раздумывали они, в какое место и каким образом вставить ему блок
управления, или мозг, с тем чтобы добиться полной надежности, и решили
построить чудовище как бы целиком из мозга, чтоб могло оно думать
ногой, хвостом или же челюстью, каковую по той причине они наполнили
зубами мудрости. Однако все это составляло лишь вступление к задаче,
сама же задача распадалась на две части: психологическую и
алгоритмическую. Первым делом следовало установить, что повергнет царя
в узилище; с этой целью надлежало действовать выделенному
трансмутацией из чудовища полицейскому звену, ибо полицейским,
предъявляющим ордер на арест, lege artis [Здесь: законным образом
(лат.)] оформленный, ничто в Космосе противоборствовать не может. Это
-- о психологии; добавим лишь, что генеральный почтмейстер также был
призван к действию из психологических соображений: ведь чиновник
меньшего ранга мог бы -- не пропущенный стражей -- не доставить
послания, что стоило бы конструкторам головы. Искусственный же
министр, исполняющий роль гонца, помимо монаршего послания, имел в
сумке средства на случай, если бы понадобилось подкупить алебардистов;
все это было предусмотрено. Что же касается алгоритмов, то надлежало
лишь открыть такую группу чудовищ, замкнутую счетную подгруппу которой
составляла бы собственно полиция. Алгоритм чудовища предусматривал
последовательные трансформации во все воплощения. Его ввели
химически-несимпатическими чернилами в занавес с колокольцами, так что
он затем действовал на химические элементы уже вполне независимо
именно благодаря чудовищно-полицейской самоорганизации. Добавим сразу
же, что позднее конструкторы опубликовали в научном журнале работу,
именовавшуюся: "Эта-мета-бета-общерекурсивные функции, рассмотренные
для частного случая преобразования полицейских сил в силы почтовые и
чудовищные в компенсирующем поле колокольцев и применимые к шарабану
-- дву-, трех-, четырех-, а также n-колке, зеленью лакированной, с
керосиновым топологическим фонарем, при использовании матрицы,
обратимой на касторовом масле, с розовой подкраской для отвлечения
внимания, или Всеобщая теория моно- и поли-цейской монстрологии,
математическим способом рассмотренная". Разумеется, никто из
царедворцев, канцлеров, офицеров и даже чинов самой до предела
униженной полиции ни словечка из всего этого не понял, но кому от
этого был вред? Неизвестно, следовало ли подданным царя Жестокуса
восхищаться конструкторами или ненавидеть их.
Все уже к старту готово. Трурль ходит по дворцу с мешком и,
согласно договору, то и дело снимает украшения со стены, любуется ими
и сует в мешок, как свои. И вот наконец колымага везет
молодцов-конструкторов на ракетодром, а там уже толпы, детский хор,
девочки в народных костюмах вручают букеты цветов, вельможи читают по
бумажке благодарственно-прощальные речи, играет оркестр, слабые падают
в обморок и, наконец, наступает мертвая тишина. Тут Клапауций вынимает
изо рта зуб и что-то в нем поворачивает, только это не обычный зуб, а
рация для приема и передачи. Нажал -- и появляется на горизонте
песчаное облачко; оно растет, оставляя за собой хвост пыли, и с
громким топотом влетает на пустую площадку между королем и толпой,
останавливается как вкопанное, лишь песок полетел во все стороны, и
тут толпа видит, струхнув, что это -- чудовище. Оно чудовищно! Глаза
-- будто солнца. Оно хлещет себя по бокам змеистым хвостом, только
искры снопами разлетаются и прожигают дырочки в парадных и по сей
причине небронированных одеждах сановников.
-- Выпусти царя! -- говорит ему Клапауций, а чудовище отвечает
совсем человеческим голосом:
-- А мне это и не снилось. Теперь мой черед заключать пакты...
-- Как это? Ты что, спятило? Ты обязано нас слушаться, согласно
матрице! -- гневно восклицает Клапауций при всеобщем остолбенении.
-- С какой это стати? Иди-ка ты со своей матрицей. Я чудовище
алгоритмическое, антидемократическое, со связью обратно-устрашающей и
взором испепеляющим, есть у меня полиция, орнаментация, внешняя
видимость и самоорганизация, не выйдет царь ваш из брюха -- ни слуха о
нем, ни духа, сняв с двуколки оглоблю, стукните себя по лбу, под руки
друг друга возьмите, четыре шага ступите -- и бух на колени, да
смотрите, друзья, без лени!
-- Я тебе покажу "на колени"! -- вопит разозленный Клапауций, а
Трурль спрашивает чудовище:
-- Чего же ты, собственно, хочешь? Однако при этом он прячется за
Клапауция и вы нимает изо рта зуб, стараясь, чтобы чудовище этого не
заметило.
-- Во-первых, хочу я взять в жены...
Однако никто так и не узнает, на ком чудовище хочет жениться,
потому что Трурль нажимает на зуб и кричит:
-- Энеки, бенеки ку-ка-ре-ков, сгинь чудо-юдо на веки веков!
Магнитно-динамические обратные связи, скреплявшие атомы чудовища,
моментально расслабились под воздействием этих слов, а оно само
заморгало глазами, захлопало ушами, заревело, взбрыкнуло, подернулось
рябью, но ничто ему не помогло -- только повеял горячий ветер с
запахом железа, а чудовище как стояло, так и рассыпалось, словно
высохшая песочная баба, которую пнули ногой... Остался лишь маленький
холмик, а на том холмике царь, здравый и невредимый, хоть и
оконфуженный, со стыда перекошенный, немытый и очень злой, оттого что
все это с ним приключилось.
-- У него в голове все пошло кувырком, -- говорит Трурль
провожающим, и остается неясным, кого он, собственно, имеет в виду:
царя или чудовище, которое сделало попытку взбунтоваться против своих
создателей, однако же конструкторы, естественно, и эту мрачную
возможность предусмотрели в алгоритме.
-- А теперь, -- заключает Трурль, -- прошу посадить главного
распорядителя охоты в клетку, а мы сядем в ракету...
