она что? Она -- реорганизованное Время... Любая. Даже птичкина. Потому что
звук -- или там нота -- он секунду занимает, и другой звук секунду занимает.
Звуки, они, допустим, разные, а секунды -- они всегда те же. Но из-за звуков,
Публий, -- из-за звуков и секунды становятся разными. Спроси канарейку свою --
ты же с ней разговариваешь. Думаешь, она о чем поет? о Времени. И когда не
поет -- тоже о Времени.
Публий. Я думал -- просто жрать хочется. Когда поет -- надеется. Не поет --
бросила.
Туллий. Кстати, я тут ей проса достал. Два кг. Больше денег не было.
Публий. Знаю. На виа деи Фунари купил.
Туллий. Ага, в "Сельве". Откуда ты знаешь?
Публий. Претор сказал... Это где та стела, на которой "Мементо Мори" написано?
Туллий. Ага. Я там гетеру одну когда-то знал. Совершенная прелесть была.
Брюнетка, глаза -- как шмели мохнатые. Своих павлинов держала. Грамоте знала;
с богдыханом китайским была знакома... Откупщик ее, за которого она потом
своим чередом замуж вышла, эту "Сельву" и открыл -- птичьим кормом чтоб
торговала, при деле была. Скотина он был порядочная, с мечом за мной по всему
Форуму гонялся...
Публий. Звучит элегически.
Туллий. Это от избытка глаголов прошедшего времени.
[Пауза.]
Пофехтуем?
Публий. С утра пораньше? Как сказала девушка легионеру.
Туллий. Именно. Размяться. Кровь разогнать... Взвешивался сегодня?
Публий. Нет еще. Но вчера -- да. Та же самая история -- полнею. Почему это,
интересно, прибавить гораздо проще, чем потерять? Теоретически должно быть
одинаково просто. Либо одинаково сложно. ([Встает и подходит к пульту.]) Мечи
или кинжалы?
Туллий. Мечи. А то у тебя изо рта...
Публий. У меня только пахнет. У тебя вываливается... Парфянские или греческие?
Туллий. Греческие.
Публий ([нажимая на кнопку пульта, где появляется текст заказа]). Что все-таки
природа хочет сказать этим? Что увеличиваться в объеме -- естественней, чем
уменьшаться?
[Появляются мечи; Публий и Туллий разбирают их, продолжая беседовать.]
И -- до каких пределов? То есть, с одной стороны, когда развиваешься -- из
мальчика в мужа -- то увеличиваешься. На протяжении лет примерно
двадцати-тридцати. И -- возникает инерция. Но почему именно живот? Оттого что
вперед двигаешься, что ли?.. С другой стороны -- куда двигаешься-то? Известно,
куда. Где он вообще не понадобится. Ни его отсутствие. На том-то свете...
Туллий ([примеряясь к мечу]). Может, чем больше объем, тем подольше на этом
задержишься. Гнить, по крайней мере, дольше будешь. Распад, Публий, тоже форма
присутствия.
Публий. Да -- если не кремируют. От претора, конечно, зависит. ...Начали! До
первой крови.
Туллий. До первой крови.
[Фехтуют.]
Публий. Но если увеличиваться ([выпад]) естественно, то уменьшаться ([отскок])
-- искусственно.
Туллий. А что плохого в искусственном? ([Выпад.]) Все искусственное
естественно. ([Еще выпад.]) Точней, искусственное начинается там, где
естественное ([отскок]) кончается.
Публий. А где кончается ([выпад]) искусственное?
Туллий. Весь ужас в том, Публий ([контрвыпад]), что искусственное нигде не
кончается. Естественное естественно и кончается. ([Теснит Публия к его
алькову.]) То есть становится искусственным. А искусственное не кончается
([выпад]) нигде ([еще выпад]), никогда ([еще выпад]), ни под каким видом.
([Публий падает в альков.]) Потому что за ним ничего не следует. И, как
сказано у поэта,
это хуже, чем детям
сделанное бобо.
Потому что за этим
не следует ничего.
Публий. У какого поэта?
Туллий. У восточного.
Публий. Может, искусственное, если долго продолжает быть искусственным, в
конце концов становится естественным. Яичко-то становится курочкой. А ведь,
глядя со стороны, ни за что не скажешь. Изнутри -- тоже вряд ли. Потому что
искусственным выглядит... Мне всегда казалось, Туллий, на яичко глядя, --
особенно утром, когда разбиваешь, чтоб глазунью сделать, -- что существовала
некогда цивилизация, наладившая выпуск консервов органическим способом.
Туллий. В этом смысле мы все -- консервы. Чья-то будущая яичница. Если,
конечно, не кремируют... Меч возьми.
Публий ([нехотя выбирается из алькова]). Отяжелел я. Вот в Ливии, помню...
([Внезапно в сердцах.]) Да на кой ляд эту форму поддерживать! Худеть! Особенно
-- если чья-то будущая яичница... Либо если кремируют... Да и тебе же лучше:
чем я толще, тем больше пространства занимаю. Тем больше тебе времени этого
твоего остается-- Ведь всем все равно, с тебя начиная, есть ли Публий Марцелл,
нет ли его. И если даже есть, какое кому дело, как он выглядит. Кого это
интересует? Богов? Природу? Цезаря? Кого?.. Богам вообще на все положить.
Цезарю -- тоже. В этом смысле он -- точно помазанник ихний. Природе?..
Безразличны ли природе очертания дерева?
Туллий. Похоже на тему для диспута.
Публий. Я думаю, природе на силуэт дерева накласть! Хотя оно его четыре раза в
году меняет. Но в этом-то безразличие и сказывается. Пресыщенность. Листики
обдирает... А у него, может, только и есть что листики. Оно, может, всю дорогу
только тем и занято было, что их пересчитывало. Денежку свою зелененькую
золотую... И -- рраз...
Туллий. Ну, распустил сопли. Меч, говорю, возьми... И вообще -- вечнозеленые
тоже есть. Лавр, допустим. Хвоя. И так далее.
Публий. Меч я, допустим, могу взять. Дальше что? Скрестим мы их. Разойдемся.
Выпад, контрвыпад, дистанция... Дальше что? Устанем. Дальше что? Ты выиграешь
-- я проиграю. Или наоборот. Какая разница? Кто этот поединок увидит? Даже
если я тебя убью -- или наоборот. Хотя мы договорились. До первой крови. Но --
кто это увидит? Кто это добро смотреть станет? Тем более в прямой трансляции.
Даже претор не будет. Претор это в записи посмотрит и, если смертоубийства
нет, еще, неровен час, запись сотрет. В конце рабочего дня. Не потому, что
пленки жалко или бобины тоже смазывать надо: потому что сюжета нет.
Туллий. Нет. Они пишут все без разбору. Стирать им декретом запрещено. Мало ли
-- можно почерк преступника установить. Даже если преступление и не
совершено. Все равно -- почерк. Возможного преступника. Чтоб раскрыть возможное
преступление. Что есть формула реальности... Так что сюжет есть, Публий. Сюжет
всегда возникает независимо от автора. Больше того -- независимо от
действующих лиц. От актера. От публики. Потому что подлинная аудитория -- не
они. Не партер и галерка. Они тоже действующие лица. Верней, бездействующие.
У нас один зритель -- Время. Так что -- пофехтуем.
Публий ([нехотя беря меч]). Ну, от этого зрителя аплодисментов хрен
дождешься. Даже если выиграешь. Тем более если проиграешь. Гарде.
[Фехтуют.]
Туллий. Потому что выигрыш ([выпад]) -- мелодрама и проигрыш ([снова выпад])
-- мелодрама. ([Отступая под натиском Публия.]) Побег -- мелодрама,
самоубийство -- тоже. Время, Публий, большой стилист... ([Наступает.]) Публий.
Что же ([защищаясь]) не мелодрама? Туллий. А вот ([выпад]) -- фехтование.
([Отступает назад.]) Вот это движение -- взад-вперед по сцене. Наподобие
маятника. Все, что тона не повышает... Это и есть искусство... Все, что не
жизни подражает, а тик-так делает... Все, что монотонно... и петухом не
кричит... Чем монотонней, тем больше на правду похоже.
Публий ([бросая меч]). Туше; но так можно махаться до светопреставления.
Туллий ([продолжая еще некоторое время проделывать соответствующие движения
мечом]). И во время оного. И после. И после-после-после-после... До первой
крови. До второй. До-последней-капли-крови... Вот -- почему -- люди --
воюют... Уфф... Мы ж договаривались: до первой...
Публий. Ты мне колено задел.
Туллий. Ох, прости. Не заметил. Надеюсь, несерьезно.
Публий. Пустяки. Царапина. Как сказал лев гладиатору...
Туллий. Вата и йод в аптечке. Перевяжи... Пойду душ приму, потный весь.
Публий ([задумчиво]). Не-е, пусть сочится. По крайней мере, доказывает, что --
еще не статуя. Не из мрамора. Что -- не классик. Поскольку есть колено. Вполне
-- в своем роде -- классическое. Не хуже, чем у "Бдения Алкивиада". Хотя видел
только копию. Или -- "Дискобола". Тоже копия. И там не колено главное... Все
равно -- классическое. Таким коленом наместники местных царьков давят. На
мокром полу мраморной купальни. На своей загородной вилле. Вечер лилового
цвета... Светильники в нишах трепещут, масло плавится. Пальмы кронами
перешептываются, как ожившие иероглифы. И царек, сучара, на мокром полу
извивается, воздух ртом ловит. Не-е, хорошее колено. Римское. Что бы там
Туллий ни наговаривал на пленку... Пусть сочится... пусть. И даже еще
расковыряю. ([Берет меч и, морщась, надрезает кожу: после этого выдавливает
пальцами из надреза кровь. За этим занятием -- надрезыванием и выдавливанием
-- и застает его выходящий из душа Туллий. Некоторое время он наблюдает за
Публием, потом делает шаг к нему.])
Туллий. Ты что?! Совсем охренел!? Прекрати сию же минуту! Варвар, мать твою!
Дикарь! Где вата?
Публий ([поднимая глаза, в которых слезы]). С легким паром, Туллий.
Туллий. Идиот недоделанный! ([Кидается к аптечке, достает йод и вату и
бросается назад.]) Вспомнил свои азиатские штучки. Сколько волка ни корми...
([Наклоняется к Публию, чтоб перевязать колено.]) Люди на Канопус
высаживаются, а тут...
Публий ([отмахивается]). Оставь меня в покое! Не трогай.
Туллий. Ну да. Сейчас мы впадем в транс. Начнем раскачиваться. Знак себе на
лбу нарисуем. И споем что-нибудь лишенное текста. Так, да? ([Снова
наклоняется к Публию.]) Дай ногу, не дури!
Публий. Отойди, говорю. ([Делает угрожающий жест мечом.]) Оставь меня в покое.
Не трогай. Пусть сочится...
Туллий. Да прекрати ты этот...
Публий. Пускай сочится. Она, может, единственное доказательство, у меня
оставшееся, что я действительно жив. А ты ее остановить хочешь. На кого ты
работаешь?
Туллий. Ты... по-моему... сошел с ума.
Публий. Телекамеры эти вокруг. Всех подозревать начинаешь. Почем я знаю, что
ты не робот. С камерой встроенной. Вживленной органически. Может, даже помимо
твоей воли. Еще при Тиберии эксперименты начали. Я читал. На зайчиках. Тем
более -- вернулся. Тогда и вживили... Пускай сочится. По крайней мере, хоть
буду знать, что сам -- не робот. А то сомневаться начал... может, все -- все --
тебя включая -- на пленку записано. И мне показывают. Стереоскопически.
Включая запахи. Как сад и лебеди. Или берег моря. Потому и декорация одна и
та же: бюджет ограниченный. Или -- классицизм. Три единства блюдут. И почему бы
и нет? Если между классицизмом и натурализмом выбирать, я бы и сам классицизм
выбрал. И почему отказывать компьютеру в снобизме? Снобизм тоже форма отчаянья,
в конце концов, классицизм в него запрограммирован. Не с потолка взялся. И
говоря о потолке, Туллий, смотрю я на него и не знаю: я ли на него смотрю --
или он на меня смотрит...
Туллий. Чего ты городишь?..
Публий. Весь вопрос в том, на кого ты работаешь. Что я на него смотрю, это и
ежу ясно. Что он на меня... но если да, если он осуществляет за мной
наблюдение -- то он мне больше внимания уделяет, чем я ему. И кто тогда здесь
одушевленный объект? Конечно, если ты не робот, то тогда внимание его
распыляется... Нет, пусть сочится... Он этого еще не видел. Что-то
новенькое...
Туллий. Перевяжи, говорю. Смотреть противно.
Публий. Значит -- не робот... Хотя, с другой стороны, я бы тоже трещины в
потолке забздел..! Трещина-то не записана. Только возможность катастрофы
отличает реальность от фикции.
Туллий. Мелодрама. У всех варваров врожденное чувство мелодрамы.
Публий ([кричит]). Должен же я знать место, в котором умру!!!
Туллий. А-а-а... вон оно что. ([Кидает Публию бинты и вату.]) На, перевяжи.
([Отходит к окну: начинает, глядя в окно, говорить, но потом спохватывается и
поворачивается сначала лицом, потом -- спиной к публике. Когда он стоит
спиной, он как бы подпирает воображаемую стену, которой служит рампа.]) Люди,
Публий... люди делятся на тех, для которых важно -- где, и на тех, для которых
