далекого моря, высоко над горами. Море росло, горы уменьшались,
и уже казалось, что горы позади просто лежат в огромной чаше,
но впереди был еще нескончаемый склон, то голубой, то лиловый в
дымке колеблющихся стеблей. Уже не видна была лесная долина,
где он повстречал диковинного певца, и та гора, с которой он
отправился в путь, стала маленьким холмом у подножья великого
склона, птицы исчезли, ни одно существо не пробегало по
карликовому лесу, а Рэнсом все шел вперед, и не уставал, только
кровь потихоньку сочилась из раны. Он не чувствовал ни страха,
ни одиночества, он ничего не хотел и даже не думал, что
непременно надо взобраться на гору. Это восхождение было для
него не действием, а состоянием, образом жизни, и он был вполне
доволен. Однажды ему подумалось, что он уже умер и не устает
потому, что у него нет тела. Рана в пятке напомнила ему, что он
жив, но и загробное странствие не было бы прекраснее и
удивительнее.
Ночь он провел под благоуханной, шелестящей, надежной
крышей, а наутро снова пустился в путь. Сперва он пробирался
сквозь густой туман. Миновав его, он увидел, что забрался очень
высоко -- вогнутая чаша моря была уже не только впереди, но и
справа, и слева, а на пути к ней, уже совсем близко, оставались
светло-алые скалы. Между двумя передними скалами был проход, в
глубине его виднелось что-то мягкое, пушистое. И тут странные
чувства овладели им -- он знал, что должен войти в тайную
ложбинку, которую стерегут эти скалы, и знал, что не смеет туда
войти. Ему мерещился ангел с огненным мечом, но он знал, что
Малельдил велит ему идти.
"Это самый благочестивый и самый кощунственный поступок",
-- думал он, и шел вперед. Он уже был в проходе. Скалы
оказались не алыми -- они были всплошную покрыты цветами, вроде
лилий, но цвет у них был как у роз. Вскоре он уже, ступая по
цветочному ковру, топтал их на ходу, и только здесь стала
незаметна кровь, сочившаяся из раны.
Пройдя между двумя скалами, он глянул вниз -- вершина горы
образовала неглубокую чашу -- и увидел маленькую долину, такую
же заповедную, как небесная долина среди облаков. Она была
чистейшего алого цвета, ее окружали горы, а посредине лежало
озеро, тихое и чистое, как золото здешнего неба. Алые лилии
устилали ее всплошную, очерчивая все выступы и закутки.
Медленно, трепетно, с трудом он прошел еще несколько шагов. У
кромки воды он увидел что-то белое. Что это, алтарь или белые
цветы среди алых? Могила? Чья же? Нет, не могила, гроб пустой и
открытый -- крышка лежала рядом.
Он понял. Гроб был точно такой, как тот, в котором он,
силой ангелов, переместился с Земли на Венеру. Значит, он в нем
вернется. С тем же чувством он мог сказать: "Это для моих
похорон". И тут обнаружил -- что-то странное случилось с
цветами; и со светом; и с воздухом. Сердце забилось сильнее,
вернулось странное знакомое ощущение, что он вдруг уменьшился
-- и он ясно понял, что предстоит двум эльдилам. Он стоял и
молчал. Не ему подобало говорить первым.
ГЛАВА 16
Голос, ясный, как далекий звон колоколов, бесплотный голос
послышался в воздухе -- и Рэнсома охватила дрожь.
-- Они ступили на сушу и начинают восхождение, -- сказал
голос.
-- Сын Адама уже здесь, -- сказал другой.
-- Взгляни на него и возлюби, -- сказал первый. -- Он
всего только прах, наделенный дыханием, и едва коснувшись, мы
его погубим. К лучшим его помыслам примешиваются такие, что,
помысли мы это, свет наш угаснет. Но тело его -- тело
Малельдила, и грехи его прощены. Даже имя его на его языке --
Элвин, друг эльдилов.
-- Как много ты знаешь! -- сказал второй голос.
-- Я был внизу, в воздушной оболочке Тулкандры, -- сказал
первый, -- которую сами они зовут Землею. Воздух этот полон
темных существ, как Глубокие Небеса -- светлых. Я слышал,
пленники говорят там на разных, разобщенных языках, и Элвин
научил меня различать их.
По этим словам Рэнсом угадал, что это -- Уарса Малакандры,
великий владыка Марса. Голоса он узнать не мог, он у всех
эльдилов одинаковый, речь их достигает нашего слуха не
благодаря естеству -- легким и устам, но благодаря особому
уменью.
-- Если можно, Уарса, -- сказал Рэнсом, -- поведай мне,
кто твой спутник.
-- Уарса -- она, -- ответил голос. -- Здесь это не мое
имя. Я Уарса там, у себя, здесь я только Малакандра.
-- А я -- Переландра, -- сказал другой голос.
-- Не понимаю, -- сказал Рэнсом. -- Королева говорила мне,
что в этом мире нет эльдила.
-- До сегодняшнего дня они не видели моего лица, -- сказал
второй голос. -- Оно отражалось в небесном своде, в воде, в
пещерах и деревьях. Мне не велено править ими, но пока они были
юны, я правила всем остальным. Я сделала этот мир круглым,
когда он вышел из Арбола. Я спряла воздух вокруг него и выткала
свод. Я сложила неподвижные земли и священную гору, как научил
меня Малельдил. Все, что поет, и все, что летает, и все, что
плавает на моей груди, и все, что ползет и прокладывает путь
внутри меня -- было моим. Ныне все это взяли у меня.
Благословенно имя Его!
-- Сын Адама не поймет тебя, -- сказал повелитель
Малакандры. -- Он думает, что для тебя это горестно.
-- Он так не говорил, Малакандра.
-- Да, не говорил. Есть и такая странность у детей Адама.
Они немного помолчали, потом Малакандра обратился к Рэнсому:
-- Ты лучше поймешь это, если сравнишь с чем-нибудь в
вашем мире.
-- Я думаю, что понял, -- сказал Рэнсом. -- Одна из притч
Малельдила научила нас. Так становятся взрослыми дети славного
дома. Тех, кто заботился об их богатствах, они, быть может, и
не видели, но теперь те приходят, отдают им все, и вручают
ключи.
-- Ты понял хорошо, -- сказала Переландра. -- Так поющее
созданье покидает немую кормилицу.
-- Поющее? -- переспросил Рэнсом. -- Расскажи о нем
побольше.
-- У них нет молока, их детенышей вскармливает самка
другого вида. Она большая, красивая и немая. Пока детеныш сосет
молоко, он растет вместе с ее детьми и слушается ее. Когда он
вырастает, он становится самым прекрасным из всех созданий и
покидает ее. А она дивится его песне.
-- Зачем Малельдил это сделал? -- спросил Рэнсом.
-- Спроси, зачем Малельдил создал меня, -- отвечала
Переландра. -- Достаточно сказать, что их повадки многому
научат моего Короля и мою Королеву и их детей. Но час пробил, и
об этом довольно.
-- Какой час? -- спросил Рэнсом.
-- Настало утро, -- сказал один из голосов или оба голоса.
Было тут и что-то большее, чем звуки, и сердце у него быстро
забилось.
-- Утро? -- спросил он. -- Значит, все в порядке? Королева
нашла Короля?
-- Мир родился сегодня, -- сказал Малакандра. -- Сегодня
впервые существа из нижнего мира, образы Малельдила,
рождающиеся и дышащие, как звери, прошли ту ступень, на которой
пали ваши предки, и воссели на троне, который им уготован.
Такого еще не бывало. Такого не было в твоем мире.
Свершилось лучшее, величайшее, но не это. И потому, что
великое свершилось там, это, иное, свершилось здесь.
-- Элвин падает наземь, -- сказал другой голос.
-- Успокойся, -- сказал Малакандра, -- это не твой подвиг.
Ты не велик, хотя сумел предотвратить столь ужасное дело, что
давятся Глубокие Небеса. Утешься, сын Адама, в своей малости.
Он не отягощает тебя заслугой. Принимай и радуйся. Не бойся,
что твои плечи понесут тяжесть этого мира. Смотри! Он -- под
тобою и несет тебя.
-- Они сюда придут? -- спросил Рэнсом немного спустя.
-- Они ухе поднялись высоко на гору, -- сказала
Переландра, -- и час настал. Пора создать наш облик. Им трудно
видеть нас, когда мы такие, как мы есть.
-- Прекрасно сказано, -- откликнулся Малакандра. -- В
каком же виде следует нам предстать, чтобы почтить их?
-- Предстанем перед сыном Адама, -- сказал другой голос.
-- Он человек и может объяснить нам, что приятно их чувствам.
-- Я вижу... я различаю что-то и сейчас, -- сказал Рэнсом.
-- Разве должен Король напрягать глаза, чтобы увидеть тех,
кто почтит его? -- возразил владыка Переландры. -- Посмотри вот
на это.
Очень слабый свет, какой-то сдвиг в самом зрении значил,
вероятно, что эльдалы исчезли. Исчезли и алые скалы, и тихое
озеро. Потом на Рэнсома обрушился шквал поистине диких
предметов. Колонны, усеянные глазами, вспышки огня, когти,
клювы, огромные снежинки самой странной формы летели в черную
пустоту. "Хватит! Не могу!" -- возопил Рэнсом -- и все исчезло.
Моргая, он оглядел алую лужайку и сказал эльдилам, что такое
человеку не вынести. "Тогда посмотри вот на это", -- вновь
откликнулись оба голоса. Он взглянул без особой охоты -- и на
другой стороне долинки показались два колеса. Просто катились
колеса, одно внутри другого, очень медленно. В них не било
ничего ужасного, разве что размер, -- но не было и смысла.
Рэнсом попросил попробовать в третий раз. И вдруг перед ним, по
ту сторону озера, выросли две человеческие фигуры.
Они были выше сорнов -- гигантов, которых он видел на
Марсе. Их рост достигал тридцати футов. Они были
раскаленно-белыми, как железо в горне. Очертания их на фоне
алых цветов были чуть-чуть изменчивы, текучи, словно
постоянство формы поддерживалось стремительным движением
материи. как в водопаде или в языках пламени. По краю шла
прозрачная кромка, в полдюйма толщиной, сквозь нее был виден
пейзаж, внутри же тела уже не пропускали света.
Пока Рэнсом глядел только на них, он видел, что они мчатся
к нему со сверхъестественной скоростью; переведя взгляд, он
понял, что они стоят на месте. Заблуждение это отчасти
объясняется тем, что длинные сверкающие волосы отлетали назад,
словно их отбросил сильный встречный ветер, но если ветер и
был, то какой-то особый, ибо лепестки цветов не шевельнулись.
Стояли тела не совсем вертикально, не под прямым углом, а
Рэнсому казалось (как мне показалось на Земле), что косо, под
углом легла им под ноги Переландра. Он вспомнил, как Уарса
говорил ему: "Я здесь не в том же смысле, что ты". Эльдилы в
самом деле двигались, но не по отношению к нему. Пока он на
этой планете, она, конечно, -- его мир, не подвижный, даже
единственный, а вот для них она движется в глубине небес. В
своей системе движения они должны мчаться вперед, чтобы устоять
на месте. Если б они стояли тихо, их отбросило бы и вращенье
планеты, и ее движение вокруг Солнца.
Рэнсом говорил, что их тела были белыми, а выше плеч
начиналось разноцветное сияние, заливало лицо и шею и окружало
голову, словно перья или нимб. Он сказал мне, что помнит эти
цвета, то есть узнал бы их, если бы вновь увидел, но никаким
усилием памяти не может их представить. Те немногие, с кем мы
могли это обсудить, дают одно и то же объяснение: вероятно,
сверхъестественные существа, являясь нам, воздействуют не на
сетчатку глаза, а напрямую возбуждают зрительные центры мозга.
Если это так, вполне возможно, мы испытываем именно то, что
видели бы, если бы воспринимали цвета, выходящие за пределы
спектра. Плюмаж или нимб у эльдилов был разный. Малакандра сиял
холодным утренним светом с металлическим оттенком, чистым и
ясным. У Переландры сияние было мягкое, теплое, напоминавшее,
скажем, о пышном букете цветов.
Рэнсома удивили их лица -- очень уж были они непохожи на
привычных "ангелов". В них не было той сложности, изменчивости,
того намека на скрытые возможности, которые так притягивают нас
