ее удается частично описать на языке теории игр. Машина - это как бы
игрок, ведущий игру против некой "коалиции", которая состоит из огромного
числа различных группировок, производственных и рыночных, а также
транспортных, относящихся к сфере обслуживания и т.п. Задача машины,
образно говоря, состоит в том, чтобы сохранить оптимальное равновесие
внутри коалиции, чтобы ни один из ее "членов" не был обижен в сравнении с
остальными и ни один не получил бы выигрыша за счет других. При таком
подходе коалиция - это просто экономика всей планеты в целом, которая
должна развиваться гомеостатично и в то же время "справедливо и
равномерно", а игра машины против коалиции состоит в том, что машина
систематически поддерживает внутри этого динамически развивающегося
хозяйства такое состояние равновесия, которое приносит всем выигрыш, либо,
если уж это неизбежно, - убытки, но минимально возможные. Если теперь
такую "партию" против нашей "коалиции" будут разыгрывать поочередно
различные машинные партнеры (следовательно, если каждый из них будет иметь
дело с одной и той же исходной ситуацией внутри коалиции), то было бы
совершенно невероятным, если бы все партии протекали одинаково и имели бы
одинаковый результат. Это все равно что утверждать, будто разные люди,
играющие поочередно против одного и того же шахматиста, будут играть в
точности одинаково только потому, что перед всеми один и тот же противник.
Итак, что же все-таки делать с различными "оценками" машин, которые
должны были помочь человеку, собирающемуся разрешить спор локальных
координаторов? Продолжать описанную процедуру без конца невозможно - это
будет regressus ad infinitum 7, нужно что-то предпринять. Но что? Дело
выглядит так: либо электронные координаторы не могут учитывать большего
числа переменных, чем человек, - и тогда их незачем строить; либо могут -
но тогда человек уже сам не может разобраться в результатах, то есть не
может принять какое-либо решение независимо от машины, исходя из
"собственной оценки ситуации". Координатор управляется со своим заданием,
а вот человек-"контролер" в действительности ничего не контролирует, это
ему лишь кажется. Разве это не ясно? Машина, к услугам которой обращается
человек-контролер, является в определенном смысле дублером Координатора, а
человеку в этой ситуации достается роль мальчика на побегушках, который
переносит ленту с записью информации с места на место. Если же две машины
дают неодинаковые результаты, то человеку ничего иного не остается, как
только "бросать монету", чтобы осуществить выбор, - из "верховного
контролера" он превращается в механизм случайного выбора! И вот снова,
теперь уже при допущении только управляющих машин, мы получаем ситуацию, в
которой машины оказываются "способнее" человека. Prima fade 8 следовало бы
им это запретить, установив, например, такой закон: "Запрещается строить и
использовать машины-координаторы, способности которых к переработке
информации не позволяют человеку-контролеру разобраться по существу в
результатах их деятельности". Но ведь это чистая фикция: как только сама
динамика экономических процессов, подлежащих регулированию, потребует
дальнейшего развития координаторов, грань человеческих возможностей
надлежит перейти - и вот мы опять перед антиномией.
Может показаться, что я занимаюсь мистификацией. Обходимся же мы
сегодня вообще без всяких машин! Верно, но ведь мир, в котором мы живем,
сегодня еще очень прост. Разница между нашей, довольно примитивной,
цивилизацией и необычайно сложной цивилизацией будущего примерно такая же,
как между машиной в обычном смысле слова и живым организмом. В
классических машинах и "простых" цивилизациях возникают разного рода
самовозбуждающиеся колебания, неконтролируемый уход параметров от нормы,
что вызывает то экономический кризис, то голод, то отравление талидомидом.
Чтобы уяснить себе, как работает сложная машина, нужно понять, что мы
двигаемся, ходим, говорим, одним словом, живем лишь потому, что каждую
долю секунды сразу в миллиардах участков нашего тела мчатся вереницы
кровяных телец с молекулами кислорода; что в миллиардах клеток идут
миллиарды других процессов, которые "держат в узде" непрестанное
броуновское движение частиц, стремящихся к анархии теплового хаоса; что
таких процессов, которые нужно удерживать в предельно узком диапазоне
параметров, - миллиарды и с выходом их из этого диапазона начался бы
распад динамики всей системы. Чем сложнее система, тем тотальнее должна
быть ее регулировка, тем менее допустимы локальные отклонения параметров.
Господствует ли наш мозг как регулятор над нашим телом? Безусловно.
Господствуем ли мы сами, каждый из нас, над своим телом? Только в очень
узком диапазоне параметров: остальные нам "заданы" предусмотрительной
Природой. Но никто не может "задать" нам, то есть наладить за нас,
регулирование очень сложной общественной системы. Опасность, о которой
говорил Винер, состоит в том, что к положению, когда мы уже вынуждены
будем требовать "интеллектронной подмоги", прогресс подводит нас незаметно
и постепенно, а в тот момент, когда мы начнем утрачивать ориентировку в
целом и, следовательно, способность к контролю, цивилизацию в отличие от
часового механизма нельзя будет остановить - она должна будет "идти"
дальше.
Но разве она не будет идти "сама", как прежде? Не обязательно. Это,
так сказать, отрицательная сторона прогресса в его гомеостатическом
смысле. Амеба куда менее чувствительна к временной нехватке кислорода, чем
мозг. Средневековый город нуждался только в воде и пище; современный - без
электроэнергии превращается в ад, каким стал Манхеттен несколько лет
назад, когда замерли лифты в небоскребах и поезда под землей. Гомеостаз
двулик: это рост нечувствительности к возмущениям извне, вызванным
"естественными" причинами: но вместе с тем это и рост чувствительности к
возмущениям внутренним, вызванным разладкой внутри самой системы
(организма). Чем искусственнее окружающая нас среда, тем сильнее мы
зависим от технологии, от ее надежности и от ее сбоев, если она их
допускает. А она может допускать сбой. Сопротивляемость индивидуума
возмущениям также можно рассматривать двояко: как сопротивляемость
изолированного элемента и как сопротивляемость элемента общественной
структуры. В "сопротивляемости" Робинзона Крузо проявилось его
информационное "предпрограммирование" внутри цивилизации (до того как он
стал "изолированным элементом" на необитаемом острове). Аналогично
инъекция, которая дает новорожденному определенный иммунитет на всю жизнь,
вызывает чисто индивидуальное увеличение его "сопротивляемости",
"сопротивляемости" как изолированного элемента. Зато в тех случаях, когда
такие вмешательства должны повторяться, общественные связи обязаны
функционировать безупречно; если, например, больного с сердечной
недостаточностью спасает от смерти вживленный под кожу аппарат,
имитирующий нервные импульсы, то больной должен регулярно получать
энергетическое питание (батарейки) для этого аппарата.
Таким образом, с одной стороны, цивилизация спасает человека от
смерти, а с другой - ставит его в большую зависимость от своего
безотказного функционирования. На Земле человеческий организм сам
регулирует соотношение кальция в костях и кальция в крови, но в Космосе, в
условиях невесомости, когда кальций выделяется из костей в кровь, уже не
Природа, а м_ы с_а_м_и должны вмешиваться в регуляцию. В известных из
истории общественных формациях не раз возникали резкие нарушения
гомеостаза, вызванные как внешними (эпидемии, стихийные бедствия), так и
внутренними причинами; чисто описательным каталогом их служат исторические
хроники. Общественные структуры обладали различной сопротивляемостью
подобным нарушениям; иногда нарушения выводили всю систему за пределы
устойчивости в зону необратимых переходов, приводили к революционным
изменениям всей структуры. Однако всегда люди вступали в общественные
отношения с другими людьми, управляли сами или были управляемы,
эксплуатируемы, и все, что ни происходило, вытекало, таким образом, из
человеческих действий. Заметим, правда, что эти действия объективировались
в определенные силы, стоявшие над личностями и над группировками, сходные
материально-информационные связи облекались в различную форму; действовали
также и побочные рычаги общественной стабилизации, начиная с одного из
древнейших - семьи. С развитием технологии сложность процессов, подлежащих
регуляции, растет и в конце концов возникает необходимость использовать
регуляторы с большей разнородностью, чем человеческий мозг. По существу
это метаформационная проблема, потому что потребность в этом начинают
ощущать страны с различными общественными укладами, лишь только они
достигают достаточно высокого уровня техноэволюции. Но как раз "неживые"
регуляторы будут справляться с этой задачей, по всей вероятности, лучше,
чем люди, а значит, и здесь развитие технологии вносит большой вклад "в
улучшение структуры". Кроме того, совершенно изменится психологическая
ситуация: одно дело знать, что из отношений, в которые по необходимости
вступают люди, рождаются динамико-статистические закономерности, бьющие
иной раз по интересам отдельных лиц, групп или целых классов, и совсем
другое - видеть, как наша судьба ускользает из наших рук, зримо отдаваемая
"электронным опекунам". Ведь при этом возникает особое состояние,
биологическим аналогом которого была бы ситуация, в которую поставлен
человек, сознающий, что всеми жизненными процессами в его теле ведает не
он, не его мозг, не внутренние закономерности системы, а какой-то внешний
центр, который предписывает всем клеткам, ферментам, нервным волокнам,
всем молекулам тела наиболее оптимальное поведение. И будь даже подобная
регуляция совершенней, чем та, которую естественно осуществляет
"соматическая мудрость организма", обещай она в перспективе силы,
здоровье, долголетие, все же каждый, наверное, согласится, что ощущал бы
ее как нечто "противное естеству" в смысле нашего человеческого естества;
и, наверное, то же самое можно сказать, вернувшись от этого образа к
отношению "общество - его интеллектронные координаторы". Чем больше будет
расти сложность внутренней структуры цивилизации, тем в большей степени и
во все более многочисленных областях придется допускать для поддержания
гомеостаза зоркий контроль и вмешательство таких регуляторов. Но
субъективно такой процесс может выглядеть как проявление "алчности" этих
машин, подчиняющих себе все новые и новые, прежде чисто человеческие
области бытия. А ведь перед нами не "электронные боги" или какие-нибудь
владыки, а всего лишь устройства, которые по началу призваны были
наблюдать за отдельными процессами особого значения или особой сложности,
но постепенно, в процессе своеобразной эволюции, простирают свою опеку
чуть ли не на всю динамику общества. И эти системы вовсе не будут пытаться
"покорить человечество" в каком-либо антропоморфном смысле этого слова,
потому что, не будучи людьми, они лишены какого-либо эгоизма или жажды
власти - свойств, которые по смыслу этих понятий можно приписать только
"индивидуумам". Разумеется, люди могли бы начать персонифицировать эти
машины, приписывая им несвойственные машинам "намерения" и "ощущения",
