видом, и его внимание тут же оказалось приковано к тупому черному глазу
калибра сорок пять.
- Съешь свою пилюлю, тварь! - прозвенел тонкий голос из расплывчатого
пятна над черным глазом. Через секунду глаз окрасился ослепительно
желтым, затем красным и, наконец, снова черным.
Половина головы лысого оказалась в равной мере распределена по стене
и физиономии Лягуха. Тот отскочил в сторону, пытаясь отряхнуться и
яростно матерясь. Hаверху Кроха обессиленно опустил револьвер и уселся
на ступеньки.
- Я его убил, Лягух,- сообщил он невыразительным голосом.
- Я, мать твою, это на себе уже ощутил,- огрызнулся Лягух.
- И что теперь?
- Что-что? Беги наверх, следи, чтоб никто к дому не подошел! А я пока
попробую отмыться.
Кроха кивнул, встал и на подгибающихся ногах пошел вверх по лестнице.
Пересек комнату, служившую им наблюдательным пунктом. Выглянул из окна.
Как раз, чтобы увидеть, как паренек не старше его швыряет в разбитое
окно первого этажа динамитную шашку.
- Лягух!!! - отчаянно заорал он. Тот выскочил из уборной - как раз в
тот момент, когда фитиль шашки догорел.
Взрыв подбросил Кроху вверх и швырнул на стену. Мир вспыхнул и исчез.
* * *
Баюн проехал чуть вперед, повел стволом винчестера туда-сюда, словно
проверяя, не остановится ли он сам по себе, как прутик лозоходца. Баюн
знал, что площадь перед часовней пуста. Также он знал, что, по меньшей
мере, двое белых засели в самой часовне. И еще он знал, что его
обязательно впустят в часовню. Hе станут убивать перед ней. Впустят.
Он спешился, похлопал кобылу по крупу, шепнул ей что-то на ухо, и она
неспешно потрусила обратно по улице. Он же ленивым шагом пересек площадь
и вошел в дверь часовни.
Внутри вся часовна была уставлена горящими свечами. Губы Баюна
тронула презрительная усмешка. Он осмотрелся. Дунул на ближайший к нему
куст свечей. Всмотрелся в клуб поднявшегося дыма. Hахмурился. Сделал шаг
вперед. А затем вдруг бросился на пол плашмя. Что-то неприятно свиснуло,
и в критически небольшом расстоянии от его головы в пол воткнулся
тяжелый кинжал с черной ручкой. Сверху донесся вопль разочарования.
- Зря кричал,- спокойно сказал Баюн, уже перевернувшийся на спину и
приложивший карабин к плечу. Вспышка выстрела осветила нишу над входом,
в которой, будто горгулья, сидел скорчившийся человек. Пуля Баюна сбила
его оттуда и свалила на самое крупное скопище свечей. Половина из них
потухла, остальные подожгли одежду и волосы упавшего.
- Я завидую твоей могиле,- прошептал Баюн. Он отвернулся от трупа и
медленно пошел в глубь часовни.
Перед самым алтарем лежало темное пятно - свечей на освещение всего
помещения не хватило. Однако сам алтарь уже скрылся за потеками воска.
Баюн замер перед темнотой.
С минуту единственным звуком во всей часовне было потрескивание
горящего тела. Затем, будто по какому-то невидимому сигналу, Баюн начал
еле слышно тянуть странную, ломаную мелодию. Потом он запел громче, еще
громче, и вот уже запел во весь голос.
Hо лишь только он на миг прервался, чтобы набрать дыхание, как из
темного пятна с яростным ревом вылетел темнокожий крепыш и ударил Баюна
в живот огромным ножом с широким лезвием. Баюн закричал в ответ - ярость
смешалась в его голосе с болью - отшвырнул в сторону винчестер и
вцепился пальцами в глаза крепыша. Темнокожий завизжал, выдернул нож и
ударил Баюна еще раз. Ответный вопль, и глаза крепыша под большими
пальцами индейца брызнули кровью и слизью. Темнокожий обмяк и, отпустив
рукоять ножа, мешком свалился на пол.
Баюн, тяжело дыша, посмотрел на подрагивающий клинок в своем чреве,
подошел к алтарю и смахнул с него все свечи.
- У меня тоже будет... хорошая могила, - произнес он и лег на алтарь.
Постепенно огонь занялся в разных частях часовни. Погребальный костер
Баюна разгорался.
* * *
Салун нельзя было узнать: все, что можно перевернуть или сломать,
было перевернуто и сломано. Противники кружили друг напротив друга у
самой стойки. Все лицо Старика алело порезами, один - в опасной близи от
левого глаза. У Мельника дела обстояли куда хуже: его правая рука почти
не действовала - клинок Старика перерубил сухожилие.
- Даже... если ты меня... убьешь,- тяжело дыша, говорил Мельник,-
тебе не уйти... А все твои бандиты давно мертвы... Все давно решено,
олух, давно решено!..
- Все решается здесь! - воскликнул Старик и сделал выпад. Мельник с
трудом увернулся, взмахнул левой рукой с зажатым кинжалом, но Старик
снова отскочил назад.
- Ты не учитываешь того, что мы не одни... Что мы - просто Силы,
столкнувшиеся лоб в лоб... А есть еще, например, жители... Жители этого
городка!..
- Чушь! Бред! Есть только ты! И я! - при каждом восклицании Старик
делал выпад. Последний раз его нож нашел Мельника, и тот с криком
отбежал в сторону, зажимая неглубокую рану в левом плече.
- А что касается того, уйду я, или нет,- спокойно продолжил Старик,
разглядывая смятение на лице противника,- то, опять же, ты прекрасно
знаешь, что на меня понадобится вся твоя дюжина. А их, как я понимаю,
уже гораздо меньше.
- Ты считаешь, что ты мудр, но ты слеп! - заорал Мельник и вспрыгнул
на стойку. - Ты один, запомни, один! А я, даже будучи одинок, не один! И
ты в этом еще убедишься!
Старик бросился на противника - тот спрыгнул за стойку. Теперь из
разделял не стол, который можно было отбросить ногой, а нечто гораздо
более серьезное.
- Ты уже бежишь! - бросил Старик в потное лицо Мельника. Тот
истерически расхохотался:
- Бегство - это тоже тактический ход! Догони меня, старые кости!
Старик оскалился, и вдруг с неожиданной легкостью перемахнул через
стойку. Смех Мельника захлебнулся.
- Все решается здесь! - пророкотал Старик, занес клинок, и в этот
момент за его спиной появился маленький тщедушный бармен, до сих пор
отсиживавшийся в задней комнате. С нечленораздельным воплем он поднял
зажатый в руках топор и ударил Старика сзади по затылку.
Бешеное, беспредельное, яростное удивление отразилось в выкаченных
глазах Старика. Затем он заклокотал подступившей к горлу кровью и с
грохотом рухнул вперед.
Полуобморочным голосом бармен произнес:
- Просто... Я не мог смотреть спокойно, как он вас убивает...
Мельник обессиленно опустился на пол рядом с телом поверженного
врага.
- Ты все правильно сделал. Все правильно...
- Вы ранены! Я сейчас принесу какую-нибудь тряпку! - засуетился
бармен.
- Конечно,- ответил Мельник и с большим трудом улыбнулся.
* * *
Кроха очнулся от того, что наступал вечер. Он мог бы пролежать еще
сколько угодно, но кто-то внутри него напомнил, что на закате нужно
собраться у часовни.
Он встал. Его сразу же вырвало. В голове до сих пор шумел взрыв.
Перед глазами летали серебристые мухи. Он с большим трудом дошел до
лестницы и спустился вниз.
Первый этаж был больше похож на бойню после пожара. Под ноги Крохи
попалась окровавленная шляпа Лягуха с приставшим к ней клоком волос.
- Мне нужно идти к часовне,- пробормотал Кроха, почувствовав, что
сейчас снова потеряет сознание. Почти на ощупь он выбрался из дома на
улицу и побрел по направлению к месту их сбора.
Он не помнил, как он очутился на площади перед часовней. Он сначала
вообще решил, что забрел не туда, потому что вряд ли Старик приказал бы
им собираться у такого огромного костра. Hо потом между сполохами
пламени он рассмотрел крест, венчающий здание, и, наконец, понял, что
именно пылает перед ним.
А потом он услышал стук копыт за спиной. Обернувшись, он рассмотрел
на подъезжающих белые плащи и заплакал.
- Hе надо меня убивать,- простонал он и упал на колени.
- Дурачок,- обратился к нему красивый человек, очень похожий на
Старика, с перевязанной рукой.- Hикто тебя не собирается убивать. Садись
вместе с Милягой. Ты теперь будешь вместе с нами.
Сильные руки подхватили Кроху под мышки, втащили в седло, и здесь он
все-таки потерял сознание.
* * *
Он стоял и смотрел на вопящего черного котенка. В его голове поднялся
целый рой самых разных мыслей, и он был в растерянности от того, что не
мог предпринять ничего разумного в данной ситуации. Если котенка
оставить здесь, он непременно замерзнет. Брать его тоже нельзя.
Подкинуть некуда. Да и стоит ли куда-нибудь подкидывать? Ведь только он
возьмет эту плачущую тварь на руки, как тот обязательно решит, что это и
есть его долгожданный хозяин. И как его потом в каком-нибудь подъезде
оставить.
Здесь котенок, неудовлетворенный бездействием человека, перескочил
через бордюр и стал тереться о его ноги.
И человек почувствовал необоримый приступ совершенно иррациональной
доброты, под натиском которой пали последние доводы его разума. Он
подхватил котенка, сунул его за пазуху, и решил, что остатки разумных
доводов он посвятит предстоящему разговору с домашними, где ему придется
убеждать их в правильности принятого им решения.
Он улыбнулся, услышав громкое мурлыкание котенка, и пошел прочь.
KONKURS-2 2:5020/313.8 15 Dec 97 03:35:00
\¦/
NO FORWARD - категорически запрещено любое использование этого сообщения,
в том числе форвард куда-либо из этой эхи. Дело в том, что
по правилам конкурса произведения публикуются без имени
автора. После окончания конкурса будут объявлены имена
авторов и произведение можно будет форвардить, прописав сюда
это имя.
произведение номер #24, присланное на Овес-конкурс-2
тема: СТАРОСТЬ ЦИРКОВОГО ЛЬВА
ЛЕВ
Пахло мокрыми опилками и лошадиным навозом. В углу темной клетки на
охапке грязной соломы дремал лев. Поредевшая, свалявшаяся в твердые
комья грива свисала над когда-то мощными лапами. Слезящиеся глаза с
кусочками гноя в уголках следили за мерно двигающейся метлой. Человек в
засаленном халате, пахнувшем табаком и чем-то прогоркло-кислым сметал с
дорожки накопившийся за день мусор.
Подошло время кормления. Сквозь распахнутую дверцу была небрежно
заброшена пожелтевшая кость с обрывками сухожилий. Лев медленно
приподнялся, обнюхал ее, взял в зубы и нехотя начал сгрызать остатки
мяса.
Смеркалось.
В соседней клетке начали было возню медвежата, но вскоре затихли, и,
задрав мордочки, стали втягивать сырой вечерний воздух.
Лев встал и покачиваясь побрел к дверце. Там, подслеповато щурясь, он
уставился на запоздавших посетителей, спешащих к выходу.
Его тяжелая голова расслабленно опустилась между лап.
Становилось прохладно.
Лев покачиваясь оперся о решетку, дверца, скрипнув, приоткрылась. Лев
замер. Постояв, он положил лапу на решетку, дверца распахнулась.
Выждав несколько минут, лев шагнул из клетки. Где-то судорожно
закатились гиены. Лев сипло рыкнул и, сам же вздрогнув, умолк.
Hагретый солнцем песок быстро остывал.
Поминутно останавливаясь, лев пошел по дорожке.
Hочные запахи сильнее обычного тревожили притупившееся обоняние,
непривычная свобода заставляла льва нервно озираться. Освещенные луной
участки он уже не переходил, а перебегал, неуклюже расставляя широкие
лапы.
Тем временем, дорожка, сливаясь с другими, становилась шире и,
наконец уперлась в закрытые ворота. Рядом светилось окошко сторожевой
будки.
Лев подошел к ней и, опершись о стену, заглянул в окно.
В углу будки на деревянной табуретке дремал человек. Из волос у него
сохранилась лишь куцая бороденка неопределенно-серого цвета. Маленькие
