- Отец, что это за люди? Почему они так странно одеты? Что у них на
голове?
- Это индийцы, - отвечал Гамилькар. - Есть в том краю, где встает из
океана Мелькарт, страна Индия. В ее девственных лесах водится много
слонов, похожих на наших ливийских. Индийцы приручили своих слонов,
сделали их послушными. Я приобрел слонов у индийцев.
- А погонщиков ты тоже купил? - допытывался мальчик.
- Нет, это свободные люди, они служат мне за серебро.
- Тогда скажи им, чтобы они заставили вот этого большого слона
поклониться.
- Ты много захотел, сын мой. - Гамилькар улыбнулся. - Это боевые
слоны. Им не пристало кланяться. Они обучены поражать врагов своими
клыками, схватывать их хоботом, бросать наземь и затаптывать ногами.
- Отец, а отец! - не отставал мальчик. - Зачем везти слонов с края
света, когда они живут у нас под боком, в Ливии?
Газдрубал, до этого не вмешивавшийся в разговор отца с сыном, весело
рассмеялся:
- От наших длинноухих лишь один прок - слоновая кость. Скорее лев
подружится с овцой, чем человек оседлает дикого и бестолкового "ливийца".
- Ты так думаешь? - промолвил Гамилькар, загадочно улыбаясь. - Видишь
того пожилого погонщика, что сидит под смоковницей? Этот человек стоит
целой армии. Зовут его Рихадом. Потолкуй с ним. Он недурно говорит на
нашем языке. Рихад тебе объяснит, что нет таких диких слонов, которых
нельзя приручить.
Гамилькар замолчал, о чем-то задумавшись.
- Будет время, - начал он после долгой паузы, - и ты убедишься, что я
прав. Нет, не один Карфаген вступит в схватку с Римом. На нашей стороне
будет Ливия с могучими слонами, сейчас пасущимися в бескрайних степях,
Ливия с ее тонконогими, быстрыми, как ветер, скакунами, Ливия с ее
смуглокожими наездниками и меткими стрелками из лука. Будет время. Но пока
мне нужна Иберия [Иберия - древнее название Испании; Иберия была отделена
от Ливии узким проливом, который карфагеняне называли Столбами Мелькарта
(ныне Гибралтарский пролив); из Иберии можно было сушей достигнуть Рима].
Слоны и кони не умеют ходить по воде.
КЛЯТВА
Эти дни были заполнены тревогой ожидания. С утра Ганнибал выбегал на
дорогу, соединяющую поместье с Карфагеном. Мимо мальчика проезжали
повозки, запряженные сытыми, откормленными мулами. Сквозь щели в бортах
повозок просвечивало золотое зерно, виднелись амфоры с вином и оливковым
маслом, фрукты - все, что требуется ненасытному городу. Из города парами и
по четыре шли закованные в цепи невольники - чернокожие и светлокожие. Их
купили на рынке у гавани владельцы окрестных поместий. Поднимая белую
известковую пыль, скакали стражники в коротких синих плащах и черных
войлочных шляпах.
Отец не появлялся. Может быть, он забыл о своем обещании взять его с
собой? А мальчик только и думал об Иберии. В самом звучании этого слова
было для него что-то сказочное и волнующее. В нем слышался звон серебра,
которым, как говорили, была полна эта страна, удары океанских волн о ее
скалистые берега. Иберия! Воображение мальчика рисовало страшных чудовищ и
свирепых великанов, о которых рассказывается в сказках.
Предстоящий поход в Иберию волновал не одного Ганнибала. Невидимыми,
но прочными нитями имя и судьба Гамилькара были связаны с Сицилией. В те
дни, когда карфагенский флот терпел одно поражение за другим, одно
позорнее другого, как молния на небе, покрытом черными тучами, вспыхнула
яркая слава Гамилькара Барки. С высот Эрикса [Эрикс - гора в Сицилии, в
окрестностях которой во время первой Пунической войны (264-241 годы до
н.э.) происходили сильные бои] он совершал смелые нападения на вражеские
отряды, громил непобедимые римские легионы. И если для Карфагена Сицилия
была потеряна, то виноват в этом был не Гамилькар, а карфагенский флот,
разгромленный в битве при Эгатских островах [Эгатские острова - близ них в
241 году до н.э. произошло морское сражение, решившее исход первой
Пунической войны]. Как не верить, как не надеяться, что Гамилькар вернет
Карфагену этот благословенный остров!
Но вместо этого Гамилькар отправляется в Иберию. Некоторым это
казалось трусостью, почти предательством.
Однажды, когда Ганнибал уже потерял всякую надежду на возвращение
отца, приехал Гамилькар. Короткие мгновения прощания с братьями, и вот
мальчик уже в колеснице. Гулко стучат копыта: "В по-ход, в по-ход".
Шарахаются в стороны пешеходы, уступая дорогу бешено мчащейся колеснице.
Радостное возбуждение Ганнибала рассеивалось при взгляде на отца.
Гамилькар был хмур и сосредоточен. Как и тогда, во время игры с братьями,
мальчик не понимал отца. Опять отец чем-то недоволен, словно его не радует
поход в Иберию.
У храма Ваал Аммона Гамилькар дал знак рабу, чтобы тот остановил
коней. По гранитным ступеням, стертым тысячами ног, отец и сын прошли в
святилище. Массивные черные колонны поддерживали потолок, испещренный
витиеватыми узорами. Светильники на колоннах и на стенах освещали каменные
плиты пола, кожаные мешки и металлические сосуды с приношениями верующих.
Заколебалась и отползла в сторону пурпурная завеса. В глубине открылся
высокий алтарь, а за ним - огромная медная статуя обнаженного юноши. Не ей
ли в дни праздников приносят в жертву детей?
Ганнибал, следуя за отцом, робко приблизился к алтарю. Ему стало
зябко, словно холод каменных плит проник в его тело, леденя в жилах кровь.
- Положи сюда руку, сын мой. - Гамилькар показал мальчику на край
алтаря.
Ганнибал послушно протянул руку на алтарь.
- Теперь повторяй за мной слово в слово: "Пусть меня покарают
боги..."
- Пусть меня покарают боги...
- "...если я когда-нибудь буду другом вероломных римлян..."
- ...если я когда-нибудь буду другом вероломных римлян...
- "если я им не отомщу за позор моего отца..."
- ...за позор моего отца...
- "...и за унижение моей родины".
- ...и за унижение моей родины.
Каким только испытаниям не подвергала судьба Ганнибала! Она возносила
его на вершину славы, бросала из страны в страну, из города в город, но
всюду и всегда Ганнибал помнил этот храм, освещенный прыгающим пламенем
светильников, этот алтарь за пурпурной завесой, в его ушах, как призыв
трубы перед началом боя, звенел голос отца. Он не запомнил слов этой
клятвы, но сохранил ей верность на всю жизнь.
ИБЕРИЯ
Целый месяц войско находилось в пути. Пустыни, травянистые степи, и
снова пустыни. И каждый переход отдалял Ганнибала не только от Карфагена,
но и от Рима. Этот город, как хорошо знал мальчик, находился к северу от
его родины, за морем, а войско двигалось сушей на запад. Дать клятву в
вечной вражде Риму - и сразу же отправиться куда-то на край света!
Ганнибала утешала лишь мысль о предстоящих схватках с великанами и
чудовищами Иберии. Но и тут его ждало разочарование.
В Иберии не оказалось никаких чудовищ. В ней как будто не водились
даже львы, рык которых он слышал почти каждую ночь на всем пути до Столбов
Мелькарта. Испуганно ржали кони, возницы что-то кричали и размахивали
факелами, словно выводили на черном небе огненные письмена. А за Столбами
Мелькарта, узким проливом, отделяющим Ливию от Иберии, ночи были полны
дремотной тишины. Спали освещенные луной скалы, и море баюкало их мерным
напевом прибоя.
Не было в Иберии и диких слонов, целые стада которых встречались
войску на всем пути от Утики [Утика - крупный портовый город к востоку от
Карфагена] до Столбов Мелькарта. Еще в Ливии Ганнибал спросил у
иберийского наемника, какой самый страшный зверь на его родине. Ибер
ответил, не задумываясь: "Кролик". И это, как впоследствии убедился
мальчик, вовсе не было шуткой. Маленькие пушистые зверьки, так забавно
шевелящие длинными усиками, уничтожали посевы, портили плодовые деревья и
кустарники и даже подрывали города.
В Иберии не было и великанов, о схватках с которыми мечтал мальчик.
Страну населяли простые пастухи и пахари в грубых шерстяных плащах и
войлочных шляпах с загнутыми вверх полями. Жили они племенами. И столько
здесь было этих племен, что одному человек ввек не запомнить их странных
неблагозвучных названий: оретаны, карпетаны, ореваки, лузитаны, кантабры,
плевтавры... Наверно, поэтому чужеземцы называют всех жителей этой страны
просто иберами.
Иберы казались мальчику добродушными людьми. Однажды, когда он, выйдя
из карфагенского лагеря, заблудился в горах ему встретился огромный ибер с
длинными, как у женщины, волосами. Незнакомец не только не обидел
Ганнибала, но даже пытался его успокоить, смешно щелкая языком. Посадив
утомившегося и испуганного мальчика на спину, ибер явился в карфагенский
лагерь. Обрадованный Гамилькар дал пастуху горсть серебряных монет, на
которые можно было купить целое стадо овец. Ибер вместо благодарности
плюнул и бросил деньги на землю.
Отец молча нахмурился, но, когда пастух удалился, стал проклинать
неблагодарных иберов. Эти дикари, не имеющие постоянного войска и
сражающиеся беспорядочной толпой, упорно не хотят признавать власти
Карфагена и платить дань. Они действуют исподтишка, с хитростью, достойной
дикарей. Им ничего не стоит спрятаться в горах и сбросить на ничего не
подозревающих воинов огромный камень. Ночью они прокрадываются в лагерь,
убивают спящих военачальников и так же незаметно исчезают. И, если стража
ловит кого-нибудь из этих иберов, самыми жестокими пытками не вырвать у
них имен сообщников. Когда их тела жгут огнем или раздирают железом, они
улыбаются, словно не чувствуют боли. Пригвожденные к кресту, они поют свои
победные песни.
Настоящие дикари!
Зато иберийские кони, по мнению отца, достойны всяческих похвал.
Малорослые, ниже чистокровных нумидийских скакунов, уступающие им в
быстроте и легкости бега, они более выносливы. Навьюченные тяжелым грузом,
они совершают дневные переходы в сто двадцать стадий. Их не пугают бурные
горные реки, узкие извилистые тропинки и бездонные пропасти. Во время
сражений иберийские всадники часто спешиваются, оставляя своих коней без
всякой привязи или привязывают к воткнутым в землю колышкам, и лошади
стоят, не проявляя в шуме боя никакого беспокойства. Часто всадник берет
себе на лошадь и пехотинца, лошадь выносит и это.
Гамилькар отсылал в Карфаген иберийских коней тысячами. На пахоте,
перевозке тяжестей - всюду, где требовались сила и выносливость, стали
использовать "коротышек" - так карфагеняне называли иберийских коней.
НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ
Гамилькар часто говорил сыну:
- Царевичи получают власть от отцов, мое же место займет достойный.
Может быть, это будет твой брат Магон, а возможно, и Магарбал, который
обучает тебя верховой езде.
Ганнибал обиженно сжимал губы:
- Нет, Магон не будет командовать войском. Он моложе меня. Его еще не
учат стрелять из лука и скакать на коне. Пусть лучше тебя заменит
Магарбал.
- Опередить младших братьев нетрудно. Тебе надо превзойти всех. Ты
обязан лучше всех владеть мечом и дротиком. Магарбал должен признать, что
ты лучший наездник в войске. Но этого еще мало. Ты должен знать больше
других.
Однажды Ганнибал увидел быстро идущего отца и еле поспевающего за ним
человечка. У него был голый, как страусовое яйцо, череп и оттопыренные
уши. На тонкой шее болтался какой-то плоский предмет на черном шнуре.
Незнакомец то и дело поправлял его.
- Вот ты какой, Ганнибал! - воскликнул незнакомец, с интересом
