Туллий. Ювенал... эх, добавим историков. Плиний, Тацит, Саллюстий...
Публий. Плиний, Тацит, Саллюстий... спать -- хочется-а...
Туллий. Прими [снотворное]. У тебя же есть.
[Пауза, во время которой занавес на четверть спускается.]
Публий. Пожалуй. Пожалуй, ты прав. ([Прислоняет ладонь к пульту в изголовье;
на экране вспыхивает: "Публий Марцелл, 1750-А"; затем Публий нажимает
кнопку, и на экране вспыхивает: "Заказ -- Снотворное". Затем из отверстия рядом
с пультом появляется, как пневмопочта, продолговатый цилиндр, в котором, когда
Публий берет его в руки, раздается характерное тарахтение таблеток: Туллий
следит за всей этой манипуляцией, как загипнотизированный. Публий произносит
с видимым удовлетворением.]) Что ни говори, а мои отпечатки пальцев, Туллий,
не твои отпечатки пальцев. ([Высыпает несколько таблеток на ладонь, подходит к
стоящему на столе графину, бросает таблетки в рот и запивает их прямо из
носика.])
Туллий ([глотая слюну]). Римские компьютеры... славятся своим
гостеприимством. ([Закуривает.])
Публий ([уходит в нужник; раздается сильный шум падающей струи, затем -- звук
спускаемой воды, сменяемый звуком воды из-под крана; Публий чистит зубы,
полощет на ночь горло, приговаривая]). Катулл, Тибулл, Проперций, Вергилий,
Овидий, Гораций, Катулл, Тибулл ([выходит из нужника, пересекает сцену по
направлению к своему ложу]). Проперций, Овидий, Вергилий, Гораций. ([Садится в
своем алькове, чтобы размотать сандалий, и, внезапно, в этой позе валится на
бок и засыпает.])
[Пауза. После которой Туллий встает, направляется к алькову Публия в постель,
все время косясь на цилиндр с таблетками. Берет этот флакон в руки, читает
надпись на этикетке. Проглатывает слюну. Ставит флакон на место, смотрит в
окно, там -- Луна и звезды. Пауза. После чего Туллий задергивает альков Публия
пологом, направляется к нише; вынимает оттуда бюст, допустим, Вергилия и,
кряхтя, перетаскивает его к отверстию мусоропровода и ставит его на то, что
служит в камере обеденным столом -- этакая платформа с регулируемой высотой --
более или менее, как в больницах. Последующие 5--10 минут Туллий занят
переноской бюстов из ниш и с полок и установкой их на столе. Он вспотел,
запыхался; обнажает себя до пояса и, останавливаясь передохнуть,
прислушивается к довольно громкому храпу Публия...]
Туллий ([выпрямляясь и утирая пот со лба -- прислушивается к храпу Публия]).
Во человек клопа давит! В объятьях -- как его? -- Морфея. "Лесбия, где ты
была? Лежала в объятьях Морфея... " Катулла, стало быть, первым и пустим.
Во-первых, копия, и поэтому не жалко... во-вторых, уж больно популярен... на
все языки переведен... И весу, как в императоре... Потяжелей Горация будет...
Килограмм за полста потянет... И при ускорении в 9,81... да если 700 метров
лететь... то сечке, конечно, кранты. Как, впрочем, и крокодильчикам. То есть,
в лучшем случае, крокодильчикам мрамор придется жевать... А это разные
вещи... Это тебе не фарш... Так можно и зубки испортить... И тут мы по ним еще
Вергилием врежем. Тем более что портретное сходство посредственное... Да и кто
его вообще видел. Может, даже и не он... Аноним... "Сами овечки в лугах
поедать колокольчики станут / Чтоб в голубую их шерсть красить потом не
пришлось..." Экая прелесть!.. Всей этой Энеиды бесконечной стоит.
([Пододвигает бюст Вергилия к отверстию мусоропровода.]) ...Тяжелый... однако
поэт... Одно слово -- эпический... Нет, не хотел бы я быть крокодильчиком...
Все-таки 35 000 килограммометров в момент приземления... Все-таки почти 500
км в час скорость. И -- по морде... Да еще если, скажем, Лукрецием... Тем
более что ему, как спятившему, все равно... "Счастлив всякий, кто мог
постигнуть причину явлений..." Уффф!.. хотя бы уже потому, что причина явлений
настигает всякого, кто счастлив... или -- несчастлив... Как это там...
([Декламирует.])
Вещи есть также еще, для каких не одну нам, а много
можно причин привести -- но одна лишь является верной.
Так, если ты, например, вдалеке бездыханный увидишь
труп человека, то ты всевозможные смерти причины
высказать должен тогда -- но одна только истиной будет.
Ибо нельзя доказать, от меча ли он умер, от стужи,
иль от болезни какой или, может быть, также от яда;
но тем не менее нам известно, что с ним приключилось
что-то подобное... Так говорить нам о многом придется.
Н-да... не хотел бы я быть крокодильчиком... Не разбавить ли это дело
([ворочает еще один бюст]) Тибуллом... Тем более что молодым умер... Все
больше о девушках... Делия и т. д. ...Или -- Проперцием... Тоже, главным
образом, про Цинтию... Кто вас теперь вообще, братцы, помнит... А еще лучше --
Сенекой... Тем более что -- самоубийца... Замечательная эта у него строчка
про ссылку, когда он еще на острове этом своем -- Корсика, что ли? --
околачивался:
Здесь, где изгнанник живет вместе с изгнаньем своим...
Очень к местным условиям подходит... Ах, душка Публий, знал бы ты римских
поэтов... Меньше бы нервничал. И снотворное тоже бы просто так отдал без
торговли... как стоик. Не пришлось бы, зараза, вкалывать тут, как ишаку. И
сечка бы функционировала нормально, и крокодильчики или там клубок змей --
живы-здоровы. А так -- что? Луций Анней Сенека, даром что самоубился, должен
канать вниз со скоростью 500 км в час... То есть делая почти 130 метров в
секунду... И то же самое -- Лукан, Марк Анней Лукан, автор "Фарсалии"...
отчасти, конечно, потому, что Сенеки -- племянник... и, конечно, потому что
тоже самоубился, хотя и молодым... то есть сам вскрыл вены, чтоб Нерон не
зарезал... Ничего это, между прочим, у него про вены эти самые:
...Никогда столь широкой дорогой не изливалася жизнь...
бррр, конечно; но -- здорово. Хорошие были в Риме авторы. Тяжелые только...
Вот и ворочай их теперь только потому, что невежда и варвар считается, тем не
менее, римским гражданином, и Тибериева реформа распространяется на него тоже,
со всеми вытекающими отсюда последствиями, включая снотворное. Пережитки
республики все-таки... Ведь ни строчки из Марциала не знает, ни Ювенала, ни
Персия -- а туда же: снотворное принимает... Ведь никакой душевной
деятельности: одно пищеварение -- а вот поди ж ты, -- подай ему барбитурат
кальция, и все! Демократия... И через это такие ребята ([жест в сторону
бюстов]) носы и уши теряют!.. Эх! выпить, что ли. ([Направляется к амфоре.])
Посошок на дорожку. "Пьяной горечью Фалерна / Чашу мне наполни, [малчик]..."
([Отходит, наполнив стакан, в сторону.]) Ну-с, классики. Отрубленные головы
цивилизации... Властители умов. Сколько раз литературу обвиняли в том, что она
облегчает бегство от действительности! Самое время воспринять упреки
буквально. Пора спуститься с облаков ([распахивает дверцу мусоропровода]) на
землю. От звезд, так сказать, восвояси к терниям. В Тибра, точнее, мутные
воды. Как сказано у поэта...
[С этими словами Туллий принимается спихивать один за другим бюсты классиков в
отверстие мусоропровода. В камере остаются только два бюста -- Овидия и
Горация. Туллий запихивает в мусоропровод матрац, подушки и, пятясь раком, сам
пролезает в отверстие.]
Туллий ([обращаясь к оставшимся бюстам]). Вас все-таки жалко. Ты же, небось
([похлопывает по темени Горация]), еще и обжиться тут не успел. А ты ([к
Овидию]) ...как это там... Нек сине те, нек текум вивере поссум. Ни с тобой, ни
без тебя жить невозможно... Что да, то да. ([С этими словами Туллий зажимает
нос и исчезает в мусоропроводе.])
Занавес. Конец II акта.
III акт
[Та же камера. Раннее утро. Солнечные лучи окрашивают потолок, проникая сюда
как бы снизу. Громкое пение канарейки; оно и будит Публия.]
Публий ([потягиваясь]). У-ли-тититююююю, ули-ти-ти-тюююю, тююю... Тибулл,
Катулл, Проперций... Тююю, тююю... Запела-таки, сучка... слышь. Туллий... а?..
спит еще... О-о! ([Садится на постели, держась за голову.]) О-о, барбитураты
эти... дают себя знать... Кофе, значит. ([Бессознательным жестом, прожимает
ладонь к пульту, где вспыхивает имя, номер камеры и слово "Заказ"; столь же
машинально Публий нажимает кнопку -- в ответ вспыхивает "Кофе"; рука
безжизненно падает, и раздается характерный шум заваривающей
"экспресс"-машины, и в зале разносится запах кофе.]) ...Ули-тити-тюю... А
ничего себе, между прочим стоит, а!.. Сколько же в тебе сантиметров, красавец,
будет?.. Ууууууу... моща-а-а... у-у-у-, щас бы я... как говорил -- кто же?
Нерон или Клавдий -- в общем, из древних: Не верь хую поутру стоячему: он не
ебать, он ссать просит. Ыыы-эххх-што ты!..
[Публий откидывает полог и спускает ноги с кровати на пол. Некоторое время он
так и сидит; потом встает и направляется к туалету; те же самые звуки, что мы
слышали в конце предыдущего акта. Выходит из туалета, возвращается в свой
альков, садится, наливает себе кофе, встает, подходит к окну, потягивается,
делает первый глоток, достает сигарету, закуривает.]
День-то какой, ликторы-преторы! Тибр извивается, горы синеют. Рим, сука, весь
как на ладони. Пинии шумят -- каждую иголочку видно. Фонтаны сверкают, как
люстры хрустальные... Всю Империю, можно сказать, видать: от Иудеи до
Кастрикума... Принцепсом себя чувствуешь... Хотя, конечно, может это только
нам... так... показывают... А, Туллий, как ты думаешь!.. Спит, зараза... Такой
день пропускает... Наверно, все же в прямой трансляции... Но даже если и в
записи... Потому, видать, и записали, что лучше не бывает... ([Пьет кофе.])
Туллий, эй, Туллий! Вставай, сколько валяться можно... День-то какой!.. Эй,
Туллий!
[Публий оборачивается и только тут замечает что-то неладное: отсутствие
бюстов и общий беспорядок в алькове Туллия.]
Туллий!!! ([Кидается к алькову.]) Туллий, где ты!?!? Туллий!!! Туллий!!! ([С
тревогой, переходящей в ужас понимания, что Туллий исчез.]) Туллий, ты где?
([Кидается в туалет, из которого -- сознает на бегу -- только что сам вышел;
заглядывает под кровать, ищет везде, где человеческое тело могло бы
спрятаться.]) ...И классики... ([Мечется по сцене: целая пантомима, состоящая
из бессмысленных, но общих в своей отчаянности порывов: нюхает исподнее,
быстро перелистывает валяющийся томик, включает и выключает лампу, ощупывает
стекло окна и т. п.]) Туллий! Как же так. И Овидий. Овидий и Гораций.
Пятнадцать минус два. Равняется тринадцати. Несчастливое число. Так я и знал.
Что? Знал -- что? Чисел больше нет. При чем тут числа! При чем тут числа!
Туллия нет. Такой день пропускает. Что же я буду -- с кем же я буду? Я же с
ума сойду! На кого же ты меня, зараза, покинуууул. На кого же ([падает на
колени]) ты меня оставил, а, ([широко раскрывая рот]) а?-а?-а? Вот оно,
надвигается на меня, вот оно, вот оно -- Время-я-а-а-а. ([Глаза полные ужаса,
пятится в глубину сцены.]) Больше же ничего-ооо не-еееет... ([Пауза: спокойным
тоном.]) С другой стороны, кого-нибудь, конечно, подселят. Свято место пусто
не бывает. И лучше бы молоденького... Ведь подселят. Не могут не подселить.
Независимо от либералов сенатских. Ведь площадь пропадает. В конце концов,
восемь квадратных метров на брата положено. Что же я с этим пространством
делать буду, а? Кровать вторая... Чашка... тога лишняя... Туллий, как же это,
а? Так это и будет выглядеть, когда меня тоже... когда я... "Ничего от них в
итоге / не осталось, кроме тоги..." Главное -- чашка лишняя. Пустая.
Туллий!!!.. Стоп. Может, это они просто показывают... В записи, конечно.
Стереоскопическое, трехмерное -- в газете было: изобрели. То-то он и не
откликается. Потому что -- в записи... ([Внезапно хватает свой еще дымящийся
кофейник и бежит через сцену к алькову Туллия, хватает пустую чашку, наливает
в нее кофе и пьет.]) Либо -- либо -- либо -- это -- ему -- меня -- показывают!
В трансляции, конечно. Потому и не откликается. Стоп! Этого не может быть!
([Хватается за виски.]) Либо -- либо это -- накладка! Двойная экспозиция!
Совмещение записей! или -- записи с трансляцией! Что, собственно, и есть
жизнь! То есть -- реальность! Оттого и лучше, чем есть, быть стараешься. Живот
