несправедливо пользуются преимуществом, и такая точка зрения вполне
понятна. Мы действительно пользуемся преимуществом. Но Лори не
возмущалась. Она говорила грустным задумчивым тоном, в ее словах не было
желания задеть.
Валкаренья наклонился вперед и одной рукой обнял ее.
- Эй! Довольно говорить о работе, - сказал он. - Роб и Лия до
завтрашнего дня не должны думать о шкинах.
Лори посмотрела на него и робко улыбнулась.
- Хорошо, - с готовностью произнесла она. - Я увлеклась. Извините.
- Все в порядке, - сказал я. - Это интересная тема. Пройдет
день-другой, и, быть может, мы тоже ею загоримся.
Лия согласно кивнула и добавила, что, если наши изыскания подтвердят
теорию Лори, она первая об этом узнает. Я почти не слушал. Я знаю, что
невежливо читать чувства Обыкновенных, когда отдыхаешь в их компании, но
порой не могу удержаться. Валкаренья обнял Лори и мягко привлек ее к себе.
Мне стало интересно.
И я поспешно, испытывая чувство вины, стал читать. Валкаренья был
очень весел, возможно, слегка пьян, чувствовал себя уверенно и стремился
оказывать покровительство другим. Хозяин положения. Но в душе Лори
смешалось множество эмоций: нерешительность, подавленный гнев, уходящий
страх. И любовь, непростая, но очень сильная. Вряд ли эта девушка пытала
такое чувство ко мне или к Лие. Она любила Валкаренью.
Я пошарил под столом, ища руку Лии, и нашел ее колено. Я нежно сжал
его, она взглянула на меня и улыбнулась. Она не читала, это хорошо. Меня
почему-то беспокоила любовь Лори к Валкаренье, и я был очень рад, что Лия
не заметила мою досаду.
Мы быстро допили вино, и Валкаренья оплатил счет. Потом он встал.
- Вперед! - призвал он. - Вечер хорош, и мы должны посетить
достопримечательности. Никаких голографических представлений и прочей
скуки, хотя театров в городе достаточно. Следующим номером программы было
казино. Не будь на Шки узаконены азартные игры, Валкаренья узаконил бы их
своей властью. Он взял фишки, и я ему проиграл, и Лори тоже проиграла. Лии
нельзя было играть: у нее слишком могучий дар. Валкаренья выиграл
по-крупному, он замечательный игрок в "мысленный волчок", и в традиционных
играх тоже хорош.
Потом мы поехали в бар. Снова напитки плюс местные развлечения,
которые оказались лучше, чем я ожидал.
Когда мы вышли, было совсем темно, и я решил, что экскурсия подходит
к концу. Валкаренья удивил нас. Мы снова залезли в машину, он пошарил под
пультом, вытащил коробку с отрезвляющими таблетками и передал ее нам.
- Ну здрасьте, - возмутился я. - Вы ведете машину. А мне это зачем? Я
просто сел и сижу.
- Я собираюсь показать вам, Роб, настоящее шкинское зрелище, - сказал
он. - И не хочу, чтобы вы делали грубые замечания или бросались на
туземцев. Возьмите таблетку.
Я взял таблетку, и гул в голове стал затихать. Валкаренья уже поднял
аэромобиль в воздух. Я откинулся на спинку сиденья и обнял Лию, она
положила голову мне на плечо.
- Куда летим? - спросил я.
- В Город шкинов, - не оглядываясь, ответил Валкаренья, - в их
Великий Чертог. Сегодня вечером там Собрание, и я подумал, что вам это
будет интересно.
- Там будут говорить по-шкински, - вставила Лори, - но Дино
переведет. Я тоже немного знаю язык и помогу, если он что-нибудь
пропустит.
Лия была взволнована. Разумеется, мы читали о Собрании, но не
ожидали, что увидим это торжественное действо в первый же день. Собрания
были религиозным обрядом, своеобразной общей исповедью паломников,
желающих вступить в ряды Посвященных. Паломники ежедневно прибывали в
Город на Холмах, но Собрания проводились только три-четыре раза в год,
когда набиралось требуемое количество ожидающих инициации.
Аэромобиль почти бесшумно летел над ярко освещенным городом, над
огромными играющими десятками красок фонтанами и красивыми светящимися
арками, по которым словно струился жидкий огонь. Нам встретилось еще
несколько машин. Время от времени мы пролетали над гуляющими по широким
аллеям пешеходами. Но большинство людей были внутри, из окон домов лился
свет и доносилась музыка.
Внезапно характер местности изменился. Ровная земля теперь то шла под
уклон, то вздымалась, холмы встали перед нами, потом позади, огни погасли.
Широкие аллеи сменились покрытыми гравием и пылью темными дорогами,
стеклянные и металлические купола, выстроенные в модном псевдошкинском
стиле, уступили место своим кирпичным предкам. Город шкинов спокойнее
города людей, и в большинстве домов было темно и тихо.
Потом перед нами возник кирпичный пригорок больше других, почти холм
с огромной дверью-аркой и рядом узких стрельчатых окон. Из окон сочился
свет, слышался шум, снаружи стояли шкины.
Я вдруг осознал, что, хотя пробыл на планете почти целый день, в
первый раз вижу шкинов. С воздуха да еще ночью я не мог их хорошо
рассмотреть. Но я их видел. Они меньше людей - самый высокий был ростом
около пяти футов, у них большие глаза навыкате и длинные руки. Больше я
ничего не мог сказать, глядя сверху.
Валкаренья посадил машину у Великого Чертога, и мы вылезли наружу.
Шкины появлялись с разных сторон и один за другим входили в арку, но
большинство было уже в Чертоге. Мы встали в небольшую очередь у входа, и
никто даже не обратил на нас внимания, кроме одного типа, который тонким
писклявым голосом окликнул Валкаренью, назвав его "Дино". У Валкареньи
даже здесь были друзья.
Мы вошли в громадный зад, посреди которого возвышался громоздкий,
грубо сколоченный помост, окруженный огромной толпой шкинов. Свет шел от
укрепленных вдоль стен и установленных на высоких столбах вокруг помоста
факелов.
Кто-то говорил, и все большие глаза навыкате смотрели на говорящего.
Кроме нашей четверки, людей в Чертоге не было.
Выступающий, ярко освещенный факелами толстый шкин средних лет,
медленно двигал руками в такт словам, как будто пребывал в гипнотическом
трансе. Его речь состояла из свиста, храпа и мычания, так что я не особо
прислушивался. Он стоял слишком далеко, и я не мог прочитать его чувства.
Оставалось только изучать его внешность и внешность шкинов, стоящих рядом.
Все они были безволосы, с нежной оранжевой кожей, изборожденной мелкими
морщинками. Они носили простые сорочки из грубой разноцветной ткани, и мне
было трудно отличить мужчину от женщины.
Валкаренья повернулся ко мне и зашептал, стараясь не повышать голоса.
- Это крестьянин. Он рассказывает, как далеко он продвинулся и какие
перенес испытания в жизни.
Я огляделся. Шепот Валкареньи был единственным звуком, нарушавшим
тишину в зале. Все остальные молчали и едва дышали, устремив глаза на
помост.
- Он говорит, что у него четыре брата, - продолжал Валкаренья. - Двое
уже достигли Конечного Единения, один Посвященный. Еще один, младший,
теперь владеет их землей. - Валкаренья нахмурился. - Этот шкин больше не
вернется на свою землю, - сказал он погромче, - но он рад этому.
- А что, плохой урожай? - ехидно спросила Лия.
Она тоже прислушивалась к шепоту Валкареньи. Я сурово посмотрел на
нее.
Шкин продолжал говорить. Валкаренья, спотыкаясь, переводил.
- Сейчас он рассказывает о своих прегрешениях, о поступках, которых
стыдится, о самых мрачных тайнах своей души. Временами он был невоздержан
на язык, он тщеславен, однажды он ударил младшего брата. Теперь он говорит
о своей жене и других женщинах, которых он знал. Он много раз изменял жене
и жил с другими женщинами. В юношестве он занимался скотоложством, так как
боялся женщин. В последние годы он лишился мужской силы и уступил свою
жену брату.
И так далее, и так далее, невероятные подробности, подробности
потрясающие и пугающие. Все самое интимное выставлялось напоказ, все
тайное становилось явным. Я стоял и слушал шепот Валкареньи, поначалу
ошеломленный, но под конец вся эта грязь мне надоела. Я изнывал от
нетерпения. Вряд ли я знал о каком-нибудь человеке хотя бы половину того,
что мне стало известно об этом крупном, толстом шкине. Потом мне стало
интересно, знает ли Лианна благодаря своему Дару о ком-нибудь хотя бы
половину того, что мы сейчас услышали. Говорящий как будто хотел, чтобы мы
все здесь и сейчас прожили вместе с ним его жизнь.
Казалось, эти излияния длятся уже много часов, но в конце концов он
все же стал закругляться.
- Теперь он говорит о Единении, - шептал Валкаренья. - Он станет
Посвященным, он счастлив, он столько лет этого желал. Его страдания
прекратятся, его одиночество кончится, скоро он будет ходить по улицам
священного города и ощущать свою радость в колокольном звоне, а затем
наступит Конечное Единение. Он встретится со своими братьями в загробной
жизни.
- Нет, Дино, - зашептала Лори, - перестань применять к его речи
человеческие понятия. Он говорит, что станет своими братьями. Фраза
подразумевает, что его братья станут им.
Валкаренья улыбнулся.
- Хорошо, Лори. Если ты так считаешь...
Толстый крестьянин вдруг сошел с помоста. Толпа зашевелилась, и место
крестьянина занял другой шкин: гораздо ниже ростом, весь в морщинах, на
месте одного глаза у него зияла дыра.
Он начал говорить, сначала запинаясь, а потом более уверенно.
- Это каменщик, он построил много куполов, он живет в священном
городе. Много лет назад он упал с купола, и ему в глаз вонзилась острая
щепка, так он потерял глаз. Боль была очень сильна, но через год он
вернулся на работу, он не просил о досрочном Единении, он был очень
храбрым, он гордится своим мужеством. У него есть жена, но детей у них
нет, он сожалеет об этом, ему нелегко разговаривать с женой, они далеки
друг от друга, даже когда вместе, и она плачет по ночам, об этом он тоже
сожалеет, но он никогда ее не обижал и...
И опять это продолжалось часами. Во мне снова проснулось нетерпение,
но я подавил его, потому что происходящее было очень важно. Я постарался
сосредоточиться на словах Валкареньи и истории одноглазого шкина. Скоро я
уже принимал ее так же близко к сердцу, как и окружавшие меня
инопланетяне. Было жарко и душно, в куполе не хватало воздуха, моя куртка
запачкалась и промокла - не только от моего пота, но и от пота тесно
прижатых ко мне соседей. Но я не замечал этого.
Второй выступающий закончил свою речь тем же, что и первый: он долго
восхвалял радость Посвящения и приближающееся Конечное Единение. Под конец
мне уже почти не нужен был перевод Валкареньи, счастье слышалось в голосе
шкина, сквозило в его дрожащей фигуре. А может, я безотчетно читал его
чувства. Но я не могу читать на таком расстоянии, разве что душевное
волнение объекта очень уж велико.
На помост взошел третий, он говорил громче других. Валкаренья не
отставал.
- Это женщина. Она родила своему мужу восьмерых детей, у нее четыре
сестры и три брата, всю жизнь она трудилась на земле, она...
Внезапно ее речь оборвалась - в конце длинного монолога она несколько
раз резко свистнула. И умолкла. Все присутствующие, как один, засвистели в
ответ. Великий Чертог наполнился жутковатым эхом, все шкины вокруг нас
стали раскачиваться из стороны в сторону и свистеть. Женщина наблюдала за
происходящим, приняв скорбную согбенную позу. Валкаренья начал переводить,
но на чем-то споткнулся. Лори подхватила повествование.
- Женщина рассказала им о великой трагедии, - прошептала Лори. - Они
свистят, чтобы выразить свое горе, показать, что они разделяют ее боль.
