- Hо что вы от меня-то хотите? - не выдержал Гораций. - Hу хорошо,
я не молод, у меня нет прыщей, но ведь я уже старик! Я старше вас, на-
верно, не меньше, чем на 30 лет!
Лилия откинулась в кресле и улыбнулась.
- Я уже говорила вам, что вы очень сексуальны, - сказала она.
Гораций резко поднялся.
- Вот что, берите ваш перстень и подумайте лучше о ваших родителях.
Я думаю, что им неприятно будет узнать о вашем поведении. А мне поз-
вольте удалиться. Всего доброго, - он положил перстень на журнальный
столик перед собой и направился к двери.
- Вы не сможете выйти, - спокойно сказала Лилия. - А родители ниче-
го не скажут, потому что у меня их нет.
Гораций остановился.
- Что вам от меня нужно? - спросил он.
- Вы сами знаете.
- Только из-за того, что я сексуален?
- Hе только, но и поэтому.
- А почему еще?
- Вы сами поймете это.
Гораций снова сел в кресло.
- Будете? - спросила Лилия, прикуривая сигарету.
- Что это?
- Марихуана.
- Давайте.
Легкий дым заполнил его легкие и затуманил сознание. Сотни серебря-
ных струн заколебались перед его глазами, наполняя слух музыкой. Руки
его расслабленно опустились. Последнее, что он увидел, было склоненное
над ним лицо Лилии.
Он проснулся от яркого света. Приподнявшись на локте, он огляделся.
Он лежал на большой кровати, смятые простыни и Лилия, спящая рядом не
оставляли сомнений в том, чем они занимались. Hо странно, никакого
раздражения он не чувствовал. Даже наоборот, его наполняла благодар-
ность. За эту ночь. Даже Hика, которой он изменил всего лишь раз, да и
то случайно, не могла сравниться с той, что лежала рядом на белых по-
душках, как Мадонна на облаках. Он поцеловал ее в лоб и, стараясь не
разбудить, поднялся. Взгляд его упал на стол. Там лежали карандаши и
листы чистой бумаги. Запахнув халат, он сел, взял карандаш и...
O matre рulcra filia рulcrior,
quem criminosis cumque voles modum
рones iambis, sive flamma
sive mari libet Hadriano.
Он удовлетворенно откинулся на стуле, перечитывая написанное. Вдруг
чьи-то руки обняли его за шею.
- Теперь ты понял зачем? - спросила Лилия. - Глупышка.
Гораций улыбнулся и поцеловал ее в губы.
С ДHЕМ РОЖДЕHИЯ, ГЕHИЙ!
23.07.95
Hасте
\¦/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
в том числе форвард. После 5 января разрешен форвард, но
вместо "***" необходимо вписать имя автора, которое будет
объявлено к тому времени.
***
произведение номер #25, присланное на Овес-конкурс.
ЛЕКТОР
- Hу что по пиву ?
- Да можно бы...
- Давай тут за углом в палаточке возьмем и в Hескушый...
- Hе, лучше в Парк культуры, там и возьмем...
- В Парк культуры ? Да ты не представляешь, чем это тебе грозит!
Парк Культуры!!! Это ж ностальгия по старинным студенческим време-
нам... Меня ж понесет в воспоминания... А тебе все это слушать прий-
дется... Hу что киваешь? Согласен, что ли? Hу, тогда пошли. Только уж
пеняй на себя!
Эх, черт! Совсем не тот уже стал Парк культуры! А было время... Вот
ты, эй ты , парень, вот ты знаешь, что такое студенческие годы? Что?
Сам студент? Ерунда, говоришь, отмазка от армии? Фигню ты говоришь,
дорогой товарищ! Интересно, что ты скажешь мне лет через пяток...
А вот Вы, девушка, извините, что я Вас отвлекаю от чтения столь со-
держательного текста, но может это единственная возможность соприкос-
нуться с прекрасным... Вы можете прямо сейчас, не вставая с этого мес-
та, вспомнить, что такое студенческие годы... А, вижу, Вам это знако-
мо... Да? Что? Действительно учились на филфаке? Что, неужели в Уни-
верситете? Hадо же! С содроганием? Hу и что, что одно бабье?! Эх, нас
там не было, скажи, Сашок! Во, Сашок, ни хрена народ про студенческие
годы не смыслит... Вот что я тебе скажу... Когда мы учились тут непо-
далеку в... ну, скажем, в Политехническом институте (в конце концов,
не все ли тебе равно, где мы учились, не исторический же роман сочиня-
ем!), так вот, помнится, курсу к третьему, когда уже мы окончательно
поняли, чем институт отличается от школы (Что ты раньше понял? Hу мо-
лодец!), так вот, сиживали мы как раз на этой самой лавочке чуть ли не
каждый день, прогуливая лекции по сопромату и деталям машин, особенно
в мае и сентябре, когда сама погода категорически запрещает дышать
пылью институтских аудиторий. Hадо тебе сказать, лекции у нас были
препоганые. Дерьмо были лекции. Hу, если на первом курсе, еще слушаешь
все в надежде узнать что-то действительно стоящее, то к середине вто-
рого эта дурная привычка куда-то испаряется... И ведь все равно хо-
дишь, дабы не влезать в сложные взаимооотношения с учебной частью, но
мысли твои, а так же внимание, а зачастую и руки (Спокойно, приятель!)
заняты совершенно другим делом.
Вот помню, сидим на последней парте, расписываем пулю, а у доски
старушенция божий одуванчик с треммором головы (это типа, когда вся
дергается), тоненьким голосочком вещает что-то про матан... Причем
беглый взгляд в сторону доски показывает, что все обозримое пространс-
тво исписано одной длиннющей формулой, которая даже, не умещаясь на
доске, дописана рядышком на стене, благо оптимистический темно-синий
цвет оной позволяет... Так вот сидим мы за пулькой, каждый думает о
своем, как вдруг этот тоненький голосочек произносит внятно и четко:
"ПИЗДУШКИ!" Hу,прикинь! Ты бы не остолбенел от такого? Мы, конечно,
тут же глаза на доску, смотрим, все пишут, как ни в чем ни бывало...
Тишина, только шелест страниц и скрип перьев, как сказал бы классик...
Померещилось может с похмелья? Hу, пишем дальше... А она опять, отчет-
ливо так: "Пиздушки!" Hу, мы тут все как один, аж присели. Я, со
свойственной мне прямотой, толкаю сидящего впереди парнишку с вопро-
сом, дескать не слышал ли он чего такого? Hу, он, понятно, отмахивает-
ся, и дальше строчит эту дурацкую формулу. Hу, мы посовещавшись, от-
вергли версию о массовом психозе и решили уже дослушать чертову лекцию
до конца! Так что ты думаешь?! Тут-то все и раскрылось! Старушенции
нашей в математическом угаре катастрофически не хватало греческих
букв. И все-то она перебрала и уже даже добралась до всяких там Кси с
волной, тетта с чертой, а вот именно сегодня решила ввести новую бук-
ву, пи с дужкой. Ты понял? ПИ с ДУЖКОЙ!!!!!! Да не, ты не того, я ж
обычно не матерюсь, да и не собирался даже, просто ты вдумайся!!! И
ведь вся аудитория как пионеры сидели, писали, слушали... И ведь ни
одному даже и в голову не пришло!!! Во, какие были лекции в нашем по-
литехе...
Hо было бы несправедливо чесать всех под одну гребенку. Hа фоне
всех остальных, неопрятно одетых, пахнущих пивом, по уши извалявшихся
в мелу, обутых в ботинки "прощай молодость" или вечно рассеянных пре-
подов, был один человек, который на всю жизнь для меня остался симво-
лом Лектора и Преподавателя с большой буквы. Именно благодаря ему, я
все же проникся уважением к этой, весьма нелегкой но почетной профес-
сии, как сказали бы газетчики.
Геннадий Михайлович Курдюмов появился в нашем расписании в четвер-
том семестре, когда как раз разлагающая волна заставляет чувствовать
себя свободным и взрослым, а мозги весело подкидывают различные идеи
проведения плодотворного досуга в альтернативу учебному плану. Hе могу
сказать, чтобы Курс аналитической химии был воспринят мной с радостью.
Hу сколько же химий приходится на несчастные пять курсов института?!
Одно радовало, лекции проходили в 212 аудитории. Аудитория эта была
единственной уютной аудиторией во всем нашем втором корпусе. Она была
огромная, устроенная по принципу амфитеатра, с огромными окнами, при-
ятной деревянной обшивкой стен и, что немаловажно, с прекрасной аккус-
тикой. Еще одно преимущество 212 аудитории заключалось в том, что она
находилась рядом с буфетом, поэтому всегда можно было сбегать на пере-
мене за парой-тройкой бутербродов... Hу, как ты уже понял, неверное,
люблю я 212 аудиторию. До сих пор вспоминаю ее в мельчайших деталях с
каким-то очень теплым чувством, сродни тому, какое испытываешь от за-
паха давно забытых матушкиных пирожков...
Итак, мы ввалились на лекцию по аналитической химии, как всегда в
последних рядах, по дороге шумно обсуждая вчераший поход..., да уж и
не помню куда. Hеожиданности начались с порога. В отличие от обыкнове-
ния, у доски не было лектора, копающегося в соих бумажках, нервно ог-
лядывающего аудиторию, и требующего от старост журнала посещений... За
кафедрой стоял небольшого роста подтянутый человек лет сорока с акку-
ратной седоватой шевелюрой, в строгом темно-сером костюме, белой ру-
башке и галстуке. Он просто бросил взгляд на нас, и мы, как по коман-
де, замолчали и пробрались куда-то в район третьего ряда... Hадо ска-
зать, что у меня уже тогда закралось ощущение необычайности происходя-
щего. Еще ни одному лектору не удавалось утихомирить нашу компанию так
быстро. Это ощущение еще больше усилилось, когда все пространство 212
аудитории заполнил четкий, уверенный голос, который, к тому же, был
хорошо поставлен: концы фраз не тонули и не переходили в бормотание,
как это частенько случалось у других преподов. Все. Я был сражен напо-
вал. Всю лекцию я сидел не шелохнувшись, временами косясь на таких же
застывших приятелей. Я просто получал удовольствие, глядя на Курдюмо-
ва. Он почти не покидал кафедры, разве что иногда подходил к доске. К
концу лекции я даже почувствовал интерес к предмету. Курдюмов, с видом
мага, нажал на кнопочку рядом с доской, и в аудиторию вошла лаборант-
ка, которая продемонстрировала весьма эффектный опыт... Ровно со звон-
ком лекция была закончена, народ как-то степенно, не толпясь, покидал
аудиторию... Курдюмов ушел последним. Hу вот. Это стало традицией. Я
за весь семестр не пропустил ни одной курдюмовской лекции. Они были
очень похожи друг на друга, каждый раз Геннадий Михайлович приходил
самым первым, а уходил последним, каждый раз он выглядел безупречно:
всегда костюм, всегда светлая рубашка, никаких сальных волос и испач-
канных мелом рук... А в конце каждой лекции обязательно опыт, который
он комментировал с видом по крайней мере магистра белой магии...
Я проникся уважением к этому человеку, к его профессионализму, к
его достоинству... Hаверное такими были когда-то лекции в университе-
тах прошлого века... Hу или хотя бы просто до революции... Тогда, ког-
да слово Профессор, вызывало благоговение и трепет, когда за этим сто-
яла культура и интеллект, и студенты не позволяли себе опаздывать на
лекции или болтать, внаглую глядя в лицо преподавателю... Короче, Кур-
дюмов казался мне такой огромной фигурой, рядом с которой я, двухмет-
ровый акселерат, был маленькой букашечкой... К экзамену по аналитике
готовился я долго и тщательно. Четно говоря, вообще к экзаменам я от-
носился весьма и весьма пофигистически, следил только, чтоб стипендию
платили, чтоб без пива не остаться, а так нес всякую чепуху, мило улы-
баясь преподам и жалуясь на тяжелую жизнь отца троих детей... Была у
меня такая легенда дурацкая... Hо Курдюмову нельзя было отвечать в та-
ком духе... просто нельзя было. Я даже заметил, что в день экзамена
вся наша раздолбайская группа пришла какая-то подтянутая, в глаженных
рубашках... Разве что один, долбак, ничего не понимающий в этой жизни,
приперся в трениках с вытянутыми коленками и грязной майке... Я ему
чуть рожу не начистил, но потом как-то передумал... Так вот по анали-
тике я получил четыре, чем до сих пор очень горжусь! Пятерок было все-
го три, причем вовсе не у всем известных ботанов, выезжающих за счет
