что бить женщин некрасиво, но Вирджиния Додж уже перестала
быть женщиной, она превратилась в нечто неодушевленное,
непохожее на человеческое существо, так что я не считаю ее
женщиной, и обращаться с ней буду соответственно.
Она - Вирджиния Додж.
И я ненавижу ее.
Я не думал, что способен на такие сильные чувства, но она
возбудила их во мне, сделала меня способным испытывать
глубокую ненависть и злобу. Я ненавижу ее и ненавижу себя
за это, отчего моя злость становится еще сильнее. Вирджиния
Додж превратила меня в зверя, ослепленного причиненной ему
болью. И самое интересное, что это даже не моя боль. Щека
не считается, меня раньше били больнее. Но то, что она
сделала с Мисколо, с Анджеликой и с Мейером, я не могу
простить и не могу оправдать ни чувствами, ни разумом. Эту
боль причинил неодушевленный предмет по имени Вирджиния Додж
живым человеческим существам, которые не сделали ничего
плохого этому предмету. Они просто находились в одной
комнате с ним, и он использовал их, превратив в ничто.
Вот почему я ненавижу так сильно.
Я ненавижу, потому что я... и все прочие в этой
комнате... позволили этой дряни так унизить нас, лишить
человеческого облика, человеческого достоинства, дарованного
богом, и когда мы подчинились ей, то все, и я в том числе,
стали просто кучей дерьма.
Я здесь, Вирджиния Додж.
Меня зовут Коттон Хейвз, и я стопроцентный белый
американец, протестант, воспитанный богобоязненными
родителями, которые научили меня отличать правду от лжи,
обращаться с женщинами вежливо и по-рыцарски, а ты
превратила меня в дикого зверя, живущего по закону джунглей,
ненавидящего тебя, готового убивать.
Жидкость в этой бутылке не может быть нитроглицерином.
Вот что я думаю, Вирджиния Додж.
Или по крайней мере что я хочу думать. Я еще не уверил
себя в этом. Но я стараюсь сделать это, Вирджиния, я очень
сильно стараюсь. Мне не надо уверять себя, что я тебя
ненавижу. Ненависти во мне уже много и становится все
больше. Берегись, Вирджиния Додж, скоро я скажу себе с
полной уверенностью, что твоя бутылка с нитроглицерином -
большой блеф.
Берегись, Вирджиния, потому что я убью тебя".
Ответ пришел к нему неожиданно.
Иногда так бывает.
Карелла оставил Алана Скотта в старом особняке, прошел
через молчаливый дом, где царила тишина, как бывает всегда,
когда в доме смерть, вошел в холл с хрустальными
канделябрами и резным зеркалом. Он взял свою шляпу со
столика с мраморным верхом, стоявшего перед зеркалом, думая
о том, почему он сегодня надел шляпу, которую носил очень
редко. Потом вспомнил, что вчера еще был без шляпы, и
понял, что богатство обладает свойством внушать какую-то
робость даже такому человеку, как он.
Нельзя быть нетерпимым, подумал он, мы не можем обвинять
богачей в том, что им не пришлось испытать экстатическую
отрешенность бедности.
Мрачно улыбаясь, он посмотрел в зеркало, надел на голову
шляпу и открыл тяжелую входную дверь орехового дерева.
Кругом было темно. На другом конце дорожки, ведущей к дому,
горела одна лампа. Пахло горящим деревом.
Карелла смотрел на дорогу, думая об осени, смолистом
дыме, от горящего дерева и тлеющих листьев и о том, как
приятно видеть кусок сельской жизни в самом центре города.
Как хорошо жить за городом и жечь опавшие осенние листья!
Он оглянулся и посмотрел через плечо, туда, где находился
гараж. На фоне звездного неба выделялась человеческая
фигура, гигантский силуэт, очевидно, один из братьев. У его
ног горел небольшой костер, от которого шел смолистый дым.
Один из великолепных братьев. Скотт, жег опавшие листья.
Такое занятие больше подходило Роджеру или управляющему,
неужели во владениях Скотта не было управляющего? Ах, какая
жалость, нет управляющего, который бы жег...
Тогда-то и пришла к нему эта мысль.
Дым от горящего дерева.
Дерево.
И один из братьев сам развел костер.
Дерево, дерево! О господи, дерево, конечно!
Карелла быстро повернулся и зашагал назад по направлению
к гаражу.
"Как закрыть дверь? - думал он, и догадка, становясь все
яснее, вызвала широкую, почти идиотскую улыбку. - Как
закрыть дверь снаружи, чтобы казалось, что она заперта
изнутри?
Прежде всего надо сорвать с дверной рамы задвижку так,
чтобы, когда дверь будет взломана, задвижка казалась
оторванной в то время, как взламывали дверь. Это первое,
что было сделано, и это полностью объясняет следы на
внутренней стороне дверной рамы. Разве лом мог бы
проникнуть так далеко внутрь? О чем ты думал, Карелла,
идиот?
Значит, сначала надо сорвать задвижку.
Старик уже задушен и лежит на полу, в то время как убийца
возится с задвижкой, осторожно отрывая ее от рамы, чтобы она
висела на одном шурупе. Позже она будет казаться
действительно сорванной в то время, как взламывали дверь.
Потом на шею старика накидывается петля, один конец
веревки забрасывается за балку, и убийца тянет его, чтобы он
висел, на несколько футов не доставая до пола. Он очень
тяжелый, но убийца такого же сложения, и адреналин, проходя
по телу, прибавляет ему силы. К тому же надо поднять
старика всего на несколько футов. Потом он поворачивается к
двери и привязывает веревку к дверной ручке.
Старик висит на веревке на другом конце комнаты.
Убийца приоткрывает дверь. Это не очень трудно. Ему
надо приоткрыть ее лишь настолько, чтобы проскользнуть
сквозь щель в коридор. Теперь он выходит, и тяжесть старика
тянет дверь, так что она закрывается снова. Внутри на
дверной раме задвижка висит на одном шурупе.
Убийца в коридоре, и теперь перед ним новая задача:
сделать так, чтобы дверь казалась запертой, чтобы он и его
братья не могли открыть ее даже все вместе.
Как же решить эту задачу?
Использовать одно из древнейших приспособлений, известных
человечеству.
Кто мог это сделать?
Им мог быть только тот, кто первым открыл дверь, первый,
кто подошел достаточно близко, чтобы..."
- Кто здесь? - спросил голос.
- Марк Скотт? - спросил, в свою очередь, Карелла.
- Да. А кто это?
- Я. Карелла.
Марк подошел ближе к костру. Дым поднимался, заслоняя
его лицо. Огонь, уже догорающий, бросал дрожащие блики на
его плоский лоб и скошенные скулы.
- Я думал, что вы давно ушли, - сказал Марк. В руках он
держал тяжелую кочергу, которой помешивал тлеющие головни;
огонь вспыхнул с новой силой, осветив желтыми бликами его
лицо.
- Нет, я еще здесь.
- Что вам надо? - спросил Марк.
- Вас, - коротко ответил Карелла.
- Не понимаю.
- Вы пойдете со мной, Марк.
- Почему?
- Потому что вы убили своего отца.
- Не будьте дураком.
- Я считаю, что был очень умным, - ответил Карелла. - Вы
сожгли его?
- Что я сжег? О чем вы говорите?
- Я говорю о том, как вы заперли дверь снаружи.
- У этой двери нет наружного замка, - спокойно сказал
Марк.
- То, что вы использовали, было не хуже замка. И чем
сильнее нажимать на него, тем он становился эффективнее, тем
крепче закрывалась дверь.
- О чем вы говорите? - повторил Марк.
- Я имею в виду клин, - сказал Карелла, - простой
деревянный треугольник. Клин...
- Не понимаю.
- Прекрасно понимаете. Клин. Простой треугольный кусок
дерева, который вы загнали под дверь узким концом вперед.
Всякий нажим на дверь извне заставлял дверь плотнее
закрываться.
- Вы сошли с ума. Мы должны были взломать эту дверь
ломом. Она была заперта изнутри. Она...
- Дверь держал ваш деревянный клин, оставивший, между
прочим, вмятину внизу, на металлической полосе, которой
оббиты края двери и дверная рама. Лом только наломал кучу
щепок. Потом вы подошли к двери. Вы, Марк. Вы подошли,
стали возиться с дверной ручкой и выбили клин из-под низа
двери, так что дверь теперь была открыта - заходи, кто
хочет. Потом, конечно, вы и ваши братья смогли войти, хотя
ваш отец продолжал висеть, привязанный к дверной ручке.
- Это смешно, - сказал Марк, - откуда вы...
- Я увидел, как Роджер выметал щепки. Бесформенные куски
дерева и ваш клин. Хороший камуфляж - эти щепки. Они горят
в вашем костре? Щепки? И клин?
Марк Скотт ничего не ответил. Он поднял руку раньше, чем
Карелла кончил говорить, замахнулся кочергой и нанес удар,
словно бил бейсбольной ракеткой, к чему Карелла бы
совершенно не готов. Удар пришелся ниже подбородка, от
острых железных зубцов остались глубокие царапины.
Закружилась голова. Марк снова замахнулся. Карелла,
покачнувшись, шагнул вперед, вытянув руки, и тяжелое железо
упало на его правую руку, ниже запястья.
Рука повисла, потеряв чувствительность. Карелла
попытался поднять ее и достать свой револьвер, лежавший в
правом брючном кармане, но рука не слушалась его. Он
проклинал свою беспомощность, заметил, что кочерга опять
поднимается для следующего удара, и понял, что этот удар
будет для него последним и отправит его прямиком в мутные
воды Гарба.
Он нагнулся, нырнул под руку Марка, и кочерга ударила по
пустому месту. Тогда Карелла выбросил левую руку и схватил
Марка за неплотно завязанный узел галстука. Марк, потеряв
равновесие из-за своего неудачного удара, быстро откинулся
назад, а Карелла бросился вперед, толкнул великана,
одновременно туго натянув его галстук.
Марк упал, уронил кочергу и раскинул руки, чтобы смягчить
падение. Карелла упал на него, понимая, что ему следует
всячески избегать контакта с руками Марка, которые уже
однажды задушили человека.
Отчаянно барахтаясь, они молча катались по земле,
приближаясь к костру. Марк старался схватить Кареллу за
горло, но Карелла не выпускал из рук галстука Марка,
затягивая его на шее, как петлю. Они прокатились по еще
горячим углям костра, от которых полетели искры на жухлую
траву, и почти потушили его. Карелла отпустил галстук,
вскочил на ноги и, поскольку его правая рука бездействовала,
а левой он не умел как следует пользоваться, отступил,
ударив Марка ногой в левое плечо так, что тот повалился на
землю, несколько раз перевернувшись.
Карелла подбежал к нему.
Он наносил удары снова и снова, пользуясь ногами с
точностью боксера. Потом извернулся изо всех сил и, достав
из правого брючного кармана револьвер, направил на Марка
38-й калибр, зажав его в кулаке.
- Ладно, вставайте, - приказал он.
- Я ненавидел его, - сказал Марк. - Я ненавидел его с
тех пор, как научился ходить. Я желал ему смерти с того
дня, как мне исполнилось четырнадцать лет.
- Вы получили то, чего хотели. Вставайте.
Марк поднялся.
- Куда мы идем? - спросил он.
- В участок, - ответил Карелла. - Там будет более мирная
обстановка.
Глава 18
_ Где же он? - нетерпеливо спросила Вирджиния Додж,
подняла голову и посмотрела на стенные часы. - Почти 7.30.
Разве он не должен вернуться в участок и доложить?
- Должен, - ответил Бирнс.
- Куда же он провалился? - Она ударила кулаком левой
руки по столу.
Хейвз внимательно смотрел на нее. Бутылка покачнулась.
Взрыва не было. "Это вода, - подумал Хейвз. - К чертовой
матери, это ведь вода!"
- Тебе когда-нибудь приходилось ждать, Марсия? -
спросила Вирджиния. - Мне кажется, я сидела в этой комнате
всю жизнь.
Тедди смотрела на нее без всякого выражения.
- Ты проклятый сука, - сказала Анджелика Гомес, - тебе
надо ждать черта в ад, грязный сука.
- Она сердится, - Вирджиния улыбнулась, - испанский лук
сердится. Успокойся, чикита, подумай только, твое имя
появится завтра в газете.
- И твоя имя тоже, - ответила Анджелика, - и, может быть,
в колонка "умерший".
- Очень сомневаюсь. - Лицо Вирджинии стало мрачным. -
Газеты будут... - Она остановилась. - Газеты, - повторила
она, и на этот раз ее слова прозвучали так, будто она
сделала какое-то открытие...
Хейвз, внимательно наблюдавший за Вирджинией, увидел, что
она старается что-то припомнить.
- Я помню, что читала статью о Карелле в одной газете.
Там говорилось, что его жена... - она замолчала, - что его
жена глухонемая. - Вирджиния посмотрела на Тедди. - Что
