стабилизировались - металлические, неживые.
Глорм сунул их куда-то в складки своего одеяния.
- Bona, - безразлично бросил он через плечо, - Resen dution al
Nov-Jorkon.
Отчаяние развязало Джонни язык. Он заговорил, еще сам толком не
понимая, что же, собственно, хочет сказать.
- А что, если я не останусь в Нью-Йорке?
Глорм помедлил и раздраженно повернулся к художнику:
- Kio?
- Вы вернули себе устройство, - начал Джонни, когда идея обрела
очертания у него в голове. - Хорошо. Но что вы собираетесь делать, если
я решу переехать в Чикаго или еще куда-нибудь? Или если меня арестуют и
посадят в тюрьму? Я вот о чем. Вы можете перетасовать все вероятности,
но если я хорошенько постараюсь, то могу поставить себя в такое
положение, где [невозможно] будет случиться тому, чего бы вам хотелось.
- Он перевел дух. - Понимаете, о чем я говорю?
- Plejmalpuro, - сказал Глорм. Судя по выражению его лица, он
понял.
- Вот что, - продолжил Джонни. - Мне надо бы уяснить всю картину.
Герцог, о котором вы говорили как о главном герое, - это тот Герцог,
которого я знаю? - Он получил в подтверждение кивок от Глорма. - И когда
он помогал мне убраться из города, это была часть сценария?
- Генеральная репетиция, - сказал смуглый. - Ты плюхаешься в болото
во Флориде - и выбираешься оттуда по уши в дерьме и в пиявках.
Потрясающая хохма.
Джонни вздрогнул и постарался выбросить из головы пиявок и падения
из высотных зданий.
- Я хочу знать вот что: в чем здесь интересы Герцога. Почему он
хотел, чтобы я убрался из города?
И ему объяснили. Ответ был дьявольски прост, и Джонни даже
показалось, что он знал его заранее.
Художник подождал, пока ногти выйдут у него из ладоней, а затем
почувствовал, что снова может говорить разумно. Но тут он вдруг понял,
что ему нечего сказать. О чем можно разговаривать с людьми, способными
вытворить [такое], а потом назвать это искусством или увеселением?
Логично было предположить, что культура, чьими вкусами диктовались
безжалостные представления Глорма, должна иметь именно такое понятие о
"герое". И это ужасало.
Снова время поджимало. Но и ключ ко всему был уже у Джонни в руках.
Что на его месте сказал бы Герцог?
- Ладно, послушайте, - быстро начал Джонни, - мне тут, конечно,
только жеваной бумагой харкать, а перед вами я бы и крышку со своего
чайника снял, но вот какое дело...
Глорм со смуглым подались вперед с заинтересованными,
настороженными выражениями на лицах.
- ...Но вот как я все это себе представляю. Вместо того клоунского
типа для вашей "разрядки смехом" мы вводим обходительный тип "гражданина
мира". Такой сюжетный поворот. Вот это смог бы провернуть, гм,
по-настоящему великий продюсер-режиссер. Вот это я понимаю. Возьмем, к
примеру... да, покажите-ка мне, где там в сценарии говорится о...
Джонни материализовался на тихой улочке в нескольких шагах от двери
своего дома. Чувствовал он только тяжесть и усталость. Солнце все еще
висело высоко над крышами старых зданий; около 2.30 - через полтора часа
после того, как Герцог докинул его в аэропорту.
Джонни прислонился к перилам и стал ждать. Ну конечно - вот улицу
переходит Мэри Финиган; волосы ее распущены, а под глазами темные круги.
- Иди домой, Мэри, - сказал ей Джонни.
Девушка изумилась:
- А что случилось - разве его здесь нет? То есть Герцог звонил мне
- сказал, что он у тебя.
- Да, и у него там топорик, - заметил Джонни. - Я правду говорю. Он
собирался убить тебя в моей квартире моим же туристским топориком. На
нем отпечатки моих пальцев.
Когда она ушла, Джонни завернул за угол и вошел в вестибюль. Герцог
стоял там, запустив руку в почтовый ящик Джонни. Обернувшись, он
выругался, а рука его машинально выдернула из ящика пухлый конверт.
- Джонни, какого черта ты тут делаешь?
- Я раздумал ехать.
Герцог прислонился к стене, ухмыляясь.
- Что ж, каждая новая встреча дает маленькое представление о
воскресении. Вот так так! - Он взглянул на конверт у себя в руке, будто
только что его заметил. - Так, интересно, и что же тут такое?
- Сам знаешь что, - беззлобно проговорил Джонни. - Пятьдесят
баксов, которые мне должен Тед Эдварде. Именно они и навели тебя на
мысль, когда Тед сказал тебе, что отправит долг по почте. Затем
подкатило то дельце с Мэри, и ты, наверное, подумал, что сам Бог дает
тебе такую возможность.
Глаза Герцога сузились, а взгляд его стал жестким.
- Так ты и про это знаешь? Да? И что же ты собирался тут делать? Не
скажешь ли старому приятелю?
- Ничего, - ответил Джонни. - Просто отдай мне расписку, и будем
считать, что все улажено.
Герцог выудил из кармана сложенный листок бумаги и отдал его
Джонни. Явно не в своей тарелке, он все заглядывал Джонни в глаза.
- Ну-ну. Порядок, да?
Джонни кивнул и направился к лестнице.
- Значит, порядок, - сказал Герцог. Он стоял, подбоченясь, и качал
головой. - Да, Джонни, мальчик мой, ну ты и артист! Джонни бросил на
него быстрый взгляд.
- Ты тоже, - заверил он.
ДЭЙМОН НАЙТ
НОЧЬ ОБМАНА
Пер. с англ. М.К. Кондратьев
Голые холмы мрачно нависли над городом. Был ранний вечер, и ветер
вяло пробирался по обширным пустырям. Где-то во тьме застрекотал
сверчок, за ним другой. По длинным извилистым улочкам стали загораться
фонари, подобные тусклым колдовским огням. Они заливали декоративные
фасады волшебным светом, наполняли пустые окна и пыльные безмолвные
комнаты. Вывеска над лавкой раскачивалась взад-вперед, жалобно
поскрипывая. По улице поплыла еле слышная музыка. Мужской смех ракетой
взлетел вверх, радостный и громогласный.
На тротуар, крутя усыпанной блестками юбкой, выбежала женщина.
Стройная фигурка в золотисто-кремовых одеяниях, бледность ее лица и
золото волос в точности соответствовали наряду.
- Кен! - позвала она. - Сюда, Кен!
Вдали из-под аркады появился мужчина. Худощавый и гибкий, при
ходьбе он раскачивался, как боксер.
- Лорна! Мы живы, а их нет!
Ее смех так и заструился к нему:
- Конечно! Ведь это здорово!
Размашистыми шагами он подошел к ней.
- А где Мюррей? И Луиза?
- Здесь!
- Здесь!
Перед их глазами тут же возник коренастый мужчина, смеющийся и
румяный, а затем и женщина в переливающемся небесно-голубом платье. Они
встретились в середине длинной улицы, мужчины обменялись рукопожатиями
и похлопали друг друга по плечу, а женщины обнялись.
- Мы живы, а захватчиков нет!
- Они отчалили - обратно к Арктуру!
- Забыли про нас!
- Мы живы!
В фиолетовом свете их лица сияли торжеством - блестели глаза и
сверкали зубы. Женщина по имени Луиза тряхнула темными волосами, а ноги
ее заплясали под музыку.
- Вот здорово... не могу стоять на месте... я должна танцевать!
Она схватила за руки Мюррея и затянула его в искрометную польку -
круг за кругом под музыку, а двое других хохотали и под конец завопили
в один голос:
- Ох, Мюррей... Посмотрел бы ты на себя!
- Ни разу, - выдохнул коренастый, вытирая лицо пестрым платком, -
ни разу в жизни я так не плясал!
Все вдруг умолкли; музыка утонула в безмолвии, и лишь
неторопливый ветер одиноко бродил по улицам.
- Вперед! - воскликнул Мюррей. - В эту ночь мы должны веселиться
- у нас есть куда пойти и есть чем заняться, друзья мои!
Огонь фонтаном хлестал из шпиля церкви, алые искры разносились по
ветру. Каждый залитый светом карниз извивался, точно голубой червь.
Римские свечи с шелестом поднимались над городом. В воздух взлетали
ракеты - чтобы взорваться среди безмолвных звезд, падая и пропадая в
небе.
- К сторожевой башне! - крикнула Лорна.
- Между прочим, и в винный погребок! - подхватил Мюррей. Смех
полетел вдаль по тихому городку.
Они взобрались к лязгающему подъемнику внизу лестницы.
- Я был величайшим в мире ученым, - заявил Мюррей, глядя поверх
крыш.
- А я - величайшей певицей, - сказала Лорна.
- А я - лучшим боксером.
- А я - самой дорогой шлюхой.
- И вот мы четверо... - начал Мюррей, и безмолвие окутало их.
Окружавшая весь город пустыня была мрачна и безлюдна.
- За нас! - выкрикнула Луиза, поднимая бокал.
- За нас! - И они выпили, стоя высоко над крышами, а угрюмый
ветер ворошил их волосы.
- Почему именно мы, четверо? - шепотом спросила Лорна у Кена. -
Похоже...
- Мы старые друзья, - ответил он. - А кто еще? Можешь ты
представить себе мир без старины Мюррея или Лу? Она коснулась его
волос.
- Я всегда любила тебя. Правда.
- Знаю, что любила. Теперь знаю, Лорна. И это здорово. Я хочу
сказать - теперь это и в самом деле здорово, потому что мы живы!
Слышишь? Эй, вы, звезды! А вы слышите? Мы живы!
Эхо торопливо понеслось над безмолвными крышами и замерло где-то
на краю пустыни.
- Четверо из многих миллиардов, - подойдя ближе, сказал Мюррей. -
Мы последние.
- Лучше об этом не говорить, - заметила Луиза.
- Но мы же видели, как корабли захватчиков плыли по небу, пылая и
пылая... ряд за рядом - будто им больше ничего не оставалось, как
только плыть и гореть. Больше никто не смог бы выжить.
- Ну ладно, - согласилась Луиза, глаза ее заблестели, - четверых
ведь достаточно, правда?
- Дорогая... - поворачиваясь к ней, произнес Мюррей.
- Теперь давайте танцевать, а потом - петь! - закричала Лорна.
Музыка играла вовсю, а огни над башней взлетали вверх, подобно
разбивающимся о скалы гребням призрачных волн.
Над пустынной землей еще громче звенел смех, а не знавшие устали
тела закружились в танце. Большими глотками они пили красное вино и не
пьянели; пели и даже не останавливались, чтобы глотнуть воздух. Ночь
умирала, исчезая за горами; на востоке уже появился самый краешек
рассвета.
Музыка прекратилась, и только далекие сверчки стрекотали во тьме.
- Я замерзла, - пожаловалась Лорна, - здесь очень холодно.
Давайте спустимся.
- Четверо из миллиардов, - бормотал Мюррей, пока они спускались с
башни. - И как нас умудрились пропустить? Не могу вспомнить... почему
мы здесь оказались - все четверо?
- Мы ехали... - сказал Кен.
- Да, ночью, - подтвердила Луиза. - А на горизонте появились
захватчики - это я помню. Мы проехали пустыню, а потом... - Голос ее
дрогнул.
- Я больше ничего не могу вспомнить, - сказала Лорна.
- Да, ничего. Лишь какой-то сон, мрак, пока мы не проснулись.
- Но мы живы - что это значит? Мы живы...
- Предположим, все умерли, - пробормотал Мюррей. - Все-все -
только что вымерла целая планета.
- Не надо об этом.
- Нет, только подумай о мертвецах, лежащих повсюду тысячами и
миллионами, - должны ли они видеть сны?
- Не надо об этом.
- Нет, но должны ли они видеть сны? Когда никто из живых не может
вмешаться, не может подавить их - такая вот новая ситуация, кругом одни
мертвецы. Тысячи и тысячи мертвецов, видящих сны в свою последнюю ночь.
Лорна передернулась:
- Кошмар.
- Ну да, - с жаром кивнул Мюррей. - Жуткое дело - и хорошо, что
мы здесь, что пустыня защищает нас. Сразу столько мертвецов,
беспрепятственно видящих сны! Один сон накладывается на другой,
отдельные фрагменты рвут друг друга в клочья! Жуткая последняя ночь для
миллиардов мертвецов
Они молчали, представляя себе назойливые голоса - там, по ту
сторону гор. "Я был величайшим... я мог бы подчинить себе... мужчины
