каждая из которых проходит аналогичные стадии возникновения, роста,
надлома и разложения.> подошел к этой проблеме с позиции ученого и назвал
сложившуюся ситуацию "экологией цивилизаций": огромное колесо, дескать,
медленно повернулось, и Восток снова стал источником жизни. Дискриминация
была неявной, но совершенно неумолимой. В крупных городах появились
индийские клубы. Американцы могли попасть туда лишь в качестве гостей, в
члены такого клуба их не принимали. Среди американок стало модно носить
сари и рисовать кастовые знаки на лбу. Посол Пак-Индии встретился с
президентом США - сари исчезли из магазинов, а в модных журналах появились
намеки на то, что носить знаки - дурной тон. Было время, когда еще можно
было эмигрировать в Индию - страну новых возможностей. Но желающих
оказалось так много, что Индии пришлось вводить жесткие ограничения и,
хотя теоретически возможность попасть туда оставалась, существовали
огромные сложности, поскольку, кроме всего прочего, для этого требовались
наличные деньги. Несмотря на то, что войны семидесятых заметно снизили
расовую напряженность в Штатах, там еще сохранились небольшие, но
влиятельные негритянские группировки, которые с ликованием приветствовали
усиление влияния темнокожей расы на события, происходящие в мире. К своему
негодованию, они очень скоро обнаружили, что пак-индийцы очень гордились
своим арийским происхождением и внесли в свои отношения с неграми лишь
ненависть, оставшуюся со времен напряженности на Фиджи и приведшую к
межрасовым войнам. Из жителей Пак-Индии только цейлонцы имели некоторую
примесь негритянской крови, явившуюся следствием древних африканских
вторжений. Но Пак-Индия относилась к Цейлону совсем как Америка к
Пуэрто-Рико во времена, предшествовавшие аннексии Пуэрто-Рико Бразилией.
Индийцы будут вести себя с американцами вежливо, даже приветливо, но
в любом разговоре с ними можно уловить убежденность, пронизывающую все, о
чем бы ни шла речь, что говорят они с представителем умирающей нации.
Нации, которая уже пережила период своего расцвета и время, когда она
влияла на решение судеб мира. Нации, которая должна неминуемого скатиться
к положению нищего просителя, чья свобода - лишь ничего не значащая
формальность.
У нас все было, подумал Дейк, а мы пустили по ветру наше богатство:
мы выдирали уголь, железо и нефть из недр теплой земли, растратили всю
нашу медь, леса и плодородные земли и швырнули их в лицо нашим врагам. Нам
удалось одержать над ними победу, и мы остались на пустой разоренной
земле. Можно ли было избежать такого конца? Чего мы не сделали и что
сделать было необходимо? Должны ли мы были использовать те знаменательные
события 1945 года и завоевать всю планету? Или нам следовало побросать
оружие, экономить ресурсы и смиренно умереть в тяжелые шестидесятые? Как
так получилось, что какие бы шаги мы не предпринимали, они оказывались
неверными, что пути, лежащие перед нами, так или иначе вели к катастрофе?
Ведь Англия тоже когда-то умирала и ей, как и нам, оставалось несколько
жалких лет, намеченных неумолимой судьбой, так почему же мы не в состоянии
извлечь уроков из ее поражений, почему не можем проложить новых дорог?
Ему пришло в голову, что ситуация, в которой оказалась страна, похожа
на парадокс, не имеющий объяснения. Более того, все попытки решить эту
загадку приводили к неминуемой гибели. Словно существовала некая холодная
и враждебная сила, разбивающая сердца людей.
А может быть, мы стали жертвами собственной глупости? И еще слепоты.
И неспособности увидеть и сделать вывод из очевидных вещей. А не похожи ли
мы на Дарвина Брэнсона: может, мы, как и он способны некоторое время,
иногда долго, делать добро, но неспособны сделать последний решительный
шаг? Ведь Брэнсон ослеп в самый критический момент.
Дейк вдруг подумал, что скажет на все это Патриция. Он страшился
встречи с ней. Казалось, она любила его во всех его проявлениях, зато
совершенно не в состоянии была понять того главного, что направляло его
поступки.
В Филадельфии, совершенно не пострадавшей во время войны, популярна
была такая шутка: поскольку большинство исполнительных органов
правительство вынуждено было эвакуировать в этот город и поскольку город
совершенно не подвергался бомбардировке, филадельфийцы объявили, что их
враг необычно проницателен и понимает, что уничтожив весь бюрократический
аппарат, он не только не причинит правительству США никакого вреда, а,
наоборот, окажет ему неоценимую услугу.
И даже теперь, когда людей терзал постоянный страх, казалось, что в
этом городе царит атмосфера какой-то необыкновенной защищенности. Даже
подземное строительство велось здесь с меньшим размахом, чем где бы то ни
было. Город напоминал строгую пожилую даму, шагающую через грязь, чуть
приподняв юбки, чтоб не запачкаться, но все время помнящую о приличиях, -
шагающую с таким мудрым и всепонимающим видом, как будто во времена своей
почти забытой юности эта старая леди выделывала бог знает какие штуки.
Резкое снижение скорости толкнуло Дейка вперед, но натянувшиеся ремни
удержали его от падения. А десятью минутами позже он уже направлялся в
старом дребезжащем такси к дому Патриции, который оказался неожиданно
скромным.
Отец Патриции умер в семьдесят первом году за неделю и два дня до
принятия закона о стопроцентном налоге на наследство. Его состояние
родилось в те далекие времена, когда первый Гундар Тогельсон занимался
нефтяным разбоем. С тех пор каждый Тогельсон увеличивал это состояние до
тех пор, пока в конце шестидесятых не был принят новый закон о взимании
семидесятипроцентного налога со всех доходов.
Не считая ценных подарков, которые Патриция регулярно получала от
своего отца и той суммы, которую ей пришлось уплатить в качестве налогов
на наследство, она унаследовала около пяти с половиной миллионов. В
настоящее время это было практически единственное оставшееся в целости и
сохранности состояние в стране. Чтобы избежать конфискационных налогов,
многие сумели перевести свои капиталы в более благоприятные в
экономическом отношении страны. Вот, например, из социалистической Англии
не один частный капитал вынужден был перебраться на Бермуды и в другие
страны.
Патриция Тогельсон, высокая хорошо сложенная девушка, чьи предки
наверняка были викингами, прочно вошла в жизнь Дейка. Но он знал, что
когда дело касалось денег, она становилась похожей на ртуть и кремень
одновременно. Особенно если надо было произвести какие-либо расчеты. И еще
она умела отыскать малейшие лазейки и проскользнуть сквозь них, если этого
требовали ее интересы. Они познакомились после того, как он между прочим
лягнул ее в своей статье, объявив, что она приняла участие в покупке
Индией земли, зная, что Вашингтон идет на уступки в своей налоговой
политике там, где дело касается вложений индийского капитала.
Патриция ворвалась в редакцию газеты на следующее утро, при этом
глаза ее напоминали две льдинки, губы были плотно сжаты, а волосы цвета
спелой ржи разметались по плечам.
Опершись обеими руками о его стол и с трудом сдерживая ярость, так,
что только неровное дыхание выдавало ее состояние, она заявила:
- Ты, приятель, суешь свой нос куда не следует.
- А вы, леди, анахронизм. Вы - самая настоящая пиратка.
- Из-за вас я потеряла вчера больше денег, чем вы сможете заработать
за всю жизнь.
- Ну, в таком случае, я приглашаю вас на ленч, чтобы компенсировать
урон.
Они свирепо посмотрели друг на друга, потом неожиданно улыбнулись,
затем громко рассмеялись и ушли из редакции вместе. Сначала они были
просто хорошими друзьями, несмотря на то, что их взгляды на жизнь
оказались прямо противоположными. Теплота их отношений поражала обоих,
поскольку оба были людьми весьма сдержанными. Они вдруг обнаружили, что
гораздо больше смеются, если они вместе. Однажды ноябрьским вечером перед
камином в ее маленьком домике, он, как бы между прочим, поцеловал ее и был
поражен тем, с какой силой его потянуло к ней.
Они были друзьями и, став любовниками, сумели сохранить свою дружбу.
Ростом она была почти шесть футов, но при этом прекрасно сложена. Они
часто шутили, что живут в мире, который для них слишком мал. И им совсем
не нужно было говорить о любви или женитьбе, чтоб сохранить верность друг
другу. В век, насмехавшийся над благоразумием, они старались вести себя
благоразумно. В какой-то момент их влечение друг к другу стало похожим на
помешательство. Но когда они поняли, каким опасностям они подвергаются и
что их поведение - лишь проявление слабости, они сумели освободиться от
наваждения и превратить свои отношения в нечто, похожее на отношения двух
алкоголиков, которые лишь иногда позволяют себе расслабиться. Они
интуитивно чувствовали, какие темы им не следует затрагивать в разговорах
друг с другом. А еще они знали, что оба являются гордыми, сильными людьми,
которые стремятся доминировать во всем и что, кроме всего прочего, у них
еще совершенно разные убеждения. Они могли бы уничтожить друг друга,
стоило им только этого захотеть. Но ему нравилось смотреть на ее волосы,
освещенные утренним солнцем, ему нравился ее смех, в котором звучала ее
привязанность к нему, ему нравилось обнимать ее в минуты близости.
Неминуемый взрыв произошел, когда он сказал ей, что заставило его
уйти из газеты. Сцена, последовавшая за его сообщением, была весьма
неприятной. Сражаясь за свои идеи, не отступая ни на шаг, каждый из них
понимал, что впереди их ждет одиночество и, наполненные болью
воспоминаний, ночи.
Водитель такси посмотрел на чаевые, пробормотал нечто вполне могущее
сойти за "спасибо" и дребезжащая машина с грохотом скрылась из вида. Дейк
шел по дорожке к дому, зная, что ни одна крепость в мире не защищена так
надежно, как этот маленький аккуратный домик, зная, что попав в
инфракрасные лучи, он сам превратился в мишень. Он остановился на крыльце
и стал ждать. Неожиданно дверь распахнулась и Дейк увидел на пороге
миловидную горничную-японку, которая улыбнулась ему золотозубой улыбкой и
сказала так, будто бы он тут был только вчера:
- Добрый вечер, мистер Лорин.
- Добрый вечер. А...
- Она знает, что вы здесь, сэр. Она сейчас спустится. Хотите
что-нибудь выпить, сэр? Коньяк? Я принесу в кабинет.
Дейк удивился. Кабинет предназначался для деловых встреч и сделок.
Друзей принимали в гостиной на веранде. Неужели Патриция догадалась?
Возможно, все гораздо проще: она хорошо его знала, знала, что он
непреклонен в своих убеждениях. А посему, вполне могла догадаться, что его
визит носит скорее деловой, нежели личный характер. Он уселся в одно из
огромных кожаных кресел. Горничная принесла бренди на черном подносе -
старинную бутылку, и две крошечных рюмки, похожих на колокольчики. Она
поставила поднос на маленький столик, стоявший около кресла, в котором
сидел Дейк и, не говоря ни слова, вышла.
Как только Дейк услышал шаги Патриции, он быстро встал и улыбнулся
ей, когда она вошла в кабинет. Ее ответная улыбка была гораздо сердечнее,
чем он ожидал. Как всегда, в жизни она показалась ему крупнее, чем в
воспоминаниях и гораздо более живой и энергичной. На ней были красные
брюки и такого же цвета ремень.
- Ты замечательно загорела, Патриция, - сказал он.
- Я только вчера вернулась из Акапулько.
- Развлекалась? - спросил он язвительно, держа ее теплые руки в
своих.
Она скорчила гримасу.
