подробность, как бывает во сне, имела какой-то мелькающий смысл) и что
"Покатим с тобой к морю!" - почти выкрикнул он по направлению к девочке,
которая, оборотясь на ходу, чуть не упала с треском через табурет, но
мгновенно выправила молодое равновесие, повернулась и села, покрыв
табурет опавшей юбкой. "Что?" - спросила она, отведя волосы и косясь на
хозяйку (табурет уже раз был сломан). Он повторил. Она радостно подняла
брови - не думала, что случится именно так, и сегодня же. "Я-то
надеялась, - солгала хозяйка, - что вы у нас переночуете". - "О нет, -
крикнула девочка, шаркающим скольжением подлетая к нему, и продолжала
неожиданной скороговоркой: - А как вы считаете, я скоро научусь плавать
- одна моя подруга говорит, что можно сразу, то есть нужно сперва только
научиться не бояться - а это берет месяц..." - но хозяйка уже толкала ее
в локоть, чтобы она доложила с Марией то, что приготовлено слева в
шкапу.
"Признаюсь, не завидую вам, - сказала сдававшая должность, когда
девочка выбежала. - Последнее время, особенно после гриппа, у нее бывают
всякие вспышки и капризы, на днях нагрубила мне - трудный возраст.
Вообще мне кажется, хорошо бы, если бы вы взяли к ней пока что какую-
нибудь барышню, а осенью - в хороший католический интернат. Смерть
матери она переживает, как видите, довольно легко - да, может быть, не
показывает - не знаю... Кончилось наше совместное житье... Я вам,
кстати, еще осталась... Нет-нет, полноте, как же... Да, он только к семи
приходит со службы - будет очень жалеть... Жизнь - ничего не поделаешь!
Она-то бедняжка, во всяком случае, на небесах спокойна, да и у вас лучше
вид - а если бы не наша встреча... Просто не вижу, как бы содержала
чужого ребенка, а из сиротских приютов прямой шаг сами знаете куда. Вот
я поэтому всегда и говорю: жизнь - одно слово. Помните, как мы с вами -
на скамейке - помните? Мне-то в голову не приходило, что она может найти
второго, - а все-таки - мое женское чутье: что-то в вас было тоскующее -
именно по такой пристани".
За листвой родился автомобиль. Садиться! Знакомая черная шапочка,
пальто на руке, небольшой чемодан, помощь краснорукой Марии. Погоди, уж
я тебе накуплю... Захотела непременно - рядом с шофером, и пришлось
согласиться да скрыть досаду. Женщина, которой мы никогда больше не
увидим, махала яблоневой веточкой. Мария загоняла цыплят. Поехали,
поехали.
Он сидел, откинувшись, промеж колен держа трость, весьма ценную,
старинную, с толстым коралловым набалдашником, и смотрел сквозь переднее
стекло на берет и довольные плечи. Погода была необыкновенно жаркая для
июня, в окно била горячая струя, вскоре он снял галстук и расстегнул
ворот. Через час девочка на него оглянулась (показала на что-то близ
дороги, но он, хоть и обернулся с разинутым ртом, ничего не успел
рассмотреть - и почему-то без всякой связи подумалось, что все-таки -
почти тридцать лет разницы). В шесть они ели мороженное, а говорливый
шофер пил пиво за соседним столиком, обращаясь к клиенту с различными
рассуждениями. Дальше. Глядя на лесок, волнистыми прыжками все
приближавшийся с холма на холмок, пока не съехал по скату и не
споткнулся о дорогу, где был пересчитан и убран, - он подумал: "Не
сделать ли тут привал? Небольшая прогулка, посидим на мху среди грибов и
бабочек..." Но остановить шофера он не решился: что-то невыносимое было
в образе подозрительного автомобиля, бездельничающего на шоссе.
Затем стемнело; незаметно зажглись их фары. В первой же придорожной
харчевне сели поужинать - и резонер опять развалился поблизости, да,
кажется, заглядывался не столько на господский бифштекс с дутым
картофелем, сколько на шору ее волос в профиль и прелестную щеку:
голубка моя и устала, и раскраснелась - путешествие, жирное жаркое,
капля вина - сказывалась бессонная ночь, розовый пожар впотьмах,
салфетка спадала с мягко вдавленной юбочки - и это теперь все мое - он
спросил, сдаются ли тут комнаты - нет, не сдавались.
Несмотря на растущую томность, она решительно отказалась променять
свое место спереди на поддержку и уют в глубине, сказав, что сзади ее
будет тошнить. Наконец, наконец среди черной жаркой бездны созрели и
стали лопаться огоньки, и была немедленно выбрана гостиница, и уплачено
за мучительную поездку и покончено с этим. Она почти дремала, выползая
на панель, застывая в сиреневатой, щербатой тьме, в теплом запахе гари,
в шуме и дрожи двух, трех, четырех грузовиков, пользовавшихся ночным
безлюдием, чтобы чудовищно быстро съезжать под гору из-за угла улицы,
где ныл, и тужился, и скрежетал скрытый подъем.
Коротконогий, большеголовый старик в расстегнутой жилетке,
нерасторопный, медлительный и все объяснявший с виноватым добродушием,
что он только заменяет хозяина - старшего сына, отлучившегося по
семейному делу, - долго искал в черной книге... сказал, что свободной
комнаты с двумя кроватями нет (выставка цветов, много приезжих), но
имеется одна с двухспальной, "Что сводится к тому же, вам с дочкой будет
только..." - "Хорошо, хорошо", - перебил приезжий, а туманное дитя
стояло поодаль, мигая и глядя сквозь проволоку на двоившуюся кошку.
Отправились наверх. Прислуга, по-видимому, ложилась рано - или тоже
отсутствовала. Покамест, кряхтя и низко нагибаясь, гном испытывал ключ
за ключом, - из уборной рядом вышла, в лазурной пижаме, курчаво-седая
старуха с ореховым от загара лицом и мимоходом полюбовавшись на эту
усталую красивую девочку, которая, в покорной позе нежной жертвы,
темнелась платьем на охре, прислонясь к стенке, опираясь лопатками и
слегка откинутой лохматой головой, медленно мотая ею и подергиванием век
как бы стараясь распутать слишком густые ресницы. "Отоприте же наконец",
- сердито проговорил ее отец, плешивый джентльмен, тоже турист.
"Тут буду спать?" - безучастно спросила девочка, и когда, борясь со
ставнями, поплотнее сощуривая их щели, он ответил утвердительно,
посмотрела на шапочку, которую держала, и вяло бросила ее на широкую
постель.
"Ну вот, - сказал он после того, как старик, ввалив чемоданы, вышел
и остались только стук сердца да отдаленная дрожь ночи. - Ну вот...
Теперь надо ложиться".
Шатаясь от сонливости, она наткнулась на край кресла, и тогда,
одновременно садясь, он привлек ее за бедро - она, выгнувшись, вырастая,
как ангел, напрягла на мгновение все мускулы, сделала еще полшажка и
мягко опустилась к нему на колени. "Моя душенька, моя бедная девочка", -
проговорил он в каком-то общем тумане жалости, нежности, желания, глядя
на ее сонность, дымчатость, заходящую улыбку, ощупывая ее сквозь темное
платье, чувствуя на голом, сквозь тонко-шерстяное, полоску сиротской
подвязки, думая о ее беззащитности, заброшенности, теплоте, наслаждаясь
живой тяжестью ее расползающихся и опять, с легчайшим телесным шорохом,
повыше скрещивающихся ног, - и она дремотно отталкивала несессер,
стоявший рядом с креслом... Прогрохотало за окном, и потом, в тишине,
стало слышно, как ноет комар, и почему-то это ему мельком напомнило что-
то страшно далекое, какие-то поздние укладывания в детстве, плывущую
лампу, волосы сверстницы-сестры, давно умершей. "Душенька моя", -
повторил он и, отведя трущимся носом кудрю, теребливо прилаживаясь,
почти без нажима вкусил ее горячей шелковистой шеи около холодка
цепочки; затем, взяв ее за виски, так что глаза ее удлинились и
полусомкнулись, принялся ее целовать в расступившиеся губы, в зубы - она
медленно отерла рот углами пальцев, ее голова упала к нему на плечо,
промеж век виднелся лишь узкий закатный лоск, она совсем засыпала.
В дверь постучали - он сильно вздрогнул (отдернув руку от пояска -
так и не поняв, как, собственно, расцепляется). "Проснись, слезай", -
сказал он, быстро ее тормоша, и она, широко раскрыв пустые глаза, через
кочку съехала. "Войдите", - сказал он.
Заглянул старик и сообщил, что господина просят сойти вниз: пришли
из полицейского участка. "Полиция? - переспросил он, морщась в
недоумении. - Полиция?.. Хорошо, идите, я сейчас спущусь", - добавил он,
не вставая. Закурил, высморкался, аккуратно сложил платок, щурясь сквозь
дым. "Слушай, - сказал он прежде, чем выйти. - Вот твой чемодан, вот я
тебе его раскрою, найди, что тебе нужно, раздевайся пока и ложись;
уборная - от двери налево".
"При чем тут полиция? - думал он, спускаясь по скверно освещенной
лестнице. - Что им нужно?"
"В чем дело?" - резко спросил он, сойдя в вестибюль, где увидел
застоявшегося жандарма, черного гиганта с глазами и подбородком кретина.
"А в том, - последовал охотный ответ, - что вам, как видно,
придется сопроводить меня в комиссариат - это недалеко отсюда".
"Далеко или недалеко, - заговорил путешественник после легкой
паузы, - но сейчас за полночь, и я собираюсь ложиться. Кроме того, не
скрою от вас, что всякий вывод, особенно столь динамический, звучит
криком в лесу для слуха, не посвященного в предшествовавший ход мыслей,
то есть проще: логическое воспринимается как зоологическое. Между тем
глобтроттеру, только что попавшему в ваш радужный городок, любопытно
узнать, на чем - на каком, может быть, местном обычае - основан выбор
ночи для приглашения в гости, приглашения тем более неприемлемого, что я
не один, а с утомленной дочкой. Нет, погодите, - я еще не кончил... Где
это видано, чтобы правосудие предпосылало действие закона основанию его
применить? Дождитесь улик, господа, дождитесь доносика! Пока что - сосед
не видит сквозь стену и шофер не читает в душе. А в заключение - и это,
может быть, самое существенное - извольте ознакомиться с моими
бумагами".
Помутневший дурень ознакомился - очнулся и пустился трепать
незадачливого старика: оказалось, что тот не только спутал две похожие
фамилии, но никак не мог объяснить, когда и куда нужный проходимец
съехал.
"То-то", - сказал путешественник мирно, досаду за задержку
полностью выместив на поспешившем враге - при сознании своей
неуязвимости (слава Року, что сзади не села, слава Року, что грибов не
искали в июне - а ставни, конечно, плотные).
Добежав до площадки, он спохватился, что не заметил номера комнаты,
остановился в нерешительности, выплюнув окурок... но теперь нетерпение
чувств не пускало вернуться за справкой, - и не нужно - помнил
расположение комнат в коридоре. Нашел, быстро облизнулся, взялся за
ручку, хотел...
Дверь была заперта; и отвратительно поддалось под сердцем. Раз
заперлась - значит, от него, значит - подозрение, не надо было так
целовать, спугнул, что-нибудь заметила, - или глупее и проще: по
наивности убеждена, что он лег спать в другой комнате, в голову не
пришло, что она будет спать в одной, вместе с чужим - все-таки еще чужим
- и он постучал, едва ли еще сам сознавая всю силу своей тревоги и
раздражения.
Услышал отрывистый женский смех, гнусное восклицание матрасных
пружин и затем шлепанье босых ног. "Кто там? - сердито спросил мужской
голос. - Ах, вы ошиблись? Так, пожалуйста, не ошибайтесь. Человек тут
занимается делом, человек обучает молодую особу, человека перебивают..."
В глубине опять прокатился смех.
Ошибка была пошлой - и только. Он двинулся дальше по коридору -
вдруг сообразил, что не та площадка - пошел назад, повернул за угол,
озадаченно взглянул на счетчик в стене, на раковину под капающим краном,
на чьи-то желтые сапоги у двери - повернул опять - лестница исчезла! Та,
которую он наконец нашел, оказалась другой: спустившись по ней, он
