тепло, у них есть все это с древнейших времен, и поэтому им нужно только
тепло, любовь, доброта, внимание, чтобы полностью раскрыться. Значит,
глупо сокрушаться из-за гнусности ушедшего мира. Нужно строить свой, но не
забывать про прошлое. А если вас огорчает и даже ужасает невозвратность
однажды утраченного счастья, однократно полученной жизни, единственного
друга или милой сердцу, то стоит уничтожить этот риск мгновенной потери
содержания целой жизни - и пропадет все величие и святость жизни, ее
прелесть, доблесть души и правда Земли. Людям трудно вообразить мир без
себя. "Да здравствует мир без меня!" - Это хорошо, великодушно сказано,
однако предпочтительней мир со мной, в крайнем случае - я без мира.
Соглашаться с тем, что мир будет существовать без тебя, крайне трудно,
сознание этому противится. И тогда - у скольких! - звериная, кошачья
хватка: пусть все, что угодно, только бы я! Пусть весь мир перестанет
существовать, но лишь бы - я, я, я вот сейчас, вот в эту минуту! Лишь бы я
существовал!..
Чуть отдышавшись, они прибавляют: "...И при этом неплохо чтоб
существовал! Любой ценой!"
И тогда им назначают цену...
Так уничтожается тепло привязанностей, так рождается потребитель.
Потребитель - всегда только разрушитель, пусть даже потенциальный. Чтобы
стать созидателем, надо научиться сохранять существующее. Наука эта
настолько сложна, что и сейчас, через два с половиной миллиона лет, как я
исчисляю древо человеческое, далеко не каждый из нас оказывается
охранителем. Не охранником, нет (для этого нужно не сознание,
подготовленное жизнью и бытом многих поколений, а всего лишь приказ и
дубинка), а охранителем - по любви и пониманию, по способности к
самоотречению, - чтобы в охраняемое вложить всего себя не для
сегодняшнего, а для завтрашнего дня, для других поколений, ради которых и
твоя жизнь согрета огнем далекого костра предков.
Тот человек, вооруженный топором, копьем, но отграниченный пламенем
костра от окружавшей его природы, которая, казалось ему, тонет в
беспросветном мраке, еще не был человеком. Он не мог претендовать на это
высокое звание потому, что его глаза слепили голод, желание и костер,
который не столько освещал мир, сколько превратно толковал его, утверждая
свет, жизнь, истину только в освещенном им круге. На самом же деле все это
лежало вне его пределов. Дочеловек именно боролся с природой, уничтожая
ее, разрушая, сокрушая ударами топора, навязывая ей свое собственное
сопротивление, наделяя ее собственными яростью и страхом.
Мне часто кажется, что мы, живущие сейчас, вновь те же люди. Мы
ограничили себя кругом веры и, пусть внутренне критикуемой, покорностью
всем решениям правительства. Все, что написано в наших догматах, и все,
что высказано нашими чуткими и мудрыми вождями, неукоснительно признается
единственно верным, не подлежащим не только сомнению, но даже осмыслению.
Мы считаем, что верно и нравственно только то, что лежит внутри
одобренного верой и постановлениями круга. мы уничтожаем отклонения,
уничтожаем ростки всего нового, того нового, что не укладывается в рамки
ранее принятых законов, удовлетворяющих вождей и их окружение. И борются
за чистоту перед лицом господа не охранители, а охранники. Перед нами
лежит мир чудес, мир, ждущий наших рук и умов, мир, ждущий и ищущий в нас
не мелочных, фанатичных и ограниченных надзирателей, а внимательных
друзей, старших братьев, являющихся гармоничной частью всего сущего,
частью единого целого, неотделимой частью разума вселенной. Нужно выйти за
пределы нашего круга, сделать то, что не удалось нашим предкам, но что они
завещали нам. Свободу и счастье человек приобретет не от церкви, не от
правительства - от них мир лишь переполняется приказами: "делай, как я, не
то арестую! Молись, как я, не то изобью!" - А от внутреннего
самовоспитания, раскрытия в себе умения понимать красоту и сложность мира,
умения разделять чистоту и грязь, правду и ложь, заблуждения и продуманную
корысть. И при этом не бояться...
У древнего человека было достаточно сил и жизнестойкости, чтобы
выжить в этой борьбе, понять кое-какие идеи, воплотить их в орудия из
дерева, камня, кости, защититься от первого натиска стихий. Но к созиданию
и преображению природы он мог прийти тоже только через понимание и
наблюдение. Для этого требовалось не противостояние. Человек должен был
почувствовать себя заодно с природой, увидеть в ней не противника, а
союзника, во всяком случае партнера... то же предстоит и нам. Осознанная
любовь к своему народу не соединима с ненавистью к другим. Любя свой
народ, свою семью, скорее будешь любить другие народы, другие семьи и
людей, пусть даже они отличаются от тебя, от твоего народа. Даже если они
отклонения. В каждом человеке существует общая настроенность на ненависть
или на любовь, на отъединение себя от других или на признание чужого - не
всякого чужого, конечно, а лучшего в чужом, не отделимая от умения
заметить это лучшее. В этом сила людей, которая позволит им пройти через
вселенную. Эта сила напомнит нам нашу собственную забытую историю, шаг за
шагом проведет по ней и покажет, что не войны, не страх и ненависть, а
дружба, сотрудничество с окружающим миром и взаимопонимание позволят нам
выстоять, вырасти и найти свой путь в трудных коридорах времени - путь,
который сейчас еще далек от своего конца, и от которого, возможно, зависит
нечто большее, чем сохранение жизни на нашей родной планете..."
Читая, я начинал видеть наш мир, свои поступки, поведение дяди
Акселя, моего отца и других в совсем ином свете. Мне было горько, что я
тратил и трачу свои способности исключительно на приспособленчество, что
не понимал этого раньше. Досадовал, что дядя Аксель дал мне прочесть это
только теперь, хотя осознавал, что раньше я не был достаточно зрел, чтобы
сделать правильные выводы из прочитанного и мог бы наделать массу
глупостей. Во мне рождалось что-то новое и прекрасное. Ясно, что
немедленно за чтением я не стал бы другим, но книги вкладывали в меня все
то, что рано или поздно, после беспощадных раздумий, поставило бы меня в
ряды искателей и борцов за человечность, рядом с Мортеном и его
товарищами.
Я продолжал читать про события во время Наказания..
"... Одновременно сползали с гор ледники, сокрушая отмеченные на
картах леса, деревни, церкви, погребая пашни, дороги, перевалы. Лежали
мертвые на осклизлой, растоптанной, мокрой земле, в грязи, в налитых водой
колеях, в наполненных грязной жижей кюветах у дороги. В это время на
равнинах и в горах поднимался уровень озер, затапливая пойму и берега,
поднимался уровень внутренних морей, наступавших на стены прибрежных
городов, выгонявших из нор животных и змей, от которых людям приходилось
спасаться как и от волн. А в местах, где зона демонстрировала свою мощь,
растрескавшиеся такыры пересыхающих озер наполнялись "живым туманом".
Жители гор опускались в предгорья, а понизившийся уровень мирового океана
открывал для человека очередную плоскость морской террасы. И в это же
время в лесной зоне под ударами ядерных устройств, торфяники наполнялись
влагой, выросший было на них лес погибал, и мягкий мохнатый торф из
круглых озер обволакивал пни и остатки деревень аборигенов...
Так продолжалось недолго...
Перемена наступала незаметно. Она начинала ощущаться много позже
того, как невидимый маятник достигал определенного ему предела и начинал с
усилием продираться назад сквозь вязкое, тормозящее его ход пространство
времени. Только благодаря подвигу Кандида, понявшего и остановившего "Часы
жизни", сила зоны была подорвана. Переход к противоположному состоянию
совершался долго. Он походил на планомерное, медленное наступление
невидимых армий, выпивающих степные ручейки, озера, чуть ли не вдвое
сокращавших обширные водоемы, понижавших уровень грунтовых вод, иссушавших
материки и загонявших вверх, к бесплодным каменным вершинам, горные
ледники. Горели леса, дымились высохшие торфяники в зоне, пересыхали
степи, в воздухе носилась радиоактивная пыль и серые хлопья "живого
тумана".
Если период военных действий был короток, энергичен и катастрофичен -
на морях бушевали штормы, гигантские приливные волны обрушивались на
берега, - "всемирные потопы" погребали под слоями "сосущего ила" города,
которые еще не были уничтожены атомной атакой, сверкающие глетчеры
обрушивались в долины хаосом ледяных глыб и оползнями, - то засушливая
фаза агонии зоны подкрадывалась исподволь. Она обманывала временным
увеличением дождливых дней, порою общим похолоданием, туманами. Тогда
казалось, что Странники вернулись. А между тем, год от году иссякали
источники, и земля, принимающая всезатопляющий ливень, оказывалась вскоре
сухой, растрескавшейся и обнаженной.
Можно считать доказанным, что биосфера зоны была тесно связана с
биосферой Земли, а потрясения, нанесенные биосфере зоны, с неизбежностью
привели к изменениям экологических связей Земли. Если человек не мог
приспособиться к изменившимся условиям, он погибал или оказывался в
своеобразном эволюционном тупике, где с трудом поддерживал раз достигнутый
уровень. Изменение образа жизни, пищи, внешних условий, а вместе с ними и
биохимии организма неизбежно должно было привести к изменению
наследственности. Такое положение заставляет задуматься над следующим
вопросом: в каком направлении под влиянием изменившейся природной среды и
среды искусственной менялся генетический код человека? Как это
происходило, в какие сроки, к чему приводило - пока неизвестно. А значит,
и к отклонениям нельзя подходить только с меркой божественного
соответствия. Кто знает, может, некоторые из них - наше будущее.
Создание мутантов отрывало человека от биосферы, укрепляло его
позиции, делало его относительно независимым от климата, территории,
естественных ресурсов. Одновременно это отторжение ослабляло человека как
биологический вид. Борьба за существование из плана физического
оказывалась перенесенной в область знания, область мысли, неосферу. Это
относится к тем мутантам, которые дали человеку отличия не столько
внешние, сколько внутренние, резко расширяющие способности и возможности
людей. Возможно, эти способности были давно заложены в людях, но до сего
момента находились в "затемненном" состоянии. И если прежде выживал
наиболее сильный, наиболее ловкий, наиболее выносливый, то с течением
времени его место займет наиболее гибкий, наиболее опытный человек,
представляющий уже не биологическую единицу, а социальную группу.
Кооперация, как правило, до сих пор была кратковременной, от случая к
случаю. Люди объединялись для коллективной охоты, постройки общественного
дома, загона для животных, на рыбной ловле. Семья была единственной
постоянной общественной единицей, и вопрос ее существования, кроме
критических ситуаций, связанных с жизнью поселка или города, зависел от
нее самой. Немощным и хилым приходилось плохо. Для жизни требовался
доброкачественный, здоровый человеческий материал.
С развитием человеческих способностей все изменяется. Будущее
достигается не на срезе сегодняшнего дня. Понять, предугадать и объяснить
его можно, только помня о прошлом и зная его. Если человек смутно
представляет своих родителей, не знает, какими были его деды и прадеды, а
