
Публий не удивился. Еще в Риме он слышал об этом странном обычае. Он
ответил массалиоту, передавшему ему монету, как полагалось: "верну в
Аиде".
Пока происходила высадка с кораблей, отец беседовал с людьми в
пурпурных одеяниях, членами массалийского Совета Шестисот. Вести были
ошеломляющими. Оказывается, Ганнибал со всей своей армией уже перешел
Пиренеи, миновал Иллибер и идет к Родану. У пунов много конницы и боевых
слонов. Хитроумный план сената задержать Ганнибала в Иберии и ударить по
Карфагену рухнул. Сын Гамилькара взял инициативу в свои руки. "Какую он
преследует цель? - ломал себе голову консул. - Как он решился оставить
недавно покоренную им страну, где может вспыхнуть восстание?" На эти
вопросы никто не мог ответить. Но медлить было нельзя. Пуны могут
показаться каждое мгновение.
Консул подозвал ликтора и что-то сказал ему. И вот звуки военной
трубы поднимают рассыпавшихся по набережной воинов. Еще не отдохнувшие и
не оправившиеся от морской болезни, они должны строить за стенами Массалии
лагерь.
ПЕРЕПРАВА
Шагают слоны Ганнибала. На пути у войска нет больше преград. Подарки
из сагунтийской добычи открыли ему дорогу. Десять дневных переходов - и
оно стоит на берегу Родана. Жители степей ливийцы, привыкшие ценить каждую
каплю воды, с изумлением смотрели на широкую и полноводную реку.
