проживем... точнее, ты проживешь. Мне это помогло победить Болезнь, но не
до конца.
Так вот каков был ответ. Он долго смотрел на меня.
- Сам того не зная, я спас тебя, чтобы ты вместо человека принял
будущее в свои руки. Да, мы говорили о руках... Как ты знаешь, к востоку
от Америки лежит большой континент, называемый Африкой. Но известно ли
тебе, что мы работали там с обезьянами, как здесь с вами? Мы поздно начали
там и не успели добиться таких успехов, как с вами, однако они научились
говорить простым языком и делать несложную работу. Мы изменили их ладони
так, чтобы большой палец противостоял остальным, как у нас. Там ты и
найдешь свои руки, Хангор.
Мы начали разрабатывать детальный план. В ангарах города стояли
самолеты, когда-то предназначавшиеся для нашего вида; до сих пор не было
причин пользоваться ими. Оказалось, что они в хорошем состоянии, а когда я
поднялся на одном из них в воздух, ко мне вернулись прежние навыки пилота.
Топлива хватило бы на десятикратный облет Земли, в случае необходимости
можно было использовать крупные запасные емкости в озере.
Мы вместе сняли с самолетов все военное оборудование, хотя Пауль
Кеньон большую часть работы делал в перерывах между приступами Болезни. Из
шестисот машин только две оказались непригодными, остальные без труда
могли перевезти тысячи две пассажиров, не считая пилотов. На случай, если
бы обезьяны успели снова одичать, мы захватили контейнеры с усыпляющим
газом, чтобы обездвижить их и привязать к сиденьям на время полета. По
соседству с собой мы приготовили жилища достаточно солидные, чтобы держать
их там силой, но спроектированные с мыслью об удобствах жильцов, если они
будут настроены миролюбиво.
Сначала я планировал сам возглавить экспедицию, но Пауль Кеньон
убедил меня, что обезьяны приветливей встретят его, нежели меня. Он
сказал:
- В конце концов люди заботились о них и они могут еще немного
помнить нас. Зато вас они знают только как диких собак, своих врагов. Я
пойду в джунгли, конечно, под защитой твоих товарищей, и попытаюсь
установить контакт с их предводителями. Иначе может начаться битва.
Каждый день я брал в самолет несколько молодых коллег и учил их
пользоваться навигационными приборами. Потом они в свою очередь
инструктировали других. Эта задача отняла у нас много месяцев, но мои
товарищи понимали необходимость рук не хуже меня. Каждая попытка, дававшая
хотя бы тень надежды, заслуживала реализации.
Экспедиция отправилась поздней весной. Я следил за ее ходом с помощью
телевидения, хотя с трудом мог настроить приемник. С той стороны
передавал, конечно, Кеньон, когда чувствовал себя достаточно хорошо.
Над Атлантическим океаном они попали в шторм и потеряли три самолета,
но остальные под руководством моего заместителя и Кеньона вышли из него
невредимыми. Приземлились они в районе руин Кейптауна, однако не нашли
никаких следов Человекоподобных Обезьян. Потянулись недели поисков в
джунглях и на равнине. Они видели обезьян, но, поймав, убеждались, что это
примитивные создания со степенью развития, определенной им природой.
Наконец случай помог завершить миссию успехом. На ночь был разбит
лагерь и разожжены костры для защиты от диких зверей, которых вокруг было
множество. Кеньон наслаждался одной из немногих минут хорошего
самочувствия; в палатке на краю лагеря он развернул телепередатчик и
передавал отчет о событиях прошедшего дня. И тут над его головой появилось
волосатое, с грубыми чертами лицо.
Он заметил тень, потому что сделал движение, словно хотел резко
повернуться, но тут же опомнился и медленно оглянулся. Перед ним стояла
обезьяна. Кеньон стоял спокойно и смотрел на нее, не зная - дикая она или
нет и какие у нее намерения. Она тоже как будто колебалась, но потом
шагнула к нему.
- Человек, Человек, - сказала она. - Вот вы и вернулись. Где вы были
так долго? Я Толеми, увидел тебя и пришел.
- Толеми, - сказал с улыбкой Кеньон, - рад тебя видеть. Садись,
поговорим. Толеми, ты уже не молод, может, твои отец и мать были воспитаны
человеком?
- Мне лет восемьдесят, точно не знаю. Меня самого когда-то воспитывал
Человек. А теперь я стар, и мои братья говорят, что скоро я буду слишком
стар для вождя. Они не хотели меня сюда пускать, но я знаю Людей. Они были
добры ко мне, давали мне кофе и сигареты.
- У меня тоже есть кофе и сигареты, Толеми. - Кеньон улыбнулся. -
Сейчас я тебя угощу. А как твои братья? Не тяжело вам жить в джунглях? Не
хотели бы вы поехать отсюда со мной?
- Да, нам тяжело. Я хотел бы поехать с тобой. Много вас?
- Нет, Толеми. - Кеньон поставил кофе перед обезьяной, которая с
жадностью его выпила, после чего осторожно прикурила сигарету от огня. -
Нет, но я взял сюда с собой друзей. Приводи своих братьев, и все мы
познакомимся. Много вас осталось?
- Много. Десять раз по десять десятков... почти тысяча. Только мы
уцелели после великой войны. Люди освободили нас, я вывел своих братьев из
города, и мы пошли в джунгли. Сначала мы хотели жить небольшими племенами,
но я не допустил этого, и теперь мы в безопасности. Но с кормежкой плохо.
- В нашем городе много продуктов, Толеми; и есть друзья, которые
помогут вам, если вы будете работать. Помнишь Человекоподобных Собак,
правда? Хотели бы вы работать с ними, как прежде с людьми, при условии,
что они будут к вам хорошо относиться, кормить и учить?
- Собаки? Я помню собак, похожих на Человека. Они были хорошие. Но
здесь собаки плохие. Я даже почуял запах собак. Он был не таким, который я
знаю, и я не поверил своему носу. Я могу работать с этими собаками, но
моим братьям потребуется время, чтобы привыкнуть.
Следующие телепередачи свидетельствовали о быстром прогрессе. Я
видел, как обезьяны по двое, по трое приходят познакомиться с Паулем
Кеньоном, который давал им еду и представлял им моих товарищей. Это шло
медленно, но по мере того, как одни избавлялись от страха перед ними,
других было легче убедить. Только несколько ушли и больше не вернулись.
Сигареты, которые Человек так любил и которых мы никогда не касались,
оказали огромную помощь, ибо обезьяны учились курить с большим рвением.
Прошли месяцы, а когда экспедиция вернулась, она привезла более
девятисот Человекообразных Обезьян, которых Пауль и Толеми сразу начали
обучать. Прежде всего мы подвергли Толеми всестороннему врачебному осмотру
и обнаружили, что он находится в добром здравии, а его жизненные силы
чересчур велики для его возраста. Человек продлял жизнь его вида, так же
как нашего, и явно добился полного успеха.
Теперь они с нами более трех лет и за это время научились
пользоваться руками. Поверху вновь проносятся один за другим вагоны
монорельса, фабрики снова нормально работают. Обезьяны быстро учатся, и
они любопытны, что заставляет их стремиться к знаниям. Они хорошо
чувствуют себя здесь и отлично размножаются, так что теперь мы можем не
опасаться отсутствия рук. Может, в будущем с их помощью нам удастся еще
более модифицировать передние лапы и ходить на двух ногах, как ходили
Люди.
Я опять вернулся к ложу Пауля Кеньона. Теперь мы часто бываем вместе
- тут нужно упомянуть и верного Толеми, - много разговариваем и очень
подружились. Сегодня я представил ему один план, план физического и
психического превращения обезьян в Людей. Природа когда-то уже сделала это
с примитивным обезьяночеловеком, почему бы нам не повторить этого с
Человекообразными Обезьянами? Земля снова заселится, наука вновь откроет
звезды, а Человек получит приемного ребенка по своему образу и подобию.
Мы, собаки, сопровождали Человека пятьдесят тысяч лет. Это слишком
много, чтобы что-то менять. Из всех земных созданий только собаки были ему
так верны и преданны. Больше мы не можем руководить, ни одна собака не
может стать до конца собой без Человека. Человекообразные Обезьяны заменят
нам Людей.
Это приятная мечта, и ее наверняка можно реализовать.
Кеньон улыбался, когда я говорил ему об этом, и шутливо предостерег
меня, чтобы они не слишком уподоблялись Людям, иначе создадут для себя
новую Болезнь. Что ж, от этого мы можем их обезопасить. Думаю, он тоже
мечтал о возрождении Человека, потому что на глазах у него выступили
слезы, а мои слова обрадовали его.
Его уже немногое радует, он один среди нас, мучимый болью, ожидающий
медленной смерти, которая, как он знает, должна прийти. Старые недуги
терзают его все сильнее. Болезнь все туже затягивает петлю на шее.
Единственное, что можно для него сделать, это давать ему
болеутоляющее, хотя Толеми и я сумели недавно выделить из его крови
болезнетворные микробы. Они похожи на вибрионы холеры. Это открытие
продвинуло нас немного вперед. Предыдущая сыворотка против Болезни тоже
дала нам кое-какие указания. Но наши вакцины только смягчают приступы, не
излечивая причины.
Шансы невелики. Я не говорил ему о наших экспериментах, ибо лишь при
большом везении мы добьемся успеха, прежде чем он умрет.
Человек умирает. Здесь, в нашей лаборатории. Толеми что-то тихонько
бормочет себе под нос, вероятно, молитву. Может, Бог, которого он научился
почитать у Человека, окажется милосердным и даст нам победу.
Пауль Кеньон - это все, что осталось от старого мира, который мы с
Толеми любили. Он лежит в больничной палате, мучаясь в агонии, и умирает.
Иногда смотрит в окно на птиц, летящих к югу, смотрит так, словно знает,
что никогда уже их не увидит. Прав ли он? Однажды до меня донесся его
шепот:
- Кто может это знать...
Лестер ДЕЛЬ РЕЙ
КРЫЛЬЯ НОЧИ
- Черт подери всех марсияшек! - тонкие губы Толстяка Уэлша выплюнули
эти слова со всей злобой, на какую способен оскорбленный представитель
высшей расы. - Взяли такой отличный груз, лучшего иридия ни на одном
астероиде не сыщешь, только-только дотянули до Луны - и, не угодно ли,
опять инжектор барахлит. Ну, попадись мне еще разок этот марсияшка...
- Ага. - Тощий Лейн нашарил позади себя гаечный ключ с изогнутой
рукояткой и, кряхтя и сгибаясь в три погибели, снова полез копаться в
нутре машинного отделения. - Ага. Знаю. Сделаешь из него котлету. А может,
ты сам виноват? Может, марсиане все-таки тоже люди? Лиро Бмакис тебе ясно
сказал, чтобы полностью разобрать и проверить инжектор, нужно два дня. А
ты что? Заехал ему в морду, облаял его дедов и прадедов и дал ровным
счетом восемь часов на всю починку. А теперь хочешь, чтоб он при такой
спешке представил тебе все в ажуре... Ладно, хватит, дай-ка лучше
отвертку.
К чему бросать слова на ветер? Сто раз он спорил с Уэлшем - и все без
толку. Толстяк - отличный космонавт, но начисто лишен воображения, никак
не позабудет бредятину вроде той, что люди, мол, для того и созданы, чтоб
помыкать всеми иными племенами. А впрочем, если бы Толстяк его и понял,
так ничего бы не выиграл. Лейн и высоким идеалам цену знает, что от них
толку.
Он-то к окончанию университета получил лошадиную дозу этих самых
идеалов да еще солидное наследство - хватило бы на троих - и вдохновенно
ринулся в бой. Писал и печатал книги, произносил речи, беседовал с
официальными лицами, вел переговоры в кулуарах, вступал в разные общества
и сам их создавал и выслушал по своему адресу немало брани. А теперь он,
ради хлеба насущного, перевозит грузы по трассе Земля-Марс на старой,
изношенной ракете; на четверть ракета - его собственность. А тремя
