Джон МАКДОНАЛЬД
БАЛ В НЕБЕСАХ
1
Наш мир, думал Брэнсон, ужасно похож на цирковое представление из тех
окрашенных в розовые тона и таких далеких воспоминаний детства, когда
купол цирка уходил под самое небо, а по арене вышагивали огромные кони.
Брэнсон отлично помнил клоуна в каких-то бесформенных лохмотьях, который,
вцепившись обеими руками в свою уродливую шляпу, неловко раскачивался на
натянутой под куполом проволоке. Кажется, вот сейчас клоун рухнет с этой
головокружительной высоты, и сердце замирает от ужаса, а ему вдруг
каким-то чудом, в последний момент, удается сохранить равновесие - правда,
лишь затем, чтобы начать свой безумный танец снова.
И почему-то веришь этому клоуну. Он выглядит будто оглушенный и,
похоже, невыносимо боится высоты, но все же изо всех сил пытается
доставить удовольствие публике. Попытки его кажутся какими-то жалкими и
робкими, особенно когда он достает из своих мешковатых одежд белые тарелки
и, постоянно теряя равновесие, отчаянно стараясь не поддаваться страху, не
очень-то ловко жонглирует ими. О, как сверкают его тарелки в огнях
прожекторов!
И представляешь себе, как он сделает какое-нибудь совсем уж неловкое
движение и его тело ударится о твердую землю... Хочется закрыть глаза,
чтоб не видеть, как это произойдет, но не смотреть нет сил. И вдруг его
движения становятся уверенными и точными, он сбрасывает бесформенные
лохмотья, и взору предстает подтянутый и стройный юноша в плотно
облегающем тело трико, который изящно раскланивается под аплодисменты
зрителей.
И ты радостно смеешься, глядя в глаза отцу, но чего стоило не
расплакаться, знаешь только ты.
А сейчас, казалось, за неумелыми движениями клоуна на высоко
натянутой проволоке следили все люди в мире. А клоун жонглировал атомным
оружием и еще сотней разнообразных - быстрых и не очень - способов
отделения души от тела. Он барахтался там, наверху, в свете прожекторов, а
мир напряженно следил за ним, зная, что когда он упадет, все исчезнет
навсегда: и цирк, и музыка, и девушка со слонами. И нервы людские натянуты
до предела: ведь и так уж слишком долго он под самым куполом вытворяет
свои шутки.
Вспоминая цирк детства все ждешь, когда же он расстанется со своими
мешковатыми одеждами и радостно примет аплодисменты всей планеты. Но
кажется, ожидание бессмысленно: он застрял там навсегда, он навечно
прикован к сияющим прожекторам.
Как-то раз, еще ребенком, Брэнсон видел в Музее Современного
Искусства восстановленный фильм Гарольда Ллойда. Уже в то время этому
фильму было лет пятьдесят. Человек в очках, поверх которых надета повязка,
ходил по стальным стропилам небоскреба - в те давние времена, когда здания
тянулись вверх к солнцу, а не опускались в теплую и безопасную глубь
земли.
Комедиант даже и не подозревал, что находится на головокружительной
высоте. Он куда-то бесцельно брел, выставив вперед руки. А если он делал
шаг в пустоту, то откуда-то снизу появлялась новая балка, как раз вовремя,
чтоб удержать его от падения. Фильм демонстрировался во время одной из
субботних программ, и Брэнсон не мог забыть, как вскрикивали дети, не
выдерживая напряжения старого немого фильма.
Может быть, правильнее было бы сравнить нынешний мир с этим
комедиантом - ведь клоун знал об опасностях, которые поджидали его,
комедиант же в абсурдном неведении просто куда-то шел.
Музея Современного Искусства больше не существует, а остаточная
радиация в районе уже настолько невелика, что в свинцовой обшивке
автобусов нет никакой необходимости. Ее, вероятно, оставили, чтобы было
что показывать туристам.
В начале семидесятых всем казалось, что вот сейчас клоун упадет, что
спасительная балка не успеет вовремя появиться и люди стали с новой
жестокостью уродовать чужие города, швыряя друг в друга то, что еще
осталось от богатства планеты. Победили явно демократические режимы. В
третий и последний раз пропахали армии всю Европу. И сбылись
многочисленные предсказания о том, что Европа превратится в самую
настоящую пустыню: несколько подчиненных государств, почти не имеющих
своих ресурсов, физически и духовно неспособных подняться с колен, ибо
главная их цель - выжить. И совершенно непонятно, как так случилось, что
мир опять спас себя, находясь уже у самого края пропасти.
Из всех сохранившихся промышленных держав только вновь объединившаяся
Пак-Индия оказалась в состоянии организовать новое наступление. Но ей это
было ни к чему. Времена безжалостной обязательной стерилизации оказали
такое поразительное воздействие на уровень жизни в стране, сделали ее
настолько жизнеспособной, что она смогла присоединить к своим владениям
Бирму, Таиланд, Цейлон, Малайский перешеек и жирный кусок Китая. Освоение
джунглей и пустынь дало Индии запасы полезных ископаемых, сравнимых разве
что только с Бразилией, правительство которой совсем недавно переехало в
Буэнос-Айрес.
Такого развития событий, подумал Брэнсон, тогда, в предвоенные годы,
не мог предвидеть никто. Коммунизм, как политическая теория, да и как
религия тоже, потерпел полное поражение, лишь только столкнулся с самым
заурядным желанием каждого человека жить так, как ему хочется, и сказочные
воздушные замки рассыпались. И снова, как и всякий раз, когда мир
балансировал на проволоке, ему каким-то невероятным и замечательным
способом удалось сохранить равновесие. Теперь главной демократической
силой в мире стала Пак-Индия, и Соединенные Штаты все пытались убедить
себя, что занимают равное с Индией положение, хотя каждому разумному
человеку было совершенно очевидно, что они - лишь младшие партнеры
могущественной державы. Под каблуком Индии оказались все страны Европы,
кроме разве Испании, все народы - даже те, которые образовались в
результате распада России. Общей судьбы не избежали также и Канада с
Австралией.
Однако время снова словно повернуло вспять, и на международной арене
появился враг - фашизм. Образовалась сильная тройственная коалиция. В нее
вошли Бразилия, захватившая три четверти южно-американского континента и
маршировавшая теперь с воинственными песнями под серебристыми знаменами
Гарвы; весь Северный Китай, с теми же песнями, правда, слегка на восточный
манер, шагающий за человеком по имени Стивен Чу; и наконец, Ирания, в
состав которой входили Аравия, Египет и большая часть Северной Африки,
грохочущая стальными подковами под руководством ренегата англо-египетского
происхождения Джорджа Фахди.
Когда безумные послевоенные годы остались позади, были проведены
новые жесткие пограничные линии: попробуйте только подойти к моим границам
- будете иметь дело с моими армиями, бомбардировщиками и ракетными
установками, так что не советую соваться в мои владения!
Мальтус <Мальтус Томас Роберт (1766 - 1834), английский экономист,
основоположник мальтузианства, считал что соответствие между численностью
населения и количеством средств существования может регулироваться
эпидемиями, голодом, войнами и непосильным трудом.> заявил бы, что данная
война была бесполезной: она уничтожила всего лишь семь миллионов человек.
Зато новых душ и ртов в мире каждый день появлялось восемьдесят тысяч. Это
Брэнсону было хорошо известно.
Целых восемьдесят тысяч, а в год - около тридцати миллионов. И
проблема огромного муравейника встает снова. Эти восемьдесят тысяч в день
и есть соломинка, которую надо суметь осторожно положить на очень
ненадежное строение. Постарайся, чтобы не дрожали руки, Господи, ты же все
делаешь не так. Я же объяснил тебе, как надо сделать, чтобы все
получилось. Так и делай, иначе...
Четвертая мировая война уже надвигалась, поднимаясь из глубин,
набирая скорость по укатанным дорогам, готовая взорвавшись уничтожить то
немногое, что еще осталось от мира. Но уж она-то должна стать последней.
Впрочем, как и предыдущие - только почему-то этого все не происходило.
Мир клоунов старался сохранить равновесие. Комедиант сделал шаг в
пустоту...
Брэнсон встал из-за стола и подошел к окну. Снять контору с настоящим
окном стало недорого, если вы, конечно, не из пугливых. В дорогом же офисе
вместо окна вы непременно увидите хитро сделанную диараму. Появившись на
свет, подземная архитектура немедленно испытала необходимость в
психологах. Ведь если человеку приходится жить и работать под землей, у
него хотя бы должна быть иллюзия того, что он находится на поверхности,
поскольку он все-таки не крот, а человек.
В ярких шумных сумерках Площади Новых Времен, на глубине десяти
этажей под землей, медленно двигались толпы людей. Американские машины
пыхтели, пробираясь по улицам города, с треском и грохотом их моторы
работали на низкокачественном бензине. Время от времени перед глазами
Брэнсона проплывали "Таджи" и "Брахмы", машины, стоимость и содержание
которых были так высоки, что простому смертному даже и мечтать о них не
стоило. Самые лучшие автомобили в мире производились в Индии.
Автомобильная фирма "Тама" конструировала роскошные и мощные машины, в то
время как фирма в Детройте, или точнее, то, что от нее осталось, вынуждена
была производить автомобили из искусственных материалов, с учетом экономии
топлива. Да и модели детройтская фирма выпускала одни и те же из года в
год. Брэнсон знал, что в некоторых иностранных машинах сидят туристы из
Пак-Индии. Порой было нелегко смириться с их высокомерием и уверенностью,
что в Индии все в тысячу раз лучше, чем в Штатах. При этом, если вы не
говорили ни на хинди, ни на тамильском, им почему-то казалось, что вы их
тем лучше поймете, чем громче они станут с вами разговаривать. Со стороны
это выглядело весьма странно. Как-то так получилось, что они стали
нахальной новой нацией, вроде юного великана, родившегося из пепла и
быстро набиравшего силу.
Но Брэнсон знал, что обращаться с ними надо деликатно. Страна, к
сожалению, нуждалась в их туристских рупиях.
Их президент Гондол Лол отличался таким же точно высокомерием, что и
все его сограждане. Казалось, из всего, что производила Америка, Индия
признавала полностью и без оговорок только красоту длинноногих американок.
Брэнсон забыл на время об усталости, накопленной им за последний год,
когда подумал, что теперь, благодаря его усилия, приближающаяся война
может быть остановлена, а барабаны и горны снова замолчат. Эту секретную
миссию ему доверил мудрый и дальновидный президент Соединенных Штатов,
Роберт Энфилд. С практической точки зрения все свелось к самой обычной
сделке. Энфилд и некоторые другие лидеры понимали, что экономика не
выдержит еще одной войны. Индия не добьется ничего, просто выдвигая свои
требования, а просить что-либо они отказывались. Тройственная коалиция не
желает ничего обсуждать непосредственно с Индией. И Соединенные Штаты
стали как бы связующим звеном между ними.
То, что Дарвин Брэнсон видел в Буэнос-Айресе, Александрии, Шанхае и
Бомбее еще раз убедило его в давно известном: человек по природе своей
скорее добр, чем злобен, но еще не понял, что весь мир охвачен страхом. И
вот теперь, наконец, кажется, наступает время благородных людей.
Он вынужден был проделать все необходимое тайно. Встречи устраивались
в укромных уголках, в дешевых конторах, вроде этой. Еще две встречи, и
можно будет заключить сделку: Новое соглашение о взаимопомощи,
