стоять и наблюдать, как она начнет отдаляться, пока не исчезнет совсем?
Почему тогда он не остановил ее? Разве тогда он любил меньше? Или и впрямь
только теперь пришло время откровенности?
Не говоря ни слова, он шагнул вперед и резким движением обнял ее за
плечи, притягивая к себе.
От парика Труди пахло пылью, румяна воняли сладостью. Неожиданно
Герберту захотелось отшвырнуть тряпку, скрывающую ее волосы, куда-нибудь
подальше, что он и сделал. Закрыв глаза, он уткнулся лицом в ее волосы, не
зная, как совладать с охватившим его порывом. Он не знал, что делать, -
просто обнял ее и замер, чувствуя, что голые женские плечи начинают
дрожать под его руками.
- Герберт, - неожиданно тонким, едва ли не чужим голосом пролепетала
Труди, - что ты делаешь? Зачем?
- Труди... я столько лет тебя искал... Прости меня... Прости за все,
если сможешь...
Неужели это он смог произнести такие слова? Ремблер сам поразился
собственному откровению.
- Нет, Герберт! - сдавленно воскликнула она, вырываясь из его рук.
В следующий момент он встретился с ней взглядом - в глазах женщины
стоял испуг.
- Труди... я тебя обидел? Скажи все, как есть. Но поверь, что в этом
мире есть один идиот, который тебя любит. Просто любит, хотя до сих пор
никак не мог сказать об этом по-человечески...
- О нет, - снова простонала она, закрывая лицо руками.
"Зачем пришел сюда этот человек? Что ему нужно? Почему я не могу
прогнать его? Неужели я тоже неравнодушна к нему? Нет, так нельзя! Он
чужой, он не нужен... Нет!!!"
Мысли Труди превратились в один отчаянный крик. Она и хотела прогнать
человека, так нагло вторгшегося в ее новую жизнь, и в то же время знала,
что не сумеет этого сделать.
Четырнадцать лет. Даже пятнадцать. Почти пятнадцать. Неужели за это
время между ними хоть что-то могло остаться?
Слезы навернулись ей на глаза. Она снова проговорила "нет", но уже
бессильно, будто сдаваясь.
- Труди, я прошу тебя об одном: давай уедем отсюда. У тебя есть дом,
твой дом... Заберем девочку и...
- Нет! - упоминание о дочери вновь привело ее в чувство. - Зачем это
тебе? Ты не знаешь ее... И радуйся, что это так.
- Труди, но в прошлый раз ты говорила...
- Я передумала. Когда я в первый раз увидела тебя после стольких лет
разлуки, я просто поддалась мелким сантиментам. Мне не следовало говорить
о том, что она вообще есть.
Взгляд женщины стал жестким, можно было подумать, что она надела
маску, - грим только усиливал этот эффект.
- Труди, все было, как мы договорились. Я посоветовался с психологом,
как начать с ней беседу и...
"Труди, черт тебя побери, как я должен с тобой разговаривать? Я и так
искренен до предела... Нет, за всеми пределами. Услышь же меня, пойми!" -
молил его взгляд.
Вначале это было почти незаметно: привычка скрывать свои чувства еще
давала о себе знать, но вскоре страдание прорвалось наружу, подчиняя себе
все черты его лица. На изумленную Труди смотрел действительно искренний,
уставший и измученный человек и жаждал даже не помощи - просто ответа.
Только каменное сердце смогло бы устоять перед его взглядом. И то, живое,
которое билось в ее груди, бешено запрыгало, не зная, как справиться с
этой новой навалившейся на нее тяжестью.
- Герберт... - прошептала она, - помилуй... Ты просишь о
невозможном... Лучше предположи, что это не твой ребенок... Поверь, что я
была нечестна с тобой... Так будет лучше.
- Но я же знаю, что это не так! Скажи мне правду, Труди... Наша
девочка - она урод, да? Калека или, может, чернокожая калека? Ведь это ты
скрываешь от меня? Но я ведь знаю, что она моя и...
Неожиданно Труди вскочила, прикрывая своим телом какую-то дверь.
Кажется, оттуда донесся слабый шорох. Ремблер не сразу уловил его, и
поэтому прыжок Труди показался ему совершенно внезапным и заставил на миг
замолчать.
- Уходи! Немедленно уходи!!!
Трудно было сказать, к кому обращался ее возглас. Скорее всего, он
был адресован тому, кто скрывался за дверью, но Ремблер принял его на свой
счет.
- Но почему, Труди? Скажи, в чем я виноват, - и я постараюсь
загладить свою вину. Я люблю вас обеих, хотя ни разу не видел девочку...
Дай нам хоть немного переговорить - и ты увидишь... увидишь... - он
замолчал и безнадежно махнул рукой.
Рецепт доктора пропал впустую - откровенность не помогла. Ремблер
проиграл, теперь оставалось только признаться в этом и уйти.
Он опустил голову и, пошатываясь, направился к двери.
Труди расширенными глазами смотрела ему вслед...
- Герберт, стой! - крикнула она, когда дверь уже готова была
закрыться за его спиной. Теперь она не могла позволить ему уйти.
Труди пролетела через гримерную и повисла у него на шее, с рыданиями
зарываясь лицом в его груди. Дорогая булавка царапала ей лоб, косметика
оставляла на ткани жилетки и пиджака яркие грязно-жирные следы. Герберт
гладил женщину дрожащими руками, чуть слышно повторяя ее имя.
Труди рыдала. Рыдала от бессилия перед ситуацией, связавшей ее по
рукам и ногам, выплескивая вместе со слезами целые годы двойной жизни, из
которой невозможно было вырваться. А в это время за дверью опять раздался
шорох и в приоткрывшуюся щелку выглянули два светящихся огонька...
17
Оказавшись в главном зале ночного клуба, красавчик Джейкобс немного
приуныл. Слишком уж мирной и ничего не обещающей казалась ему суетливая
картина. Ничто не говорило о разборке между крупными бандами, да и самих
рэкетиров он никак не мог вычислить среди толпы. Ну ладно бы только
"невидимок" - на то они и невидимки, но ведь в банде Рудольфа состояли в
основном приметные личности, и по подсчетам их должно было собраться в
этот вечер никак не меньше десяти человек! И все же напрасно красавчик
искал глазами знакомые лица.
Постепенно его внимание несколько переместилось. На эстраду из-за
кулис вывалился неуклюжий, удивительно волосатый тип в рубашке,
застегнутой на одну пуговицу, чтобы была видна его шикарная звериная
шерсть.
- Привет, Грег!
- Даешь, Горилла!!! - завопили за ближайшими к эстраде столиками.
Горилла Грегори раскрыл пасть и издал совершенно дикое звериное рычание,
от которого у Эла по спине пробежали мурашки.
Эл уже готов был повернуться в ту строну, но пристальные взгляды двух
сопровождающих "хищника" пригвоздили его к месту, и вся враждебная троица
начала продвигаться в его сторону.
"Вот это влип... Да они просто меня сожрут сейчас - вот и все игры!"
- понял он вдруг, вжимаясь в стул.
Тем временем рычание Гориллы Грега перешло в завывание, а с него так
же естественно перескочило на мотив какой-то песенки. Грянула музыка.
Забились в такт аплодисменты...
Джейкобс с отвращением отвернулся от эстрады. Звероподобный солист
был ему противен, хотя он не мог не признать, что голосочек у того
уникальный: и нижние басовые ноты, и верхние, взять которые было под силу
только сопрано или альту, выходили у Гориллы Грегори с одинаковой
легкостью. Кроме того, Грег не просто пел и не просто пританцовывал: не
прекращая петь (многие из-за этого подозревали - впрочем, несправедливо, -
что он пользуется фонограммой), порой он вытворял настоящие акробатические
номера.
Но детектива интересовала не сцена. В надежде вернуть хоть шанс на
удачу, он обратил свой взгляд в зал - и тут же его сердце встрепенулось от
радости: во всяком случае, одно знакомое лицо среди безликой толпы он
узнал. И что это было за лицо! Джейкобс почувствовал, как его губы сами
расплываются в довольной улыбке. Перед ним сидел его "враг" Джоунс! И не
просто сидел - явно высматривал кого-то, сжавшись от страха. В толпе, не
на сцене высматривал! И пусть только кто-то попробует утверждать, что этот
психиатр попал сюда случайно!
К Джоунсу приближалось трое. К сожалению, Джейкобс видел их только со
спины. Но какова же была его радость, когда один из троих повернулся в
профиль! Этого было достаточно, чтобы в голове у детектива сложилась
четкая система.
В ночном клубе должна состояться разборка между "невидимками" и
бандой Рудольфа - пункт первый. Инициатива исходит от Рудольфа, и тот
согласен идти на переговоры - пункт второй. Бандитов всего трое, во главе
с самим вышеупомянутым Рудольфом - пункт третий. Но идут-то они к Элу
Джоунсу! Какой вывод можно сделать из этого? Дальше - сам Джоунс. Его до
сих пор не в чем было упрекнуть - раз. На него напали, но и пострадавший,
и агрессор не желают вдаваться в подробности инцидента, причем Григс едва
ли не умирает от страха и твердит, что Джоунс связан с какой-то нечистью.
Но почему бы не предположить, что "зомби" Григса и все известные, хотя и
незнакомые "невидимки" - одно и то же? А раз так, то весь участок еще
оценит проницательность никем не уважаемого детектива третьего класса!
Джейкобс не стал зря терять время. Между Рудольфом и Джоунсом
оставалось еще два с половиной столика, когда детектив дал знак остальным
одетым в гражданское полицейским направиться в ту сторону.
И тут затрещал микрофон.
С аппаратурой, тем более дешевой, нередко случаются неполадки, и
неожиданный треск не одному любителю громкой музыки потрепал барабанные
перепонки, если не оставил полуглухим. Но такого грохота здесь не слышали
давно. Можно было подумать, что по крайней мере половина здания только что
обвалилась или где-то за кулисами взорвалась бомба.
Рудольф рефлекторно присел. Рука Роббера легла на рукоятку пистолета
45-го калибра. Джоунс вздрогнул и, опрокинув чашку, развернулся в ту
строну.
Микрофон Гориллы лежал на полу, сам Грегори стоял на четвереньках,
прислушиваясь к словам какой-то женщины, одетой в невероятную хламиду,
полностью скрывающую фигуру и часть лица. Выражение лица солиста менялось
на глазах. Из дурашливо-веселого оно стало мрачным, затем растерянным.
Неожиданно и без того страшноватые черты исказила гримаса боли и страдания
и он вдруг сел, задрав морду вверх. Да, именно морду - в тот момент
назвать его лицо "лицом" было сложно. Вой, полный тоски и боли, пронесся
над головами зрителей. Настоящий вой страдающего животного.
С артистом что-то происходило - он неожиданно грохнулся на пол и
задергался, не прекращая издавать страшные звуки, от которых у многих
мороз продирал по коже.
- Грег! Опомнись, Грег! - каким-то неестественным, лающим голосом
закричала женщина в хламиде. Тотчас еще трое рванулись к Горилле на
эстраду: худой тип с пустыми глазами, часто безмолвно сидящий на улице
возле клуба (полиция считала его наркоманом, хотя при обысках у него ни
разу ничего не обнаружили), сам хозяин заведения - Джулио Кампана и
какая-то женщина в платье в обтяжку и в странном головном уборе - по всей
видимости, одна из артисток.
- Прошу прощения, господа! - поклонился публике хозяин клуба,
подбирая брошенный Гориллой микрофон. - Произошло одно очень досадное
событие... Боюсь, ваш любимец должен немного передохнуть.
- УУУУ-ава-ва-ууу! - продолжал выть уводимый за кулисы женщиной в
хламиде и наркоманоподобным типом Грегори. - Ув-ва-ваааааа!
- Но чтобы публика не скучала, перед вами выступит, пожалуй, самая
замечательная из певиц, которых я когда-либо слышал. Пожалуйста, Селена,
возьми микрофон.
"Селена?" - короткое имя словно молнией ударило Эла. Он тотчас забыл
обо всем - лишь происходящее на эстраде имело теперь для него смысл.
Селена приподняла голову. Прожектора еще не успели бросить на ее лицо
светящиеся круги, но Эл уже узнал ее. Он узнал бы ее и в полной темноте...
