Луиджи Малерба.
Змея
(Роман написан в 1966 году)
Ф.Двин, перевод с итальянского , 1992
OCR: С.Петров
Глава 1
Птицы летают, а я поплелся на вокзал пешком.
В Африке шла война. Солдаты шагали по улицам города в своей масайской
полотняной форме и с пробковыми башками, то есть с башками, набитыми
пробкой, или проще говоря - в пробковых шлемах. Направляясь по виа
Гарибальди к железнодорожной станции, они пели ту самую, известную всем
песню. Что им надо? Куда они? Что собираются делать? Наверно, солдаты очень
довольны, раз поют, говорил я себе. Мелодия песни постоянно звучала у меня в
ушах - ее пели или насвистывали на улицах и в кафе, она доносилась из окон
домов, если там включали радио. Радио пело даже ночью, а когда переставало
петь, то говорило и говорило, а потом опять пело не умолкая.
Чуть не на каждом углу появились тележки с бананами; моя мать их не
покупала, она боялась инфекции: ведь на кончике каждого банана - дохлое
насекомое.
- Бананы ужасно опасны, - говорила мать сыну и уводила его смотреть,
как другие дети едят мороженое.
Каждое воскресное утро мы шли пешком по виа Гарибальди до самой пьяцца
делла Стекката, где в зеркальной витрине улыбался краснорожий дяденька,
демонстрировавший форму нашей прекрасной родины, и направлялись к кафе
"Танара" на пьяцца Гранде. Мама останавливалась перед газетным киоском,
чтобы полюбоваться обложками журналов, а я, путаясь в ногах у официантов,
бегал от столика к столику, гонялся за детьми, слизывавшими капли мороженого
с вафельных стаканчиков.
Был там один мальчишка в небесно-голубом костюмчике, с розовой, как у
ангелочка, мордашкой, курносым, с круглыми дырочками носом и длинными
белокурыми локонами. Казалось, он явился прямо из рая. Рядом с ним я
чувствовал себя просто поросенком: башмаки у меня "просили каши", пуговицы
на рубашке все время отрывались, из носа текло, руки и коленки были черны от
въевшейся в них грязи, а ноги покрыты царапинами. Мальчишка подпускал меня
поближе, иногда даже улыбался и показывал свое мороженое, но стоило мне
подойти, как он неожиданно давал мне пинка. Я начинал действовать
осторожнее, старался подходить к нему сзади, на цыпочках, иногда даже
башмаки снимал и подкрадывался босиком. Звали мальчишку скорее всего
Альфонсо, потому что мать ласково называла его Фонцо или Фонцино. Он обожал
земляничное мороженое. Мать у него была толстая, с гладким, блестящим лицом.
Красивая. Моя мама рядом с ней казалась жалкой дурнушкой - такая она была
нечесаная, худющая.
Я готов был целый день бегать от столика к столику, от одного ребенка к
другому.
- Ну почему ты у меня такой ненасытный? - говорила мама.
Мороженое в кафе "Танара" делал собственноручно сам хозяин синьор
Танара из свежих фруктов и свежайшего молока, которое доставляли из
Викофертиле. У него было самое лучшее мороженое в городе, и многих удивляло,
что он не открывает настоящую фабрику. Все знали: он кладет в мороженое
настоящие яйца, тогда как другие пользовались яичным порошком - из Китая,
разумеется. В разговорах часто упоминался этот желтый китайский порошок. Все
желтое обязательно связывалось с Китаем. Например, желтые мячики, которые
продавал старичок под портиком муниципалитета. Выходит, и бананы были
китайскими? Они же желтые.
Мама говорила, что чревоугодие - смертный грех; из-за чревоугодия можно
попасть в ад.
Когда сезон мороженого заканчивался, мать водила меня смотреть, как
другие дети развлекаются в луна-парке, который работал круглый год на
Баррьера Витторио. Да, в нашем городе круглый год работал луна-парк, но
аттракционы на Баррьера Витторио славились, главным образом, тем, что билеты
там продавала девица с огромной грудью. Красивая. Вообще же это была самая
обыкновенная карусель: лошадки с облезлыми шеями и блохастыми гривами из
пакли. Позже на смену им пришли самолетики и ракеты на поднимающихся и
опускающихся стрелах.
Я рассказывал о мороженом и о карусели одному мальчишке с нашей улицы,
очень бедному, с коростой на коленках, а он пересказывал все другим
мальчишкам, еще более бедным и шелудивым. Просто удивительно, откуда берутся
другие мальчишки, еще более бедные и шелудивые, чем самый бедный и шелудивый
из всех. Ступеньки этой лестницы ведут все ниже и ниже, и где она кончается
- неизвестно.
Не могу сказать, что у меня было тяжелое детство, хотя все так считают.
Меня только смущает перспектива попасть в ад из-за Фонцино и других детей из
кафе "Танара". Ну и еще кое-что по мелочам. А вообще, мое счастье, счастье
ребенка, покрытого коростой, как бы по цепочке распространялось на других. Я
- звено в этой цепи, счастливчик.
Забежав вперед, чтобы не описывать вам все подряд, расскажу лишь о том,
как виа Гарибальди наполнялась сильнейшим запахом духов в полдень и в пять
часов вечера, когда на нее высыпали работницы "ОПСО" и "Дукале" - двух
парфюмерных фабрик. Волны сладковатого аромата возвещали о появлении девушек
в голубых халатах. Они разъезжались по пригородам на велосипедах, и из-под
голубых халатов виднелись ноги, крутившие педали. На этой улице и в волнах
этого аромата созревали и ширились мои представления об идеале женской
красоты. Со временем ароматы исчезли, опять заговорило радио и стали
проходить строем солдаты, но уже с другой песней. На этот раз среди солдат
был и я. Я шел в ногу с остальными, но не пел эту, другую, песню, которая
тоже всем известна.
От последующих лет в памяти остались стужа, снег, ледяная корка на
руках, ледяной ветер в глаза, снег под ногами и в ботинках, мороз,
пробирающий до костей, пальцы-сосульки, холод, проникающий в легкие, режущий
кожу, как бритва.
- В аду хоть тепло, - говорила моя мать. А вот что бывает, когда
человек возвращается в свой город и думает, что он найдет его таким же,
каким оставил, хотя все постоянно изменяется: даже если ты выходишь за
сигаретами или прогуляться, что-нибудь обязательно изменится. Я ходил
взад-вперед по виа Гарибальди и смотрел на стены домов. Вот эта красная
стена не была красной, а если и была, то другого оттенка, говорил я себе,
эта мостовая не была покрыта чешуйчатым булыжником, не такими были и эта
церковь, и ее дверь, и этот магазин, и этот тротуар.
Радио не переставало говорить и петь, звуки радио вырывались из окон
кафе и Домов. Грохот трамваев и автомобилей наполнял воздух, людской говор
на улицах сливался с грохотом трамваев и автомобилей. Что вам нужно?
- Ничего им не нужно, - говорила моя мать. - Идут себе своей дорогой и
все.
По вечерам я выбирался на бульвар, садился на скамейку, слушал, словно
музыку, шелест листьев на платанах, а иногда, бывало, бродил вдоль реки,
вслушиваясь в шум воды. Но вода испаряется от жары или превращается в лед от
мороза, думал я. А с паром или со льдом разве поговоришь? На свете столько
людей, почему бы тебе не поговорить с ними? - спрашивала мама.
И я снова принимался бродить по улицам, трамваи все так же сновали
туда-сюда, и автомобили сновали, и люди. Куда они идут? думал я. Они идут по
своим делам, - говорила мать. - Пусть себе идут.
Я спорил с трамваями, с автомобилями, с людьми, проходившими по улице.
Моя жизнь была адом, но в аду, по крайней мере, тепло, а здесь
булыжники мостовой покрывались коркой льда, холод проникал в легкие,
морозный воздух резал кожу. Мне хотелось куда-нибудь улететь, как улетают
птицы. Поеду в Рим, - говорил я себе, там, по крайней мере, тепло. Птицы
летают, а я поплелся на вокзал пешком.
Кто первым бросил камень истины? Мужчина? Женщина? Пожалуй, не это
главное. Поиск надо вести в другом направлении, и прежде всего - установить,
о каком камне речь. Каковы вес, форма, цвет, плотность этого камня? Его
структура? Какой он - порфировый, стекловидный, пористый? Существуют
миллионы разновидностей. Каково его происхождение? Вулканическое
(плутоническое, рудное, эффузивное), осадочное или метаморфическое? Каменная
соль - тоже камень. Не исключено, что мужчина или женщина, первыми бросившие
камень истины, могли остановить свой выбор на обломке базальта
(вулканический туф). Нельзя априори исключить и песчаник. И кварц ведь
камень. Затем следует определить траекторию его полета, силу удара при
падении с учетом закона земною притяжения. Но пусть другие занимаются
поисками истины и ее связей. Это не твоя забота. Тебя должен интересовать
сам камень, что не так уж мало. Учти, никто не поспешит тебе на помощь, и
многие, наоборот, постараются помешать. Лучше делать свое дело тихо, тайком,
ибо только таким способом можно довести до конца великие начинания. И не
проси помощи у Создателя, потому что у Создателя своих дел достаточно.
Глава 2
Это восхитительно - петь и чувствовать, как звук зарождается у тебя в
груди и рвется наружу
Мне всегда было трудно найти собеседника. О чем говорят люди друг с
другом? Иду я иногда по улице и смотрю на людей: одни сидят в кафе и о
чем-то разговаривают, другие шагают по тротуару и беседуют, жестикулируя и
перебивая друг друга. И в машине водитель разговаривает с тем, кто сидит
рядом. И даже на велосипеде. Я имею в виду двух людей, едущих на велосипедах
и ухитряющихся переговариваться. Но о чем они говорят? Что они могут сказать
друг другу? Иногда бессонной ночью я слышу за окном голоса, а выглянув, вижу
двух-трех человек: сделают несколько шагов и останавливаются и говорят о
чем-то, потом снова сделают несколько шагов и опять говорят. Где эти люди
находят друг друга? Я пробовал заглядывать в кафе, но говорил там только с
официантом: один кофе, пожалуйста. Потом еще один.
С женщинами все по-другому, потому что с ними можно разговаривать без
слов. У меня с женщинами никогда трудностей не было. "Никогда" - это,
пожалуй, слишком сильно сказано, вернее будет - "почти никогда". А я не с
одной имел дело. Порядок был у меня с Лилианой, потому что ей от меня
требовались только анекдоты; с Баттистиной, которая вечно скучала; и с
Эрминией, тоже любительницей анекдотов. Наверно, многие мужчины рассказывают
анекдоты женщинам, И друг другу.
С женой до свадьбы мы разговаривали очень мало. Потом поженились и
теперь почти совсем не разговариваем.
В возрасте тридцати трех лет Сын Создателя погиб на кресте, я же открыл
для себя вокал - это ведь тоже способ самовыражения. И жизнь моя изменилась.
Я держу филателистический магазин на виа Аренула в Риме. Мои
покупатели, как правило, либо подростки, либо старики, и мне их очень жалко.
Потому что я их понимаю, хотя лично у меня никакого интереса к маркам нет
(да, я в них разбираюсь, но если говорить об интересе - нет, интереса нет).
Это своего рода порок или мания, как и всякое коллекционирование, и
предаются ему, чтобы оградить себя от других пороков или скрыть их, но
подлинного счастья коллекционер никогда не испытывает. Счастье надо искать в
другом. Человеку, имеющему сто марок, хочется иметь тысячу, а если у него их
тысяча, ему хочется иметь сто тысяч. На свете существует определенное
количество марок, но, даже если бы коллекционеру удалось заполучить их все,
он не стал бы счастливее, в этом я совершенно уверен.
Однажды ко мне в магазин зашел Фурио Стелла. Я знал его только по
фотографиям, которые печатали в газетах, когда его жену нашли убитой. Фурио
Стелла - известный музыкальный критик, специалист по итальянской полифонии,
он учился вместе с Торрефранкой, а потом еще год занимался в музыковедческом
