доктора Джеймса Мортимера, сделанных на основании забытой им палки. На
ней, как вы помните, было вырезано: "Джеймсу Мортимеру, ОБХ, от друзей из
КПХ, 1884 г.".
Из этих начальных букв, стертого конца палки и следов зубов на ней
Холмс пришел к заключению, что Мортимер был членом общества британских
хирургов, который оставил клинику портсмутских холостяков, чтобы заняться
частной практикой в деревне, и имел любимую собаку, "больше терьера и
меньше мастифа".
Мне показалось, что раздался рык баскервильского чудовища, когда
молодой Мориарти громко закричал:
- Чепуха!.. У Мортимера никогда не было собаки. Он держал у себя
домашнего крокодила, который любил таскать в зубах палку доктора. Сам
доктор был любимым учеником моего великого дяди, профессора Мориарти.
Буквы ОБХ означали священный "Орден борьбы с Холмсом"; КПХ же ничего
другого не означал, как "Комитет по перевоспитанию Холмса".
- Бар закрывается, господа!.. - прервал юношу надсадный голос
бармена. Внезапно погас свет и раздались крики:
- Смерть негодяю!.. Смерть!..
Я схватил Мориарти за руку и ухитрился вывести его в безопасное
место.
Владимир РЫБИНСКИЙ
ФАНТАЗИЯ (на темы Стругацких)
Наступило какое-то непонятное время года. Не поймешь: то ли ночь, то
ли день, то ли солнце, то ли луна, то ли тучи, то ли облака. Вонь. Все
время страшная вонь. Жуткая вонь. Тьфу... Иногда в какофонии запахов
угадывается... Ах, черт возьми, забыл... Как оно там?.. А! Тройной
одеколон. Фу... И еще какие-то странные твари по комнате бегают. Стук в
дверь... В проеме возникает нахальная харя соседа. Соседа ли? Почему
нахальная?.. Что-то спрашивает. Отвечаю невпопад. Машинально хватаюсь за
ручку. Ящик открывается. Вытаскиваю последний флакон. Почему у него такая
дикая прическа? Глаза бегают. А, ладно, черт с ним. Пускай делает, что
хочет. Сую ему в руки. Сыпятся благодарности. Рука судорожно пытается
сделать вращательное движение. Мне становится противно. Выхожу в коридор.
Мимо пробегает совершенно черная собака с головой кошки. Глаза абсолютно
белые. Обветшалые стены. При каждом шаге осыпается штукатурка. Как будто
во сне. Прохожу по лестнице - она обваливается. Назад придется взбираться
по водосточной трубе. Так. Где же выход. Вчера он был здесь, позавчера на
крыше, дальше не помню. Да, вот же она. Мрачноватый отсвет в потолке
напоминает о том, что надо пройти по стене. Ступаю. Ничего. Делаю
несколько шагов. Давно должен упасть. Но сила тяжести действует в
совершенно другом направлении. Наконец, выхожу на улицу. Нога
соскальзывает, и я по колено погружаюсь в зловонную липкость сиреневого
цвета. Сверху плавают полупустые консервные банки с прогнившей насквозь
рыбой, тюбики, флаконы, кошели и другой хлам. Огромные синие свиньи с
львиным урчанием барахтаются в этом месиве, иногда забивая утробу
проплывающим мимо мусором. Прохожие встречаются редко. Не пытайтесь
задаться вопросом "в каком мире мы живем?". Раньше мы это знали, могли
узнать. Теперь... Вспомнил! Эта чертова тварь. Как же нас так угораздило?
А-а-а-...-а-... Куда это я попал? Странно. Висишь в воздухе в какой-то
полупрозрачной мгле. Зеркала. Кругом зеркала. Везде твои отражения и все
разные. Как в комнате смеха. Ужасно дурно пахнет. Это не мое лицо. Боже.
Кто я теперь? Все время мучает вопрос: который час? Машинально поднимаю
левую... Тьфу... Смотреть тошно. Где же источник этой заразы?
А-а-а-...-а-... Передо мной оказывается блеклая субстанция непонятной
формы. Резкие ярко-голубые искры проскальзывают в ее теле. С... "рук" моих
срывается черное пламя, и субстанция исчезает. В глазах искры, мысли
расплываются. Голос. Мой голос. Что-то говорит. Нет, это не я. Но говорит
отчетливо, хорошо слышно. Вроде по-русски, но ни хрена не понятно. Физика
опять меняется. Оглушающая пустота с хрустом втягивает меня. Где голова?
Черт возьми! Чем я думаю? Хочется раздавить эту треклятую машину. Скорее.
Стекло. Удар. Кнопка. Стоп. Приехали...
Снова эта жуткая непроглядная вонь. Сосед на пороге пьет "царскую
водку". Сосед ли? Я ли? Черт знает. Никто не знает даже способа, которым
мы общаемся друг с другом. Раньше? Раньше все было понятно. Понятно ли?
ФИГУРА НУТРЕПНИКОВА
Когда начальник нашего отдела И.Ф.Малов увидел, что не хватает двух
стульев, он сказал:
- Ничего, молодежь может и постоять.
- Да что там, - сказал Сережа Бобров, самый младший в отделе (ему в
понедельник исполнилось всего 187 лет), - мы будем меняться: одни
работают, другие стоят.
- Конечно, - сказал заместитель начальника И.Ф.Теплов, - организуем
сменный график и будем строго придерживаться его.
- Правильно, - сказала Вера Мухина, - кто останется без места, будет
прибивать стенгазету. Еще четыре гвоздя осталось - как раз на шесть часов
работы.
Вера была профоргом и вопросы стенной печати всегда стояли у нее на
первом месте.
- А гвозди-то есть? - спросил Миша Желобов мрачно. Он был человек
практический и всегда подвергал все сомнению.
- Вчера были, - сказал Жора Гаврилов, - как раз четыре и оставалось.
- Вчера были... - передразнил его Миша Желобов, - пора давно понять,
что в наш век научно-технических перегрузок нельзя ориентироваться на
вчерашний день. То, что было верно вчера, сегодня может оказаться ошибкой.
Все переглянулись. Жора открыл ящик, где обычно хранились гвозди для
стенгазет. Там их было только три. Слова Миши Желобова теперь всем
казались мрачным пророчеством.
Девушки нашего отдела, да и не только нашего, уже много лет ломали
себе головы, пытаясь разгадать характер Миши Желобова: кто он - пессимист
или только прикидывается? Когда 14 лет назад его сделали ведущим инженером
в связи с оригинальными идеями в области теории прямого угла, Вера Мухина
даже хотела выйти за него замуж. Все знали, что она любит его - об этом
даже писали в стенной газете. Но время шло, а окончательного
доказательства своего постулата о том, что прямой угол содержит 90
градусов, Миша все не предоставлял и не предоставлял, и Вера решила
подождать. Дело в том, что многие ведущие специалисты института вполне
допускали, что в прямом угле содержится или может содержаться 85 градусов.
Некоторые даже допускали, что 86. Был один оригинал-пенсионер, работавший
по совместительству, который как-то лет 70 назад высказал показавшуюся
тогда бредовой мысль, что в прямом угле содержится не менее 88 градусов.
Но когда Миша Желобов, тогда еще только перешедший в институт из
коммунхоза, в пылу юношеского задора как-то выкрикнул, что в прямом углу
содержится не меньше 90 градусов, а может быть и больше, все были
буквально поражены как громом: такое мог позволить себе или гений, или
псих. После его выкрика никто не спорил, и все разошлись по домам. А когда
на следующий день Миша появился на своем рабочем месте в сиреневых брюках
и коротко остриженный, все поняли - он от своего не отступится, и его
назначили ведущим инженером отдела.
И вот теперь, спустя 14 лет, не смотря на то, что Мишина теория о 90
градусах все еще не получила обоснования, многие начали склоняться в его
сторону, всячески поддерживали его, а, самое главное, верили ему, а он не
хотел и не мог обмануть их ожиданий. Все помогали ему как могли. Вот и
сейчас, когда Мише для доказательства очередного шага понадобилось
умножить 19 на 92, все живо откликнулись, а Вера Мухина закричала на весь
отдел:
- Ребята! Кто умеет перемножать 19 на 92?
Мурка Котикова, знавшая про всех все, высказала предположение, что
Сережа Бобров кажется когда-то делал это. Но тот разочаровал всех, сказав,
что он умел складывать эти числа, а вот перемножать их ему не приходилось.
Тогда Мурка Котикова вспомнила, что, кажется, именно эти числа умел
перемножать сантехник из смежного отдела Василий Бубнов, который слыл
занудой, и о котором ходили слухи, что его нельзя переубедить стационарным
рядом слов произвольной длины, и что для этой цели надо было использовать
духовой оркестр.
Тотчас решили снарядить в смежный отдел экспедицию, в которую
единогласно включили Мурку и Сережу Боброва, а их доукомплектовали еще
тремя нашими старейшими спецработниками, которые умели играть на духовых
инструментах.
Хотя по характеру работы это, без сомнения, должна была быть
экспедиция, но в бухгалтерии она проходила как командировка, и это
несколько задержало снаряжение. Однако не прошло и 8 лет, как все пятеро
были готовы к исполнению своей миссии. Последний раз всем отделом
проверили оборудование - ледорубы, скафандры с гелиевой подкачкой, ящик с
музыкальными инструментами, две бутылки канцелярского клея, шомпола из
нержавеющей стали (ими они должны были укрываться от дождя и непогоды), а
также стандартный строительный набор из 11 кубиков - чтобы поддерживать
профессиональные навыки во время экспедиции на должной высоте. Потом все
перецеловались между собой, и экспедиция началась.
Самым опасным участком считались первые четыре метра коридора, где ни
на секунду не затихали ужасные сквозняки. Здесь гибли многие. Людей
разбивало о стены. Поднимало до потолка, а потом бросало на пол, и многие
не выдерживали. А некоторых уносило в открытые окна и форточки. Так погиб
многообещавший Эдик Портович - секретарше директора он обещал достать
бородатого кота. Лучший проходец института, он шел с экспедицией из
Главного отдела в наш, и, буквально, на последнем полуметре перед нашей
дверью он попал в необыкновенно мощный сквозняк и его вынесло через
форточку. Больше его никто не видел.
Проводить до двери наших проходцев выделили 25 самых сильных мужчин
отдела. Пройти через дверь было нелегкой задачей. Мало того, что двери
надо было открыть и вовремя закрыть, так еще надо было успеть протолкнуть
уходящих через образовавшуюся щель, и при этом не впустить ни одного
сквозняка и не выпустить ни одной порции созданной веками атмосферы
отдела. Поэтому уходящих укомплектовывали в пакеты таким образом, чтобы
они могли полностью перекрыть своими телами образующуюся щель. Это
называлось образовать фигуру Нутрепникова для вертикальных проемов
переменного типа. Когда-то, еще на заре институтопроходства Жора
Нутрепников разработал систему входа и выхода экспедиционных групп,
защитил диссертацию с тем же названием, получил колоссальный приз за
лучшую оригинальную идею века и учредил премию своего имени. И хотя он
вскоре погиб, прихлопнутый дверью, по вине одного салаги, но выработанная
им фигура пережила его на 4000 лет, и, судя по всему, собиралась пережить
и само искусство бюропроходства. Впрочем, никто не знал, как она
собиралась это сделать.
И вот наши проходцы стройными рядами подходят к двери. Здесь они еще
раз образуют небольшой стихийный митинг, на котором заместитель начальника
И.Ф.Теплов произносит короткую, но пламенную речь, и заканчивает ее
знаменитыми словами, сказанными когда-то начальником отдела И.Ф.Маловым:
"В жизни всегда есть место, хотя стульев может и не хватать". Тут все,
понимая, что намек начальства есть приказ для подчиненных последний раз
прощаются с родными и близкими, и, образовав фигуру Нутрепникова,
проскальзывают в узкий отвор двери, созданный бригадой сопроводителей, и
их поглощает коридорное пространство.
Что ждет их там, что ждет? Этого пока не знает никто. Много тайн
